10. 

                  На следующий день я проснулся бодрым, полным рвущимся из меня сил и желаний – от вчерашней головной боли, смертельного холода и отупляющей вялости не осталось и следа. Только ступни ног приятно покалывало, словно я ступал по зеленому ковру из осыпавшихся елочных иголок.

           Таким же бодрым и деятельным выглядел и Рюрик. Он сразу понял, что передо мной  не надо оправдываться и поручил отобрать два десятка воинов для сопровождения Синеуса и Трувора. Работа закипела, одно дело наваливалось на другое и казалось, что результат  усилий не важен, а главное не останавливаться и не сожалеть о недоделанном. Но со временем кое-что стало вырисовываться и проясняться.

             Никто кроме Синеуса не мог найти дорогу к варяжским берегам, – именно он вместе с Трувором и отобранными мною русичами отплыл на нашем драккаре с частью оставшихся у нас драгоценных трофеев и с серебряным кольцом на мизинце, переданным Рюрику Мергусом. Синеус и Трувор были отважны и опытны в боях, но в данном случае важнее было проявить хитрость, влезть в доверие, подкупить, завлечь и – по совету Пелгусия вместе с братьями Рюрика был отправлен и Щепа, самый ловкий и скользкий, по выражению волхва, из всех словен. Чем закончится их опасная  миссия, никто не мог в точности предположить. Приведут ли они с собой варяжские дружины, вернутся ли одни, увидим ли мы их вообще?

          С надеждой ожидая возвращения братьев, Рюрик, однако, решил построить новое поселение, находящееся более глубоко в стране рек и озер, а, следовательно, какое-то время защищенное от нежданного приближения врага со стороны моря. Он обещал финским племенам щедро заплатить за помощь в его строительстве, не брать в течение двух лет с них дань, а всем желающим  возможность укрыться за возводимыми стенами. К дружественным кривичам были посланы люди с поручением пригласить путных зодчих и камнерезцев для постройки первого в здешних краях каменного мини-детинца. Вокруг на глазах растущего города выкорчевывались леса под палы, расчищалось дно реки для стоянки глубокосидящих торговых ладей, закладывались срубы амбаров для складирования запасов продовольствия и ценных товаров. Ничто не нарушало мирный ход строительства, и  русичи видели в этом особый знак расположения со стороны Перуна.

        – Как назовем новый город? – спросил Рюрика Весел, глава одного из весянских родов, маленький кругленький как бочонок человечек, не унывающий в любых ситуациях. Он первым из финских вождей привел к Рюрику своих людей и через день уже стал незаменимым помощником нашего вождя, на лету схватывая любую его мысль и, тут же берущийся претворять ее в жизнь, используя свой собственный опыт и опыт своего народа.

        – Так и назовем – Новый город – Новгород! – на ходу ответил Рюрик, не придавая значения названию пока не существующего города.

         Одновременно с возведением крепостных стен и  городских сооружений Рюрик, с моей помощью, занялся и созданием дружины. Весел выделил нам лучших кузнецов, и мечи, выкованные ими, не уступили варяжским. Славяне, презрев опасность воевали без защитной брони, и нам не без труда пришлось убедить их в необходимости кольчуг, сплетенных из мелких железных колец так искусно, что не каждый удар копья мог пробить эту  железную рубашку, придуманную вездесущим Веселом. Труднее всего было выковать шлемы, но и здесь кузнецы справились отменно, изумив даже придирчивого Рюрика. Два коротких копья – любимое оружие угро-финов мы заменили на одно, более длинное, и оно вместе с внушительным мечом, выпуклым объемным щитом, за которым при желании можно было укрыться с головы до ног, кольчугой и шлемом-шишаком, составило основное вооружение   дружинников. Как выяснилось, Олег был прирожденным стрелком из лука, его, конечно же, нельзя было сравнить с Диром, но среди нас он был лучшим, и Рюрик с легким сердцем уступил ему право набора и  подготовки лучников.

        Обучая свою  дружину, мы с Рюриком отдыхали и душой и телом, вспоминая   утомительные годы овладения боевым искусством на родном острове. С детских лет нам завязывали глаза и пускали стрелу, то справа, то слева от обескровленных  лиц и по еле слышному посвисту ее оперенья мы угадывали, в какую именно сторону от незащищенных тел она была пущена. Мы взрослели,  стрелы из меткого лука пролетали все ближе и ближе от  чутких ушей, и мы могли уже своевременно и безбоязненно отклоняться в безопасную сторону от смертельного железного наконечника. Конечно, в шумной схватке трудно было уловить угрожающий именно тебе посвист, но предательские одиночные выстрелы со временем перестали таить для нас смертельную угрозу.  Мы вспоминали изнуряющие танцы под барабан, когда ноги, независимо от сознания,  отплясывали ритм в бешеном темпе, бесконечные нырки и уклоны от раскручиваемой на разной высоте веревки с привязанной к ней увесистой палицей, растяжку позвоночника в  морской воде с помощью кожаных приспособлений, испытанных не одним поколением. Синяки, вывихи, легкие раны и ноющие спины были неотделимы от нашего детства, но сколько раз позднее мы были благодарны тем, кто, не взирая на  тайные ребячьи слезы и глубоко спрятанный страх, готовил из нас настоящих воинов. У нас были одни и те же наставники, уделявшее нам равное время и не скрывающие навыков боевого ремесла, но Рюрик и я выделялись из общей массы сверстников прирожденной склонностью к ратному делу. Я до сих пор не знаю, кто одержал бы вверх, столкнись мы в поединке, так как даже в детских играх взрослые не ставили нас друг против друга.

        Служивых воинов среди словен и финнов было немного, да и те под предводительством Вадима остались в старом поселении, исполнявшим роль своеобразной заставы от вторжения с моря, а наши дружинники – рыбаки, пахари, плотники, хотя и держали раньше в руках оружие, больше полагались на свою силу, чем на  сноровку и умение. За несколько месяцев превратить их в настоящих бойцов – дело немыслимое, но при соответствующей тактике и использовании лесных засад и ловушек, в которых они были непревзойденные мастера, уже сейчас  подопечные Рюрика, сражаясь на родной земле, представляли бы реальную угрозу для любого противника. Среди дружинников скоро выделился Василий, бывший бортник, ростом и телосложением напоминавший медведя. Он казался неуклюжим и медлительным, но стоило ему взять в руки оружие – меч, копье, дубину или простую рогатину, как его движения становились легкими и изящными, а оружие превращалось в  естественное продолжение его длинных рук. Несомненно, и он имел недюжинную склонность к военному делу и, если бы готовился к нему с детства, ни в чем бы ни уступал варягам. А сейчас он смотрел на Рюрика как на божество, способное одним неуловимым движением кисти выбить меч из его сильных рук, и старательно копировал мои приемы, относясь ко мне как к старшему брату, более опытному и почитаемому. Именно Василий стал у нас старшим дружинником,  хотя многие знатные финны и славяне отдали своих сыновей в княжескую дружину.

           Между тем начался рюен, разноцветные краски приближающейся осени выплеснулись на кроны деревьев, с севера потянул колючий ветерок, застигающий врасплох вспотевшие спины, а от Свенельда, Трувора и Щепы не было никаких известий. Город достраивался, амбары заполнялись воском, соленой рыбой, медом, пенькой, копченым мясом; финны первыми стали приносить дорогостоящую пушнину, и все товары нужно было принять, подсчитать, а так же застолбить в записях для будущих расчетов, –  доверие к Рюрику было настолько велико, что товары предоставлялись в долг до прихода иноземных гостей. Нашлись и грамотные люди, которые под присмотром Щепы вели записи и на пергаменте, и  на берестяных свитках, складываемых в памятный сундук,  хранящийся теперь в каменном замке, возведенном мастерами-кривичами в центре города. Именно в нем и жили теперь мы с Рюриком, Олег и несколько попеременно меняющихся дружинников, среди которых постоянно находился Василий.