— Сейчас, наверное, будут снимать тринадцатую стружку. — Он открыл ящики письменного стола и принялся бегло просматривать какие-то бумаги, которые он, очевидно, должен был захватить с собой. — Не обессудь, Петр Егорович, что не удалось поговорить по душам. В другой раз. А сейчас советую: покажи своей внучке все наше хозяйство. Захочет на кран — посадим на кран; пожелает укладчицей — час добрый; придется по сердцу штамповочный пресс — за год сделаем специалиста.

Петр Егорович и Светлана попрощались с Карташовым, вышли из конторы и спустились по бетонной лестнице в цех. Светлане вдруг показалось, что могучим потоком воздуха ее втянуло в железную утробу гигантской машины, внутри которой все двигалось, сверкало, гудело, гремело… Она остановилась и крепко вцепилась пальцами в локоть Петра Егоровича.

— Обожди, дедушка, давай постоим…

Голоса Светланы Петр Егорович не слышал, он только видел, как шевелились ее губы.

— Говори громче, здесь завод. Привыкай.

— Дай оглядеться!.. — крикнула Светлана на ухо деду.

Высоко над головой, почти под самой стеклянной крышей цеха, прямо на них бесшумно и плавно надвигался огромный электромостовой кран, с которого, лениво раскачиваясь, свисали тяжелые железные цепи с большими крюками на концах. Слева и справа раздавались пронзительные металлические звуки, от которых звенело в ушах.

Светлана подняла голову. В кабине электрокрана сидела девушка в голубой косынке. Когда кран доплыл до перекрестия цеховых бетонных дорожек, она плавно остановила его и дала какой-то особый знак рабочим парням внизу, которые неизвестно почему замешкались с подвозом станин статоров, поступающих из соседнего цеха.

Петр Егорович окинул взглядом цех и, выискивая кого-то глазами, тронул Светлану за плечо.

— Пойдем к укладчицам! — Он показал рукой в сторону стайки женщин, которые рядком стояли за длинными железными столами-стеллажами и собирали статоры.

Уже немолодая, лет пятидесяти, женщина с загорелым и энергичным цыганистым лицом издали узнала Петра Егоровича и лихо махнула ему рукой.

Когда Петр Егорович подошел к стеллажам укладчиц, та, что махнула ему рукой, громко крикнула:

— К нашему шалашу!..

— Бог помочь! — Петр Егорович снял фуражку и слегка поклонился всем сразу.

— А в бога-то верите, Петр Егорович? — спросила курносая укладчица с бойким лицом пересмешницы и лукаво подмигнула своей напарнице.

— До двенадцати лет в рождество Христово бегал по дворам Замоскворечья, славил, по воскресеньям к обедне с бабкой ходил, причащался и исповедовался перед причастием, а раз даже постился… А после того как нас, ребятишек, отхлестал гусиным крылом церковный сторож за то, что мы, сорванцы, во время венчания озоровали в храме и огарки с подсвечников таскали, — так вся моя вера сразу и выветрилась. А в семнадцатом году, когда царя сбросили, снял с груди крест, что носил с рождения. Вот и вся моя вера.

— Петр Егорович, а правду говорят, что твоего старика «Кинга» скоро повезут е Исторический музей? Ходят слухи, что его поставят в зал, где лежат бивни мамонта и череп неандертальского человека, — съязвила укладчица с цыганистым лицом.

— А это почему ему честь такая, Сергеевна?

— Вроде бы одно к одному, сапог сапогу пара. Годки…

Рассеянно слушая разговор деда с укладчицами, Светлана пристально наблюдала за молоденькой — почти ее ровесницей по виду — укладчицей в розовой косынке. Ловкими и точными движениями проворных рук девушка сильной и упругой воздушной струей из резинового шланга очищала от пыли, грязи и металлических опилок пазы статора. В своей работе она была так сосредоточена, так сконцентрирован был ее взгляд и вся она была собрана, что не обращала ни малейшего внимания на подошедших. Над статором она работала вдвоем с напарницей, молодой розовощекой женщиной, на лице которой не потухала тихая и кроткая улыбка. Со стороны могло показаться, что та вспоминала что-то приятное и только ей одной известное и понятное.

После того как молоденькая девушка в розовой косынке продула воздушной струей внутренние пазы статора, ее полногрудая напарница, склонившись над корпусом статора и держа почти у самого лица переносную электролампу, внимательно оглядывала все пазы и отверстия, пробовала на ощупь — нет ли где заусенца, прилива или припекшейся металлической крошки. Потом те же проворные и сильные девичьи руки, что летали с воздушным шлангом в чреве статора, принялись натирать парафином узкие длинные полоски изоляции. Светлана любовалась быстрыми и точными движениями рук своей ровесницы, а сама думала: «У меня так сроду не получится… Пока она натрет три, я с одной полоской не справлюсь..»

— В гости к нам, Петр Егорович? — спросила укладчица с загорелым цыганистым лицом и озорно сверкнула белыми красивыми зубами. — Тянет?

— Внучку привел. Примете?

— А что ж, если всерьез, то примем. — Укладчица поправила под белой косынкой отделившийся темный локон и посмотрела — как срисовала — на Светлану. — Уж больно нежна да пригожа для нашей работы. Понравится ли?

— Тебе-то нравится? Сколько лет уже в этом цехе, за этим столом?

— Двадцать девятый пошел. Да я-то что?..

— Сама-то, помнишь, какой пришла в сорок втором — хворостинкой можно было перешибить. А ведь втянулась? Поди, шестнадцать тогда только исполнилось?

— Война была, Петр Егорович, а сейчас молодежь другая пошла, все норовит как бы полегче, где бы почище, а то и вовсе на дурничка да на папенькиной шее.

— Не вся, Сергеевна, не вся плохая нынче молодежь. Вон погляди — чем плохие девчата? — Петр Егорович кивнул в сторону стеллажа, за которым стояли две девушки и проворно вставляли в пазы статора жгуты медной проволочной обмотки. — Или вон те, с ямочками на щеках. Гляди, как шустро вбивают клинышки!..

— Это все иногородние, приезжие… Московские девушки у нас приживаются хуже.

Видя, что на них смотрят, девушки за соседними стеллажами принялись работать еще быстрее.

— Гляди, не просто работают, а танцуют. Душа радуется!

— Это наша лучшая в цехе молодежная бригада коммунистического труда. Все учатся в вечерних институтах и техникумах. С ними трудно тягаться.

— Ну ладно, Сергеевна, мешать не буду. Пойду покажу внучке весь цех, чтобы знала, что мы здесь делаем.

Светлана тайком наблюдала, как из левого крыла цеха медленно двигался в их сторону могучий электромостовой край. Чем-то он напоминал ей корабль, плывущий по морскому заливу и вылавливающий своими чувствительными крючками-щупальцами на мощных цепях тяжелые корпуса моторов и крупные тяжелые детали, которые подвозили на электрокарах рабочие в блузах, Она вспомнила слова начальника цеха: «Захочет быть крановщицей — посадим на кран…» Легко сказать — посадим на кран… Попробуй с первого раза наплыви этими цепями с крюками прямо на эту железную штуковину… Нет, лучше что-нибудь попроще… Хоть и красиво, наверное, сверху глядеть на все, что внизу происходит, но боязно: а вдруг свалишься…»

Над ухом Светланы склонился дед.

— Что приглядываешься — понравилось? Давай вначале оглядим весь цех внизу, а потом поднимемся наверх, покатаемся.

Петр Егорович попрощался с укладчицами и кивнул Светлане:

— Начнем танцевать от печки. Вот сюда, в эти ворота, из седьмого цеха поступает литье. Дальше эти станины идут для разметки на разметочные плиты. Пойдем…

И Петр Егорович повел Светлану по цеху. Показывая и объясняя, как проходит черновая обработка станин, он дольше, чем у других станков, задержался у старого карусельного станка.

— Дедушка, а как называются эти цепи и крючки? — Светлана обернулась и показала пальцем на болтающиеся с крана цепи.

— Чалки… Здесь каждая деталь имеет свое название и назначение. Но ты не робей, не боги горшки лепят. Все увидишь, все поймешь и все узнаешь. — Он показал на карусельный станок. — За этим станком, доченька, твой дедушка простоял около двадцати лет.

— Как он называется, дедушка? — кричала Светлана на ухо старику: