— А теперь в зоопарк! — закричали девочки Туреневы.
Они потащили Нику вперед, и та побежала за ними, предвкушая новые чудеса.
Ольга Вадимовна сказала:
— Не ждите ничего экзотического. Ни слонов, ни обезьян здесь нет.
— А кто есть? — с любопытством озиралась Ника.
— Олени, овцы, бизоны, лошади. Идемте смотреть.
Разгороженные между собой загоны уходили далеко в степь. Видно было, как вдали пасутся почти на воле все эти парно и однокопытные. Девочки подбежали к клетке с пятнистыми оленями.
При виде грациозных животных Ника пришла в восторг. Особенно понравился ей олененок с белыми пятнышками на спинке. А Его Величество папа-олень снисходительно взирал, как она умильно воркует и прыгает перед сеткой.
— Вот здесь, — подвела к следующей вольере Ольга Вадимовна, — наше достижение. Знаменитый асканийский меринос!
Это было, и впрямь, замечательное животное. Огромный баран, весь, с головы до ног заросший невероятно густой курчавой шерстью, неподвижно стоял посреди загона, привычно позировал зрителям.
Но Маша и Соня, презирая его за высокомерие, стали дразниться:
— Баран, баран, отдай шубу!
Не повернув головы, баран приподнял верхнюю губу, будто засмеялся, потом повернулся и, тяжело ступая под непомерным грузом собственного руна, ушел в степь.
Три дня спустя Наталья Александровна и Ника ехали на перекладных обратно в Мелитополь. Ника утомилась, была переполнена впечатлениями. Без всякого интереса смотрела в окно и бережно держала букет из павлиньих перьев и серебристого ковыля. Наталья Александровна в мыслях все еще была вместе с Туреневыми, и никак не могла понять, какая особенность этой семьи главным образом поразила ее. И вдруг до нее дошло. Ни разу, за все три дня, они не говорили ни о политике, ни об эмигрантском прошлом. А если и вспоминали какие-то случаи, то говорили о них легко, без надрыва. В последний вечер, оставшись наедине с Ольгой, говорили больше о сегодняшнем дне, о детях, о их учебе, о малышке Настеньке. Наталья Александровна по-хорошему позавидовала Ольге. Вот она решилась родить еще одного ребенка, а у нее не хватило пороху.
За три дня Наталья Александровна как бы заново узнала подругу далекой молодости, а, если вдуматься, то и не очень далекой. И она неожиданно для самой себя порадовалась тому, что тело ее еще свежо и упруго, и нет морщин на лице, и впереди ждет жизнь, долгая, с редкими маленькими радостями, как вот эти три дня.
— Тебе понравились девочки? — оторвала она Нику от созерцания чередующихся за окном однообразных полей.
Ника повернула к ней серьезное и немного печальное лицо.
— Очень понравились. Так жаль, что мы не сможем часто встречаться. Мне было так хорошо с ними.
12
Первого сентября Ника отправилась в школу. Но в отличие от Лисичанска, в новом классе ее встретили неласково. Никто не хотел садиться с ней за одну парту. Учительница, Раиса Никоновна, даже не попыталась скрыть досады. И без этой у нее тридцать семь человек, полный комплект.
— Садись вон туда, — показала она на последнюю, пустую парту возле окна. На парте с одной стороны была выломана крышка, поэтому за ней никто не сидел.
Вскоре Раиса Никоновна выявила прекрасные литературные способности девочки и полный провал по арифметике. С арифметикой начались нелады еще в третьем классе.
Неизвестно, откуда повелось, Нику стали называть немкой. И еще утвердилась за нею обидная кличка Шкилет.
Особенно старались двое, Саша Бойко и девочка Рая Соколова. Бойко при виде Ники расплывался в глупейшей улыбке, начинал дразниться: «Шкилет, десять лет! Голова на палке, жопа на качалке»!
Рая презрительно смотрела, как Ника проходит по классу, бросала: «Воображала пришла! Ой, ой, смотрите, она идет, ни на кого не смотрит. Немка!»
Ника вжимала голову в плечи, старалась казаться незаметной. Она стала панически бояться Соколову. Та была на голову выше, широка в плечах, крепкая такая деваха.
Каждый день Ника с нетерпением ждала звонка с последнего урока. Заранее складывала книжки в портфель, одна из первых срывалась с места, но чаще всего Раиса Никоновна останавливала ее:
— Куда ты торопишься, Уланова? Я еще не сказала «урок окончен».
Приходилось ждать, а после идти сквозь строй недружелюбно настроенных одноклассников и бояться, как бы кто не подставил «ножку».
В октябре Ника заболела, и надолго слегла в постель. Пусть температура поднималась до тридцати девяти, она была счастлива. Отпала необходимость ходить в ненавистную школу.
После болезни Нику встретили в классе холодно, но немкой называть почему-то перестали. Одна Соколова по-прежнему не давала ей прохода. Находила любой повод, чтобы прицепиться и довести до слез. Однажды пустила в ход руки, схватила Нику за нос. Ника рассвирепела и перешла в наступление, напала на обидчицу с кулаками. Соколова стала обороняться, заслонялась локтем, удивленно приговаривала:
— Смотри, ты, Шкилет драться лезет. Нет, ты смотри на нее!
Она могла сильно ударить Нику, но почему-то отступила, лишь бросила высокомерно:
— Охота была с тобой связываться.
Повернулась и позорно ушла с поля боя. Ника торжествовала маленькую победу, хоть виду не подавала, опасалась, как бы Соколова не сделал ей какую-нибудь новую гадость. Казалось, хватит одной искры, и вражда вспыхнет с новой силой.
События не заставили себя ждать. Однажды, дело было в ноябре месяце, в классе поводили сбор отряда. На сбор пригласили старшую пионервожатую Маргариту Ивановну. Худенькая, востроносая, в очках с толстенными линзами, так, что и глазок за ними не было видно, старшая вожатая, как водится, приняла рапорт председателя совета отряда Шуры Гололобовой, а затем провела с пионерами беседу «О дружбе и взаимопомощи». Сразу было видно, что четвертый «А» класс очень дружный, все пионеры помогают отстающим и следят за дисциплиной.
После беседы Маргарита Ивановна предложила детям поиграть в литературную викторину.
Ника обрадовалась. Она любила трудные вопросы, и готова была на многие ответить, но вопросы все были легкие, весь класс дружно тянул руки, а ее на последней парте никто не замечал. Маргарита Ивановна не видела из-за близорукости.
Но вот она перевернула страничку в тетради и прочла новый вопрос:
— У кого из русских писателей фамилия начинается на букву «А»?
Все стали переглядываться, шептаться. Никто не знал писателя с фамилией на «А». Кто-то обернулся и увидел одинокую руку над последней партой.
— Уланова знает!
— Уланову спросите!
— Ну, Уланова, — обрадовалась Маргарита Ивановна, — говори, если знаешь.
Ника встала с места.
— Аксаков, — громко сказала она.
Маргарита Ивановна на миг задумалась. Пожала плечами.
— Такого писателя нет.
Ника растерялась.
— Как нет?
— Так, нет. Ты придумала. Вот скажи, какое произведение он написал?
— «Аленький цветочек», — несмело, — ответила Ника.
Но Маргарите Ивановне надоело пререкаться с настырной девчонкой. А класс, обернув головы, смотрел с затаенной радостью. Еще бы, воображала срезалась.
— К твоему сведению, — веско сказала Маргарита Ивановна, — «Аленький цветочек» — русская народная сказка, и никакой Аскаков ее не писал.
— Аксаков, — упрямо поправила Ника.
— Садись, — блеснула стеклами очков Маргарита Ивановна, — дети, слушайте следующий вопрос.
Ника села, сгорая от стыда и обиды. Обидно было и за себя, и за «Аленький цветочек», написанный все же Аксаковым. А по классу, словно листопад на ветру, пронесся шепоток: «После урока не расходиться, Шкилета бить будем».
— Правильно, — громко сказала Соколова Рая и обернулась на Нику с откровенной злобой, — ее давно отлупить надо.
Ника все слышала, и сердце ее тоскливо сжалось. Стало страшно. Одна против всех. И за что они ее так ненавидят?
Кончился сбор, все бросились в раздевалку за пальто, оттеснив к стене Маргариту Ивановну.