— Прошу прощения, но я просил ничего не трогать, господин ротмистр!..
Пристав заслонил собой этажерку так, как если бы он заслонял его самого от неминуемой гибели.
— Это не альбом, Иван Алексеевич, а очень интересная бомба. Так сказать, бомба-сюрприз. Не верите?
Не успел Леонтьев ответить, как пристав распахнул окно, осторожно поднес к нему альбом и, широко размахнувшись, выбросил его в пустой сад. В то же мгновение там словно разверзлась земля. Дом качнулся, пол поплыл под ногами. В саду среди молодых облетевших вишен образовалась большая дымящаяся воронка.
— Убедились? — торжествующе потер руки пристав.
— Хорош сюрприз, — побледнел ротмистр и полез в карман за папиросой…
Оформив необходимый в таких случаях протокол, вышли во двор. Подошли к другой двери. Постояли.
— А на втором этаже, господин Савченко, у вас тоже квартира? — спросил Леонтьев.
— Совершенно верно, квартира. Тоже изволите посмотреть? — услужливо подкатился перепуганный случившимся хозяин.
— Кто снимает?
— Некий Иван Ложкарев… Мастер по часовому делу… Один…
— Проводите!
Они поднялись на второй этаж.
— Стучите.
Хозяин робко постучал — тихо. Постучал еще — никакого ответа.
— Откройте сами.
Хозяин принялся энергично орудовать ключом, но тот даже не входил в скважину.
— Жилец замок сменил, ваши благородия… Что прикажете делать?
— Брежедовский, найдите лом, ломайте замок!
Все, что произошло потом, подробно и документально точно зафиксировано в полицейских документах. Начало им положил вот этот протокол.
1907 года, сентября 28 дня.
Я, пристав 3-го участка г. Уфы Брежедовский, вследствие поручения начальника Уфимского губернского жандармского» управления прибыл сего числа в 8 час. утра в дом Дионисия Савченко № 2 по Солдатскому переулку… для производства обыска в порядке 21-й статьи Положения о государственной охране у квартиранта, жившего в верхнем этаже… Квартиру эту, как оказалось по записи в домовой книге, снимает некий сарапульский мещанин Иван Михайлов Ложкарев. Квартира эта оказалась запертою снаружи, вследствие чего я, пристав, в присутствии хозяина дома Савченко и понятых снял замок у входных дверей и приступил к производству обыска в квартире, занимаемой Ложкаревым, причем оказалось: квартира состоит из одной комнаты и сеней, комната имеет четыре окна, из коих два выходят во двор и два в Солдатский переулок; комната представляет собой целую мастерскую, в коей находятся три стола, все заполненные разными инструментами для приспособления взрывчатых бомб; в корзине дорожной, из лозовых прутьев найдена 31 картонная коробка, в коих находится по 2 фунта гремучего студня в каждой и отдельно в 3-х картонных коробках того же гремучего студня по одному фунту; в той же корзине в картонной коробке — один из кусков того же гремучего студня и внизу, под коробками со студнем, найдена трехдюймовая скорострельная граната, по-видимому, уже начиненная и завинченная дистанционной трубкой старого образца; в той же корзине в деревянном небольшом ящике находится цилиндрического вида довольно большая форма, тоже, по-видимому, уже начиненная; внизу этого ящика, под бомбою, 8 свинцовых пуль… в той же коробке 9 кусков свинца для отливки пуль; там же еще найдено 12 жестяных трубок, из коих одна чем-то начинена, и 11 пустых гильз, по-видимому, от револьвера «Маузер»…
На полу около печи 4 ручных снаряженных бомбы цилиндрической формы с тесьмами, 9 оболочек из картонной бумаги с деревянными донышками для ручных бомб, пустых таких же 14… Две связки стеклянных, длиной в три четверти, трубок пустых; в жестяной коробке таких же, разрезанных коротких, не запаянных трубок штук до 50 и 12 коротких таких же трубочек, наполненных какой-то жидкостью, концы которых запаяны. А также 13 свертков свинца для приготовления бомб, 6 флаконов с разными жидкостями, 2 стеклянные аптекарские банки с такими же пробками, одна наполнена почти до половины каким-то темным составом в виде клея, а другая — чем-то белым, в виде толченого сахара, две резиновых перчатки, употребляемые, по-видимому, для работы с ядовитыми веществами, 6 полулистов большого формата картонной бумаги желтого цвета, 3 чертежа разных взрывчатых снарядов, 12 книг руководства…
На окне найдено открытое письмо с адресом: Уфа, Аксаковская ул., дом Алексеева, Владимиру Густомесову. В правом ящике большого стола футляр с очками и в нем рецепт для очков профессора А. Г. Агабабова Густомесову и счет с 30 августа разных расходов… Из литературы найдено: 1) № 20 газеты «Уфимский рабочий» за 6 мая.
Увлекшись осмотром техники, не сразу обратили внимание на вешалку, где висела одежда исчезнувшего жильца. Леонтьев подошел, с любопытством потрогал давно не чищенные пуговицы на форменной шинели и удовлетворенно заключил:
— Шинель, фуражка и брюки — форма учащегося реального училища. Густомесов — реалист, Клементий Александрович?
— Был, да выбыл: здесь, наверно, интереснее показалось.
— Отец у него, по-моему, заведует в городе телефонной станцией?
— Так точно, господин ротмистр.
— Срочно его сюда! На предмет опознания вещей. И в протокол!
Привезли Густомесова-отца. Тот с недоумением рассматривал свои когда-то загадочно исчезнувшие из дому циркули, напильники, кусачки, стамески, с нескрываемым страхом обошел корзину с бомбами и, все больше бледнея, застыл перед вешалкой, узнав одежду сына. В глубоком обмороке его вынесли во двор и привели в чувство нашатырем. В протоколе пристав записал, что вещи принадлежат бывшему ученику уфимского реального училища Владимиру Густомесову. Обморок отца был лучше и красноречивее любой экспертизы.
В тот же день на Аксаковской улице переодетые полицейские неожиданно набросились на Густомесова. Вскоре в их руках оказались Иван Павлов и Петр Подоксенов. Но то, что это именно они, еще требовалось доказать.
Ротмистр Леонтьев допрашивал арестованных. Владимир Густомесов, арестованный первым, от показаний отказался. Иван Павлов — тоже. Теперь он пытался разговорить Подоксенова, парня на вид спокойного и рассудительного, но по своим знаниям и общему развитию к работе со взрывчатыми веществами совершенно не пригодного. Ясно, что организация использовала его лишь как подставное лицо для найма квартиры. Если он будет вести себя благоразумно, то суд это учтет…
Леонтьев настойчиво проводил эту мысль, но хмурый, замкнувшийся Подоксенов решительно все отрицал: квартиры не снимал, ни к какой организации не принадлежит, других арестованных не знает.
Конечно, ничему из всего этого Леонтьев не верил и верить не мог.
— Скажи, Подоксенов, кто снабдил тебя паспортом на имя Ложкарева? — допытывался он.
— Никакого Ложкарева не знаю.
— Верю, самого Ложкарева ты мог и не знать. Я говорю о его паспорте, с которым ты сиял квартиру в доме Савченко.
— Такой квартиры я не снимал.
— Но хозяева и соседи утверждают, что ты, Подоксенов, и тот Ложкарев — одно лицо! Ты снял квартиру с его паспортом и жил в ней в течение нескольких месяцев, выдавая себя за часового мастера.
— Хозяев и соседей подговорила полиция. Они говорят по принуждению.
— Значит, ты жил все это время в другом месте?
— В другом.
— Где именно?
— Это к делу не относится.
— Понимаешь ли ты, что за содержание мастерской бомб тебя могут повесить? — не выдерживал этой пытки Леонтьев.
— Причем тут я? Раз Ложкарев снимал квартиру, его и вешайте.
— Ложкарев — это ты!
— Ошибаетесь, моя фамилия Подоксенов.
— Кто свел тебя с Густомесовым?
— Такого не знаю.
— Ну, смотри у меня, Подоксенов-Ложкарев! Сейчас не девятьсот пятый год, научим говорить правду!
Его «учили». Причем очень прилежно. Изо дня в день.
— Подоксенов, ты хочешь жить?