— Я тебе говорил не раз, что все это – досужие сплетни и наговоры. Домиция любит тебя.

      — Ты просто боишься меня расстроить...

      — К чему мне обманывать тебя?

      — Я чувствую, чувствую – меня скоро убьют...  Ты помнишь ту старуху? – он посмотрел на Луция.

      — Сибилла, государь... Ее зовут Сибилла, – смиренно опустив голову, напомнил Луций. Ему уже порядком надоело рассеивать навязчивые бредни императора.

      — И она тоже, как когда-то халдеи, предсказала, что меня зарежут мечом. Зря я ее не казнил... Не понимаю, что меня остановило? Старуха сказала тогда: «Остерегайся того, кого приблизил». Очень метко замечено. Боги должны уберечь меня от друзей, от врагов я уберегусь сам, – продолжал бормотать император.

      Он нервно ходил по комнате, потом, резко остановившись, вперил взор в Луция и спросил:

      — А что говорят люди об астрологе Асклетарионе, этом предсказателе будущего?

      — Видишь ли,.. – замялся Луций.

      — Продолжай!

      — Говорят, что ты поспешил казнить его, государь, – нехотя проговорил Луций.

      — Я всего лишь хотел доказать, что его предсказание о его же собственной смерти – вымысел. А что, разве я не имею право на это, Луций?

      — Но ты же видишь, его разорвали собаки, как он и предсказал, – в этом возражении прозвучала безрассудная смелость солдата, идущего в атаку на врага.

      — Я и сейчас считаю, что это простое совпадение. Заметь, он умер от меча. Просто мое распоряжение похоронить его со всяческими почестями, не было должным образом исполнено. Как всегда... Даже слуги не слушаются меня. Оставили его догорать на погребальном костре, а буря,.. это буря разметала огонь...

      Он настороженно вскинулся и стал напоминать ищейку, идущую по следу и вдруг замершую, с поднятой лапой и вытянутой мордой, внюхивающуюся в пространство, уловив запах жертвы.

      — А! Теперь я понимаю – они сами, чтобы досадить мне, натравили на труп собак. Привели их и натравили... Подлость, подлость, кругом одна подлость. Всё это подстроено, Луций. Ты должен немедленно провести расследование. Заставь их сознаться в этом злодеянии.  Во что бы то ни  стало! На дыбе они быстро сознаются. Если необходимо, поджарь им пятки. Они пожалеют о том, что посмели так подло посмеяться надо мной.

      — Я сделаю все, как ты велишь, государь, – склонил голову Луций.

      — И еще... Я не доверяю преторианцам. И особенно их начальникам Норбану и Секунду. Не забывай, Луций, для чего я создал твою службу... теперь ты отвечаешь за мою жизнь.

      — Государь совершенно прав. Не следует слепо доверять тому, кому сам же вложил меч в руки – он иногда способен обернуться против тебя самого.

      — Ты мудр, как философ, Луций. Тогда будь осторожен с ними. Я надеюсь на тебя, мой верный и преданный слуга. – В голосе Домициана послышались заигрывающие нотки могущественного человека, шестым чувством почуявшего витающий в воздухе запах предательства.

      Он погрозил кому-то воображаемому, задрав лицо к потолку с причитаниями, напоминающими бред нездорового человека, одержимого манией преследования. Потом пожаловался на сильную головную боль, томным жестом отпустил Луция, а сам удалился в свою опочивальню, где рабы поджидали его с мазями и бальзамами. Но он прогнал всех и бросился на простыни.

      Нестерпимо чесались обе ноги ниже колен. Эта проклятая экзема не давала ему покоя,  почитай, с зимы, особенно по ночам. Ноги покрывались отвратительными язвами, сочащимися прозрачной жидкостью, которая, загустев, превращалась в гной. Часто при таких обострениях он раздумывал о вопиющей несправедливости, допущенной по отношению к нему бессмертными богами, и искренне недоумевал, почему он, их сын, обречен мучиться от земных недугов так же, как последний простолюдин. И приходил к неизбежному выводу: это испытание он обязан вынести во имя Великого Рима.

 Когда все удалились, он с остервенением принялся расчесывать ноги ниже лодыжек, раздирая в кровь кожу; глаза его остекленели.

      Так продолжалось до тех пор, пока выражение непередаваемого блаженства не растопило угрюмую гримасу. Тогда он, умиротворенный, кликнул мальчика и повелел ему сбегать за Филлидой, своей кормилицей, единственной смертной, которой он еще доверял в этом мире. Доверял, наверное, даже больше, чем самому себе... 

 Глава VI ГЛАДИУС

      Алёна вздрогнула от телефонного звонка, пулеметной очередью распоровшего тишину. Мобильник Максимова рассыпался еще раз старозаветным звоном и, норовя свалиться на пол, с жужжанием стал елозить по гладкой поверхности тумбочки.

      Звонил Эдик. По мере того, как Алик внимательно слушал своего предприимчивого приятеля, вид его становился все задумчивее. Алёна смотрела на него, не задавая вопросов, пока не закончился разговор.

      — Ты помнишь, я тебе рассказывал про труп в заливе? – спросил он ее после минутной паузы.

      — Это тот, которого мечом, что ли?

      — Да.

      — Помню, конечно.

      — Так вот... Ты не поверишь – на сцене появился меч...

      — Все как-то странно...  Сначала твой сон, теперь меч... согласись – странное совпадение. Ты уверен, что это всё не сказки? – в ее голосе послышались недоверчивые нотки.

      — Конечно, не уверен. Но разобраться надо. Сама понимаешь – в таких делах не бывает несущественных деталей.

      — А откуда он выплыл?

      — Меч-то?

      — Ну да.

      — Эдик сказал, дэпээсники устроили погоню за каким-то подозрительным типом. Тип что-то «ихнее»,  «дэпээсное» нарушил. Ерунда, вроде, а повел себя неадекватно – ни с того ни с сего стал вдруг от ментов отрываться. Мотал, мотал патрульную машину по городу, но оторваться не смог. Заскочил в какой-то двор, а там тупик… Они машину обыскали...

 Максимов умолк, о чём-то раздумывая.

      — А нарушитель?

      — А... он-то? Не знаю, – рассеянно ответил Алик, – машину бросил, а сам смылся.

      — Ясненько, – понимающе протянула Алёна.

      Она была заинтригована еще тогда, когда он впервые рассказал ей ту историю. Но потом все как-то затихло, дело замерзло на мертвой точке, и ничто не подогревало к нему интерес. До сегодняшнего дня...

      — Машину обыскали и нашли, как сказано в протоколе, холодное оружие типа средневекового меча, – продолжал рассказывать Максимов. – Поначалу думали – декоративный, но потом сообразили пробить по «базе данных» и нашли объективку на подобное оружие. Занимается этим делом некий Игнаточкин… Кажется, из следственного отдела МУРа. Короче, надо проверить. Эдик обещал договориться – мне покажут этот меч. Даже обещал на пару дней оставить. Но он за «просто так» и пальцем не пошевелит. Естественно свалит на ментов: мол, обдирают.

      Прошло два дня.

      В ИИЦ, куда Максимов зарулил «по звонку», было необычайно спокойно. Это как среди знойного дня внезапно очутиться в холодильнике.

      Кстати, необходимо пояснить – упомянутое буквосочетание означало «Институт истории цивилизации», что, можно не сомневаться, являлось нескончаемым источником ехидства для его изобретательных сотрудников. В частности, место своего трудоустройства они нарекли коротко: «яйца». Например, позвонив по телефону, так и спрашивали: «Ты уже отвалил из яиц?», или – «Когда будешь в яйцах?», и все такое…

      Как бы там ни было, покой и тишина, источаемые, казалось, самими стенами этого заведения, бы¬ли настолько противоестественны для сегодняшней рехнувшейся на всю катушку Москвы, что человек, попавший сюда, очень скоро начинал чувствовать нечто подобное тому, что чувствует моряк, попавший в глаз тайфуна, где его застает полный штиль после шквального ветра.