— Не вижу связи, — ухмыльнулся Владимир.

— А ты подумай и найди ее. И если ты по-настоящему умен и талантлив, то поймешь, что Москва — это океан, по которому могут плавать папирусные ладьи и самые мощные современные атомные корабли. Построй твоему Кораблинову или, скажем, Сугробову хоть золотой дворец с хрустальными колоннами где-нибудь в Борисоглебске или Зелепупинске — и они или запьют с тоски, или сойдут с ума от безделия и от невозможности реализовать свой талант, свои силы, свой опыт… — Таранов подошел к столу и, наклонившись над ним, сделал какую-то пометку в календаре. — Теперь-то ты понял, наконец, зачем я как резерв оставил за тобой прописку в общежитии?

— Понял, — подавленно ответил Владимир.

— Это будет твой запасной жизненный бастион, твоя резервная стартовая площадка, твое право на Москву, на то, чтобы, когда наступит час, померяться силами не на уровне районных соревнований, а на орбите большого государства, в его столице.

— Спасибо, — глухо прозвучал ответ Владимира.

— А теперь скажи мне, дружище, сможешь ли ты сейчас, не через полгода и не через год, а сейчас, недели через две-три, внедриться в труппу какого-нибудь московского театра?

— Все московские театры сейчас на гастролях. Вернутся в сентябре. Потом пойдут в отпуск. Сезон везде начнется в начале октября, а сейчас август.

— Ну, а если в октябре?

Владимир горько улыбнулся.

— Степень трудности почти такая же, какую будет испытывать верблюд, если он попытается пролезть через игольное ушко.

Таранов снова зашагал по ковровой дорожке.

— Все понятно… Можешь не продолжать. Но я глубоко верю в гениальную формулу Козьмы Пруткова: «Из любого положения есть выход!» — Ход мыслей Таранова с каждой минутой становился резче, прямолинейней. — Без борьбы, без труда победа никогда не приходит. А ты должен победить!.. Если ты, конечно, настоящий солдат и не распустишь нюни. Почитай, как начинал свою трудную карьеру гениальный Шаляпин. Горького приняли в церковный хор, а Федору Шаляпину, тому самому Шаляпину, которому мир через несколько лет сплетет венец славы, ему, как бездарному, отказали.

— Что же вы предлагаете мне делать, Николай Петрович?

— Вот об этом я хотел тебя спросить. — Таранов жадно затянулся сигаретой и закашлялся. — Что нужно сделать для того, чтобы годок-другой поработать в хорошей, сильной труппе драматического театра? Разумеется, театра областного или краевого масштаба. Попробовать свои силы, почувствовать, на что ты способен.

— Для этого нужно пойти завтра с утра в сад имени Баумана на актерскую биржу. И там предложить себя.

Таранов посмотрел на Владимира так, как будто хотел сказать: «Знаешь что, братец мой, мне не до шуток! Я слишком занят, чтобы тратить время на пустые байки…» А сказал сдержанно:

— Что это за биржа?

— Это своего рода актерско-режиссерское торжище. Если актеру осточертел Борисоглебск или Зелепупинск, то он может приехать на московскую биржу и договориться о работе в Кыштымском или Котласском театре. Я серьезно. Это кто-то здорово придумал.

— А представители солидных театров переступают порог этой биржи?

— Вся Россия-матушка, кроме Москвы и Ленинграда.

— А это почему так?

— Эти два города идут по мировому олимпийскому классу.

Таранов снова сделал какую-то пометку в календаре. Владимир догадался, что, разговаривая с ним, секретарь парткома ни на минуту не забывал еще о чем-то другом, более важном.

— Понял тебя. Советую — толкнись на эту биржу. И если что получится, зайди ко мне.

Владимир встал. Он одновременно испытывал два противоположных, взаимоуничтожающих чувства — раздавленность и окрыленность. Почти братская забота Таранова до беспомощности растворила его силы своим благородством и бескорыстием. А те планы, которые только что были начертаны перед ним секретарем парткома, открыли Владимиру глаза на вещи, которых он раньше не только не видел, но и не допускал: возможность московского варианта его актерской судьбы. Завод готов помогать. А еще покойный дед не раз говаривал: «Хорошо помогать лошади, которая тянет». Значит, нужно тянуть…

— Ну что же, по рукам? — Таранов протянул Владимиру свою сильную, упругую кисть.

— По рукам!

— Брылева видишь?

— Почти каждый день.

— Как он там, старина?

— Гибнет.

— Что?!

— Спивается. Если бы вы посмотрели, в каких условиях он живет…

Телефонный звонок оборвал разговор. Таранов долго и подробно разговаривал с кем-то о встрече иностранной делегации рабочих, которые хотят посетить завод и музей. Когда разговор был окончен, он подошел к Владимиру и, словно их беседу никто не прерывал, сказал:

— Передай Брылеву, пусть обязательно зайдет ко мне. Только до середины сентября, не позже, а то я укачу в отпуск.

— Сегодня же передам. Он вас очень уважает.

Уже почти на пороге Таранов остановил Владимира и, прищурившись, пригрозил пальцем.

— Слушай, Путинцев, а с Худяковым вы зря отмочили солдатскую шутку. Бедолага поднял такой шум, что в отделении милиции от смеха хватались за животики. Нужно было как-то полегче. А то ведь, говорят, сделали из него голубого ангела-херувима, только волосы медные.

Владимир хотел что-то сказать, но Таранов, склонившись над столом и пробегая глазами какие-то записи, замахал рукой — не время.

— Там все утрясли. Да скажи ребятам, чтобы на допросах держали себя потверже. И били в одну точку — просто по-товарищески пошутили. Бывай.

Подходя к воротам цеха, Владимир подумал, что счастье к человеку приходит не только в розовых снах, но и в каждодневной, будничной яви. «Таранов… Какая хватка! Такие рождаются для большого дела. Таким по плечу капитанские мостики любых кораблей — речных, морских и океанских. А ведь он тоже недавно стоял у станка».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

В официальных документах Министерства культуры это ежегодное сборище актеров и режиссеров России называют «Консультационный пункт по формированию театральных трупп». Актеры этот консультационный пункт попросту окрестили биржей. Как правило, работа биржи начинается в первых числах августа и заканчивается в конце месяца или в начале сентября. Для нее отводят окраинные клубы Москвы или летние сады. Съезжаются на биржу со всех концов России: директора театров, главные режиссеры, очередные режиссеры, актеры, художники, завмузы… Одни — директора и главные режиссеры — приезжают, чтобы взять недостающих актеров или очередных режиссеров; другие — актеры, художники, режиссеры — чтобы попытать счастье в новом театре.

На этот раз биржа была в Саду имени Баумана. Все считали, что место выбрано удачно. В прошлом году приходилось тесниться в фойе заводского клуба на Красной Пресне. Было дымно, душно, далеко от основного столичного транспорта. А здесь все под рукой: центр, театры, министерство, стоянки такси и троллейбусов и, наконец, великолепный буфет с горячими обедами, отличным турецким кофе и коньяком. А главное… Главное — тут можно показаться и выбрать нужного работника театра. Да и дни, как на счастье, стояли солнечные, жаркие. Наплыв «биржевиков» был бурный, дружный. В списках у дежурного инспектора Министерства культуры зарегистрировано уже около двухсот театральных работников России. На огромном стенде в тупичке боковой аллеи было наклеено более сотни объявлений, извещающих, что одному театру требуется молодой социальный герой или молодая героиня не старше тридцати лет, другому — заведующий музыкальной частью, третьему — актриса на роли старух и художник, четвертому — заведующий постановочной частью и актер на роль Сатина…

С утра до вечера у стенда объявлений табунится пестрая толпа. Казалось, все здесь в порядке вещей. Рыба ищет, где глубже, а актер — где лучше. Все вроде бы шло в рамках той благопристойной рабочей необходимости и целесообразности, которые продиктованы самой необычайной природой труда артиста, вызвавшей к жизни создание этого особого Консультационного пункта по формированию театральных трупп.