— Я принимаю ваше предложение, но только с одним условием.

— Говорите, — сдержанно ответил Кораблинов.

— Она окончательно сошла с ума! — не выдержав, воскликнула Капитолина Алексеевна и схватилась за сердце.

Теперь Светлана уже не замечала тетки. Ею овладело единственное желание — увидеть Кораблинова побежденным.

— Докажите, что вы искренне цените меня и свои личные обиды готовы забыть только ради того, чтобы, как вы выразились, сохранить меня для искусства.

— Говорите…

— Восстановите, пожалуйста, Владимира Путинцева на его роль в фильме — и я буду учиться у вас. И приму это за великую честь.

Кораблинов свел свои черные с серебряными нитями брови. Таким лицо режиссера становится в минуты, когда перед ним встает трудно разрешимый творческий вопрос или такая житейская неожиданность, в которой он окончательно еще не разобрался.

— Что же вы молчите? — тихо спросила Светлана.

— Боже мой!.. Боже мой!.. — простонала тетка и расслабленно опустилась в кресло.

Кораблинов по-прежнему стоял посреди комнаты, большой, седой, растерянный…

— Я… не могу этого сделать, — наконец твердо и определенно ответил он.

На Светлану сразу же и совсем некстати напал нервный смех. И этот ее смех поставил в неловкое положение Кораблинова.

— Что же тут смешного? — холодно спросил он.

— А вы, Сергей Стратонович, не очень-то смелый человек! Всего лишь десять дней назад в ресторане «Чайка» вы громами и молниями клялись в любви ко мне, умоляли меня быть вашим другом, вы предсказывали мне феерическую карьеру кинозвезды!.. — И, словно что-то вспомнив, Светлана тревожно посмотрела на часы. — Извините, я собираюсь в дорогу. — Слова эти была произнесены так, словно Светлана хотела сказать: «Оставьте меня в покое».

В комнату вошел Владимир.

Уж чего-чего, а встречи с Кораблиновым здесь, в квартире Светланы, он совсем не ожидал. Тем более в такие минуты, когда ему было так тяжко, что впору хоть выть на белопенные облака, невесомо плывущие в синеве над Москвой. Он даже опешил. Растерялся так, что стоял в дверях и не знал, входить в комнату или убежать… Первое, что бросилось ему в глаза, — это потеки от слез на щеках Светланы. И лицо Кораблинова — виноватое и растерянное.

Капитолина Алексеевна подошла к Владимиру и подала ему выписку из приказа. Он читал его медленно, время от времени вскидывая глаза то на Кораблинова, то на Светлану. А когда прочитал, то сделал несколько шагов к «Спидоле», стоявшей на пианино, и, как на гвоздь, наколол бумажку с приказом на антенну.

— Такси подано. Какие еще будут распоряжения? — Об этом он спросил уже с порога, обдав ненавистным взглядом Кораблинова, Светлану и тетку.

— Володя!.. Ты не смеешь так думать!.. — Светлана сделала шаг в сторону Владимира, но он резким жестом остановил ее: «Не подходи…»

— Поздравляю! Сработано чисто. Желаю удачи. Прощайте.

В коридоре, у входной двери, его настигла Светлана.

— Вернись!.. Я должна тебе все объяснить…

Владимир резко отстранил ее.

— Подло!.. Гадко!..

За ним захлопнулась дверь. Светлана вернулась в столовую. Кораблинов и тетка неловко молчали.

— Итак, мы, кажется, обо всем договорились. Моего условия вы не принимаете? А раз так…

Кораблинов стоял уже в дверях.

— Такого условия я принять не могу.

Он ушел не попрощавшись. Тетка не находила себе места.

— Нет, нет… Тебя явно нужно отвезти на Канатчикову дачу. У тебя что-то с головой.

Минут через десять, когда все уже было собрано и чемодан Светланы стоял в коридоре, снова на пороге, как гриб из земли, появился сияющий Брылев.

Сегодня у него день свободный от репетиций и от спектакля.

— Я провожу тебя, Светочка. Моя покойная бабушка говорила, что у меня легкая рука.

Что-то озорное шевельнулось в душе Светланы. Взяв у Брылева трость, она поспешно отвинтила рукоятку и вылила остаток рома в две рюмки.

Тетка сидела в кресле и со страдальческим лицом наблюдала за племянницей.

Подняв высоко рюмку, Светлана неестественно весело воскликнула:

— Французы говорят: вино налито — нужно его выпить!..

Брылев чокнулся со Светланой.

— За твою счастливую звезду, Светик!.. А я в нее верю!

Светлана поцеловала Брылева в щеку.

— За новые встречи!.. За новых людей на новых дорогах!

…Провожали Светлану тетка и Брылев. Как ни крепилась она, но в последнюю минуту прощания не сдержала слез. Свесившись из окна вагона, всеми силами стараясь улыбаться, она крикнула:

— Не поминайте лихом!

Она смеялась, а глаза плакали…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Парторг цеха токарь мощного агрегатного карусельного стана СМ-109 Сергей Бурыгин еще издали, подходя к станку Владимира Путинцева, заметил: парня скрутило так, что он не походил на себя. Бывало, Владимир шел по цеху и раздаривал встречным девчонкам свою зазывную улыбку, света и добра в которой, казалось, хватит на сто лет вперед для всех красивых и молодых женщин, с которыми его — накоротке ли, или всерьез и надолго — сведет жизнь. И вдруг — как будто выварили парня в кипятке и подрезали крылья. А тут еще, как на грех, ЧП с этим рыженьким Худяковым, о котором говорил весь цех.

Стараясь перекричать гул станка, Бурыгин рупором поднес ладони ко рту:

— В партком!.. К Таранову!..

Владимир остановил станок.

— Это по какому же поводу? Так прямо, сразу, и к Таранову?

— Начальству лучше знать, за какие поводы и поводочки положено сдирать пятую стружку, — оскалился своей хищноватой улыбкой Бурыгин. Он всегда улыбался, когда был зол или чем-то раздражен и недоволен. А однажды на цеховом партийном собрании — это было в прошлом году, — когда Бурыгин за пьянство разделывал «под орех» слесаря Савушкина и настаивал на самом строгом наказании, Владимир Путинцев даже подумал, глядя на Бурыгина: «Сложись его жизнь так, что в войну ему по приказу командиров пришлось бы расстреливать предателя Родины или ярого фашистского преступника, то Бурыгин, взводя курок и наводя пистолет на обреченную жертву, вначале расстреляет его своей улыбкой — в ней было что-то затаенно-зловещее. Тяжелая, нехорошая улыбка. От такой улыбки-оскала люди или отводят глаза, или тягостно ждут, когда она потухнет». А так, Бурыгин был человек умный, рассудительный, справедливый. За что и избрали его парторгом цеха.

— Все-таки к чему готовиться, Сергей Спиридонович, к худу или к добру?

— Если фамилия Худяков произошла от слова «худо» или от «художества», то приготовься на всякий случай и к этому.

— Я так и думал.

Владимир смахнул со станка стружки, собрал инструменты и по привычке, механически, аккуратно и не торопясь положил их на свои места. А сам думал. Отчетливо представил себе строгое лицо заместителя секретаря парткома Таранова, его тугую, борцовскую шею и крепкие руки, которые всегда что-нибудь делали: писали, разминали сигарету, зажигали спичку, перекатывали по столу ребристый цветной карандаш… Привычка.

Владимир пытался даже предугадать первую фразу, которую бросит Таранов, когда он, Владимир Путинцев, переступит порог его кабинета. «От кого, от кого, а уж от вас-то я этого не ожидал, товарищ Путинцев. Худякову еще простительно». Таранов станет подбирать резкие, обидные слова, а руки станут жадно выискивать себе какую-нибудь работу. Нет, он не будет во время всего этого разговора начальственно и гневно смотреть в глаза Владимира. Он подойдет к распахнутому окну, встанет спиной к Владимиру, а взгляд его будет бродить по территории завода, по стеклянным крышам цеховых корпусов, по пестрым цветочным клумбам. А потом скажет: «Артиста из вас не получилось. И Худяков в этом не виноват. Как всякий недалекий и завистливый по натуре человек, да к тому же с деревенской хитрецой, Худяков ничего другого, как повесить на ваш станок эту глупую вывеску, не нашел. Ну и повесил, ну и что?.. Что здесь особенного, чтобы из-за такой глупой и неостроумной выходки выкинуть такое, что теперь вашим делом по заявлению Худякова занимается милиция? Чего доброго, возьмут и влепят за хулиганство по пятнадцать суток? А ведь ваша фотография последние два года висит на доске Почета среди ударников коммунистического труда завода. Коммунист, член партбюро цеха, только что получил диплом о высшем образовании…»