Миновав красный монгольфьер, Малишис ушел дальше в океан и совершил разворот.

      — Красный! Доложи готовность, Красный!..

      Это «Земля»; нужно ответить.

      — До рубежа четыре тысячи! Высота четыреста двадцать... скорость 475... Красный готов! Over!

      — О'кей,  сближение, до рубежа даю тридцать... не спеши на тот свет, приятель... God bless you![36]

      В это время Алёна, не ведающая о мыслях, проносящихся в голове Малишиса, снимала происходящее на неучтенную Вовиком девятнадцатую видеокамеру. Рядом, намертво прилипнув к окулярам биноклей, Максимов с Филом следили за последним актом драмы, разворачивающейся в небе над ними.

      А посмотреть, действительно, было на что.

      Красивая была картина – чего не отнять того не отнять. Над океанским простором, расцвеченным в бирюзовые тона, красная машина сделала боевой разворот вокруг монгольфьера, похожего издалека на запущенный каким-то шутником огромный перевернутый плод инжира. Маневр добавил немного высоты, и самолет исподволь, как бы нехотя, лег на курс. С оглушительным треском расколов небо над утесом, оставляя за собой зыбкую пелену истекающих из сопел раскаленных газов, он ушел навстречу противнику.

      Где-то посередине между монгольфьерами, несколько в стороне от линии их соединяющей, завис вертолет съемочной группы – в бинокль был хорошо виден парень в наушниках с камерой, легкомысленно свисающий из сдвинутой двери.

      Похожие на журавлей с застывшими, отведенными назад крыльями, самолеты стремительно сближались – столкновение казалось неизбежным.

      Сердобольная Алёна зажмурила глаза, и вдруг…

      За ничтожную долю секунды до того как слиться в огненном  объятии, машины разошлись в разные стороны.

      Совершив эту небезопасную рокировку, противники умчались в направлении воздушных шаров. Все происходило так низко, что наши отчаянные искатели приключений, как по команде, втянули головы в плечи, когда одна из машин, выплюнув короткий язык пламени и дохнув керосиновым перегаром, прошла над ними.

      Самолеты достигли рубежей разворота одновременно и, выполнив вираж, вновь развернулись друг другу, как будто какая-то неодолимая сила вновь поманила их на смертельное свидание. Огонь был открыт, когда они сблизились до нескольких сотен метров.

 –  Ну, что я говорил! – почему-то шепотом «заорал» Максимов. – Однако, ситуация обостряется.

      Похоже, ни один из самолетов все же не был задет, и они опять, чудом проскочив друг мимо друга, разошлись невредимыми.

      — Мальчики, а может все же у них патроны холостые? – с надеждой в голосе предположила Алёна.

      — Когда эти придурки на самом деле поубивают друг друга, поймешь какие у них патроны, – огрызнулся Максимов.

      А тем временем самолеты, развернувшись, вновь стали сближаться.

      В этот момент  они были похожи на дуэлянтов, сходящихся к барьеру, и, когда до роковой черты остался последний шаг, они неожиданно взмыли вертикально вверх.

      Турбины взревели на форсаже…

       «Вот и всё, приятель... Приговор окончательный – обжалованию не подлежит. Забыл ты наставления майора Панина,  – промелькнула в голове у Малишиса злорадная мыслишка. – А ведь неоднократно предупреждал он нас, дружище… вспомни его наставление: «Don’t show off without need»[37]. Ты совершил ошибку, приятель, и придется расплачиваться. Что, поделаешь – не вовремя ты выполнил переворот Иммельмана , дружище, не вовремя… И перевернуть самолет поспешил – вот и скорость потерял… Видишь, к чему привело твое ненужное пижонство? Теперь я у тебя в хвосте, приятель…»

      Цель в трех сотнях метров впереди рыскала «блинчиком », пытаясь вырваться из перекрестия прицела. Малишис сосредоточил внимание на языках пламени, вырывающихся из сопел машины впереди. Палец отработанным движением откинул предохранитель и лег на гашетку.

       «Все, пора! Прости, дружище, ничего личного…».

      Орудие выпустило из ствола рой смертоносных пчел. Скорость снарядов не ощущалась, и они казались неторопливыми светлячками, выпущенными из рогатки.

      Малишис видел, как один из них задел правое крыло машины впереди. Но, удивительно – ничего не произошло! Она продолжала полет как ни в чем не бывало.

      — Показалось, – сообразил он, стараясь снова поймать мишень в прицел.

      И тут с кромки ее крыла сорвалась тонкая белая лента; на миг пропала, потом снова возникла и, быстро распухая и меняя цвет, на глазах стала превращаться в черный поток толщиной с доброе бревно.

      — Йесс! – вырвалось у Малишиса.

      Самолет впереди клюнул носом, как заснувшая на насесте курица… казалось – завис на мгновение и, описав широкую дугу, медленно стал падать в океан.

      Низвергнутый с небес, он врезался в поверхность, взметнув огромный, высотой с трехэтажный дом, водяной столб. Малишис едва успел заметить, как от падающей машины отскочил темный предмет.

       «Катапульта, – подумал он не без облегчения, – ну и хорошо...»

      Убивать расхотелось. Hundred yards[38] согревали душу и примиряли с врагом, тем более – побежденным.

       «Пусть парень тоже получит свою долю не в цинковом ящике, а реально получит, в свой собственный карман. Можем даже вместе оторваться. Неплохо будет отжечь в Макао. А почему бы и нет?»

      Оживший шлемофон не дал насладиться мечтой до конца:

      — Красный, Красный, как слышишь? Прием.

      — Слышу отлично,  – нехотя ответил он. – Что там у вас еще?

      — Приказано уничтожить цель, – произнес голос в наушниках.

      — Но я же... – заикнулся он и вдруг понял...

      — Уничтожить цель! – на этот раз твердо повторил голос.

      — Понял – уничтожить цель, over, – коротко ответил он.

      Наблюдателям со скалы было хорошо видно, как катапультировался пилот подбитой машины. Апельсиновый купол парашюта ветром относило прямо на них.

      Второй самолет победно качнул крыльями и стал уходить по направлению к аэродрому.

      Но неожиданно он повел себя странно: как бы передумав, ушел вверх и, опрокинувшись кверху брюхом, совершил разворот, взяв курс прямо на скалу. Теперь самолет, скала и парашютист оказались на одной линии.

      — Что он делает!? – прошептал Максимов.

      — А что, если нас заметили и сообщили ему? – прошипела Алёна. –  Как ты думаешь, у него остались патроны?

      — Не стоит беспокоиться. Я не сомневаюсь, парень просто хочет познакомиться с нами... пожать руку, – сказал будничным голосом Фил. – Но как раз это не входит в наши планы...

      — Не лучше ли нам схорониться вон… в тех зарослях, мальчики? – робко предложила Алёна.

      — Поздно! – отверг Синистер ее гениальный спасительный план. – Те жиденькие кустики, которые ты называешь зарослями, вряд ли смогут спасти нас от крупнокалиберной пушки, а, главное, мы не успеем до них добежать... Этот ваш чертов самолет уж больно быстро летает...

      Истребитель неумолимо приближался.

      И тут парашютист подал признаки жизни. В бинокль можно было различить какую-то возню. Потом в руках у него появился продолговатый предмет, напоминающий короткую самоварную трубу, которую он судорожно пытался пристроить себе на плечо. Стропы мешали, но, наконец, ему удалось совладать с громоздким предметом. Еще секунда – он вскинул трубу и направил ее в сторону истребителя.

      А от того стремительно удлиняющимися щупальцем уже тянулся пунктир пулеметной очереди. Но перед тем, как пули пронзили ложемент вместе с телом несчастного, под куполом что-то слабо полыхнуло, и реактивный снаряд, распуская за собой дымовой хвост, ушел навстречу атакующему самолету.

      И тут Максимова осенило: