Особенно расцветает и гудит биржа в середине августа, когда одни возвращаются из гастролей и едут в отпуск, другие, отдохнув, заезжают в Москву пообщаться с нужными и интересными людьми.

Режиссеры и актеры московских театров, как правило, на биржу никогда не заглядывают. Несокрушимый барьер столичной прописки исключает даже малейшую возможность московскому режиссеру или директору пригласить в свой театр талантливого актера или актрису из областного театра. Что касается актера московского, то повесь ему на грудь хоть лавровый венок шаляпинской славы где-нибудь в Саранске или Барнауле — он ни за что в жизни не расстанется с далеко не перворазрядным театром столицы, где он уже много-много лет незамеченным прокисает на второстепенных ролях.

Так что биржа — это дитя провинциальной театральной России. Дитя бойкое, живучее… Дитя, которое одновременно и плачет, и смеется.

Ремезов резко остановился и, трогая за локоть своего Главного (два года назад переманил из Норильска), стал пристально вглядываться в толпу у стенда объявлений.

— Семен Абрамович, обрати внимание вон на того парня в сером костюме… Отличная морда, и рост хорош. Может, потолкуешь? Он здесь уже второй день.

— Вижу, — ответил Главный, — фактура заманчивая.

— Никто из наших с ним не говорил?

— Говорили. Парень, видать, не без способностей, но, как выяснилось, за пьянку только что прогнали с «Мосфильма». Снимался в главной роли у Кораблинова. В самый разгар съемок получил атанде.

— Нет, подожди, подожди… Тут что-то не то. У него лицо не пропойцы. Для пьющего человека он слишком бледен. Может, все-таки поговоришь с ним? Что он окончил?

— Институт кинематографии.

— Пошли кого-нибудь из наших, пусть хорошенько познакомятся с ним. Мне почему-то кажется, что из него может получиться толк.

Пока ходили за незнакомым молодым актером, он куда-то исчез. Ремезов забыл бы его, если бы он снова не попался ему на глаза. Но то, что он увидел, его заставило остановиться и затаить дыхание. Ремезов уже давно собирался уходить, друзья заказали такси, но… право, за многие годы приездов на биржу такой дерзости он не видел. ?

Юноша, которым он интересовался час назад, шел один по самой широкой, центральной аллее сада. Шел медленно, гордо подняв голову и сложив за спину руки. Сидевшие на скамьях люди, когда он проходил мимо, замолкали и смотрели ему вслед.

Это был Владимир Путинцев. На спине у него, под самыми лопатками, на бечевке висел небольшой картонный плакат, на котором крупными буквами было выведено химическими чернилами:

Следом за ним шла толпа молодых актеров. Некоторые из них подтрунивали, кое-кто восторгался этой выходкой. Инспектор Министерства культуры пришел в ужас, увидев плакат на спине актера. Семеня за Путинцевым сбоку, он умолял его снять эту пошлую вывеску, иначе он будет вынужден позвать милицию и, чего доброго, его поступок расценят как хулиганство.

Когда Путинцев поравнялся с Ремезовым, тот жестом попросил его остановиться. Прищурившись, Ремезов смотрел на смельчака и улыбался своей сияющей ремезовской улыбкой.

— Молодой человек!

Путинцев остановился.

— Я слушаю вас.

— Если вы решили пошутить, то выбрали средство не весьма остроумное, а место не совсем подходящее.

— А если… — Владимир подыскивал подходящие слова, чтобы правильно сформулировать свой вопрос, но его опередил Ремезов:

— А если у вас есть серьезные намерения и вы хотите иметь хорошие роли в театре с хорошей труппой, то я готов с вами разговаривать о деле.

От Владимира попахивало водкой, и это чувствовал Ремезов, но не подал вида, что ощущает запах спиртного.

— Когда и где? — проговорил Владимир, окруженный толпой молодых актеров и актрис, которые знали, что с кем попало сам Ремезов в деловые разговоры не вступал.

— Сегодня в девять вечера в гостинице «Метрополь». — Ремезов достал блокнот, записал номер и этаж в гостинице,, а также телефон и подал листок Путинцеву. — Только прошу вас — не опаздывайте. Для разговора нам потребуется не больше часа.

Владимир разорвал на шее бечевку, смял лист картона и бросил его в урну, стоявшую на перекрестке аллей.

— Ваше имя и отчество? И кто вы?

— Я директор государственного драматического театра, Никита Леонтьевич Ремезов. Итак, молодой человек, жду вас сегодня в «Метрополе» в девять вечера.

На следующий день Владимир подписал договор с Ремезовым и вечером выехал в Н-ск, получив заверение директора, что он берет его на главные роли социального героя.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Разговор предстоял необычный. Таранов, посматривая на часы, искал в себе тот необходимый внутренний настрой, с которым ему можно было бы проще и душевней говорить с человеком, не имеющим никакого отношения ни к производству в цехах, ни к плану завода, ни к партийным делам организации. Как-никак Корней Брылев — известный актер крупнейшего столичного театра, много лет и много сил отдавший драматическому коллективу Дома культуры завода. А последние годы работа стала хиреть. Если раньше пьесу готовили за три-четыре месяца, или, как любил выражаться Брылев, «за тридцать точек» (тридцать репетиций), то последний спектакль, выпуск которого планировали на май месяц, до сих пор еще не был доведен до конца. На некоторые репетиции Брылев совсем не являлся. Звонили в театр — там сообщали, что болен. Пытались проведать с гостинцами больного старого актера дома — его комнатушка на Первой Брестской была заперта на ржавый висячий замок. На вопрос посетителей с завода: «Где же Корней Карпович?» — соседи многозначительно ухмылялись и отвечали: «Там, где всегда…» Посетители понимали, извинялись и уносили кульки назад.

Дошел этот тревожный сигнал и до парткома завода.

«Ну что ж… — думал Таранов, — можно старика рассчитать, можно пригласить другого, помоложе, дисциплинированного… Но это… это значит вырвать из рук человека последний спасательный круг, который держит его в потоке жизни. Чего доброго, с горя запьет еще сильнее, появится обида. — Невидящими глазами Таранов смотрел в окно, за которым расстилалась территория завода с ее огромными корпусами. В каждом из них звучали могучие аккорды своей партии в этой грозной и величественной кантате огня и металла, где незримые мускулы электрического тока создавали машины, которые потом сами станут вырабатывать такую же энергию жизни. — Нет, нужно поговорить… Поговорить со стариком по душам, как сын с отцом, как коммунист с коммунистом. И главное — нужно что-то обязательно предпринять. Но что?.. Какие найти слова, чтобы могли они поспорить с пагубным пристрастием к вину, сгубившему много великих и талантливых людей России?»

И чем больше Таранов думал над тем, как бы помочь больному человеку, тем он становился беспомощней… Не знал даже, с чего начинать этот разговор.

А ведь были трудности, и какие еще трудности!.. Постоянная борьба за технический прогресс, за экономическую эффективность производства, исследование производственной обстановки на самых ответственных участках в цехах завода, наконец, такая гигантская государственная реформа, как переход на пятидневную рабочую неделю и связанная с этим переходом перестройка производственного процесса и всех коммерческих служб завода. Создание технических рейдовых бригад по выяснению и устранению диспропорции между заготовительными и сборочными цехами, постоянная экономическая и производственная разведка и в результате этого сэкономленные десять миллионов киловатт-часов электроэнергии… А разработка премиальной системы? А целевое распределение фондов материального поощрения?.. Наконец, не за горами то время, когда будет свой новый Дворец культуры… Не теперешний, старенький Дом культуры с крохотным залом на четыреста мест, а гигантский красавец у мемориального сквера на развилке двух замоскворецких улиц. Главный зал вместит тысячу двести человек, малый зал на пятьсот мест, одних только комнат для работы кружков и коллективов секции больше сотни. Вот когда поднимется этот красавец из бетона, стекла и стали на древней земле Замоскворечья, тогда голоса прославленного хора ветеранов завода зазвучат еще сильнее, еще призывнее. Тогда исполнится мечта знаменитого Гаука, который очень хотел исполнить вместе с хором ветеранов завода «Оду радости» Бетховена. Правда, нужно нажимать, нажимать и нажимать… На Моссовет, на строительный трест… Иначе они затянут строительство Дворца на годы.