— Дофилософствуешься! – пообещал Корунд.

      — Не перебивай, пусть поговорит... напоследок, – уже не скрывая намерений, со свинцом в голосе проронил Пронькин.

      — А что тут говорить, Марлен Марленович, не хотите же вы, в самом деле, сказать, что вам все равно, что произойдет с вашим имуществом, с имуществом дочери и любимого внука, когда будут обнародованы некоторые материалы об их отце, дедушке и, что самое нежелательное, о происхождении всего этого состояния! А ваша жена?! Подумайте о ней. Виктория Федоровна сойдет с ума, когда узнает!

      — Шантажируешь?! Ну всё! Сам виноват, журналист... напросился! Вас как, живьем акулам скормить? Или предпочитаете вначале... – он демонстративно приставил указательный палец к виску, изображая выстрел: – Пу-у-х! Из гуманных соображений? Вот тогда и настрочишь... Только оттуда, где ты окажешься, письма вряд ли дойдут...

      — Почему ж не дойдут? Еще как дойдут, – прервал его Максимов с демонстративной наглецой в голосе. – Но можете не сомневаться – и на этом свете у нас много чего поднакопилось. Всё есть, уважаемый Марлен Марленович: и свидетели и даже улики: оружие, меч, например. – Он лукаво улыбнулся. – Торговля людьми, раз! – передразнивая, он загнул мизинец, – принуждение к совершению убийства – два! Труп в заливе, труп бедного таджикского гастарбайтера? Это ведь ваших рук дело, помните?  Ave Caesar, morituri te salutant![39] А чего стоит незаконная торговля военной техникой. Вам, кстати, могут переслать любопытный контрактик, где вы... Ах да, извиняюсь, недооценил вашу предусмотрительность! Договор, конечно же, подписан не вами лично, а Владимиром Марленовичем. Но за что ручаюсь, так это за то, что придумали замечательную шутку с ценой именно вы! Мне понравилась. Так ведь? Помните еще старые ценники на «Особую Московскую», Марлен Марленович... Номерок я подскажу, можете набрать со своего «Верту», вам тотчас же вышлют договорчик по «электронке». Мой-то телефон промок. Думаю, достаточно. Всего перечислять не буду, но не сомневайтесь – доказательства соответствующие имеются. И можете не заморачиваться – все они вне пределов досягаемости ваших «заплечных дел» мастеров... Ну как, Марлен Марленович?

      — Да я тебя... да я... знаешь, что я с тобой, ублюдок... с вами, говнюками!.. – задыхаясь в припадке ярости, заорал дурным голосом Пронькин, сам еще не решив, что именно он сделает с этими негодяями.

      Договорить он не успел...

      Глубоко-глубоко в недрах земной коры две противоборствующие на протяжении последних двухсот пятидесяти миллионов лет литосферные плиты пришли в движение. Последние четверть века сжималась пружина Аравийской тектонической плиты, упираясь в подножие Африканской. И вот упор не выдержал, и пружина стала распрямляться.

      Сначала движение было едва заметным – плиты сдвинулись друг относительно друга едва ли больше, чем на человеческий волос! Но и этого было достаточно, чтобы стрелки всех сейсмографов на планете вздрогнули, предвещая очередной катаклизм. Через полторы секунды пружина, наподобие собачки в храповом механизме, сорвалась вновь. На этот раз сдвиг был циклопическим – сорок шесть сантиметров!

      Квадрильоны тонн земных пород в мгновение ока подскочили без малого на полметра, высвободив колоссальную энергию, эквивалентную по величине той, какую всё человечество со всей его муравьиной технологической базой не способно произвести и за тысячу лет.

      Этот, второй толчок оказался катастрофическим. Он мгновенно сбил с ног находящихся в комнате людей; по полу, ровно посередине, возникла и зазмеилась черная, будто заполненная сажей трещина. Расширяясь на глазах, она разделила комнату на две части, в одной из которых оказались пленники, а в другой – их тюремщики; стены закачались и начали опасно крениться; потолок просел.

      Запаса прочности строения хватило на две с половиной секунды. Но силы были не равны – оно начало разрушаться…

      Что оставалось нашим пленникам, побывавшим только за последние два часа по меньшей мере в парочке добротных, славных смертельных переделок, и угораздивших в третью?

      Проявляя чудеса ловкости, они буквально чудом умудрялись увернуться от падающих вокруг шкафов, обломков потолка, кусков стен.

      И тут, прямо на их глазах, на противоположном берегу разлома, разделившего комнату на две части, со стены сорвалась балка перекрытия и рухнула точь-в-точь на головы растерявшихся (а было из-за чего растеряться-то!) Пронькина и Корунда. Стена, державшая балку, постояла еще мгновение, раздумывая в какую бы сторону завалиться, и обрушилась внутрь.

      В открывшемся за ней проеме показался зал с разбегающимися в панике людьми, а за ним неестественно накренившаяся терраса. Еще секунда, и она вместе со всеми на ней находящимися с грохотом провалилась; тяжелый потолок, как в замедленном кино, плашмя сполз со стен, и всё накрыло взметнувшимся облаком пыли.

      Неконтролируемый атавистический страх подсказал и не чаявшим уже обрести свободу пленникам: как можно быстрее уносить ноги! Не сговариваясь, бросились они прочь из продолжающего разваливаться на глазах здания. Оскользаясь на острых камнях, цепляясь за корни деревьев и не обращая внимания на боль, они скатились с кручи, прямо туда, где у причала дрожала на свинцовой ряби возмущенного разгулом подземной стихии океана лодка старого Нкулункулу.

 Глава  XXII ПУСТЬ УМРЕТ!

      Кто сказал, что время нельзя повернуть вспять?! Осмелимся утверждать, что это чистейшей воды заблуждение, если не сказать – злонамеренное вранье! На этом могут настаивать только люди, не подвергающие ни малейшему сомнению постулаты официальной науки. Однако те, кто не смиряется с неизбежной ограниченностью наших знаний об окружающем мире, вполне справедливо могут возразить: а почему бы, собственно, и нет? Почему не предположить, что ничто и никуда безвозвратно не исчезает? Просто события и люди продолжают существовать в труднодоступном для нас измерении, открытие которого еще грядет. 

      Мы не побоимся присоединиться к разделяющим это мнение и заявить: да, так оно и есть!

      И доказательство тому последует незамедлительно. Иначе, скажи, уважаемый читатель, откуда могли бы мы узнать, да к тому же в мельчайших подробностях, что едва к Пронькину…

      …Едва к Пронькину, оглушенному ударом так некстати свалившейся на темя балки, вновь вернулось сознание, он обнаружил себя в совершенно незнакомом месте...

      Яркое солнце плавилось в ясном, если не считать двух небольших, зависших в вышине, облаков, небе. Одно было светло-золотистым, как копна волос блондинки, а другое, напротив, темным, как у брюнетки. Когда они заслонили дневное светило, их края окантовались сияющей ослепительным блеском оправой.

      В сознание Пронькина привел разряд молнии, проскочившей между этими двумя тучками, в самую последнюю очередь похожими на грозовые. Молнию сопроводил легкий вихрь, возникший ниоткуда, взметнувший песок с земли и исчезнувший так же внезапно, как появился.

      Когда ветер улегся, Пронькин разглядел рядом с собой Матвея Петровича, перхающего от забившей рот пыли. Его верный помощник сидел на земле, ощупывая огромную шишку, украсившую лоб ровно посередине. В этой симметрии было что-то забавное – шишка казалась некой врожденной материей, присущей ему от рождения, и делала его похожим на инопланетянина из блокбастера «Звездные войны».

      Вокруг них, как будто только что оттаявшие после глубокой заморозки, кряхтя и покашливая, копошилась пара десятков порядком потрепанных людей, в которых, спустя секунду, Пронькин с удивлением начал различать знакомые лица: вот генерал Безбо-родько, Нурулло, Апута с Себаи и своими идиотами министрами; вот Поль с Олегом, Стасик с продюсером своим чокнутым... что-то плохо соображается... Только почему-то одежда на всех разодрана в клочья, рожи в ссадинах и синяках, как у Матвея.