Керимка пробовал было протестовать, но, встретившись глазами с Женькой, неожиданно улыбнулся.

— Ты доктор? Да? — спросил он.

Женька зажмурил добрые, умные глаза и отрицательно покачал головой.

Когда у Керимки перестала течь кровь, Женька спросил:

— За что Степка тебя так?

— Я сливы собирал, а он как наскочит!..

— Он всегда наскакивает! — добавила Тайка, застенчиво поглядывая на незнакомого мальчика.

Заметив пароход, Керимка с удивлением посмотрел на Женьку.

— Твой?

— Да.

— Ай, да-да! — только и мог промолвить Керимка. Ему очень понравился пароход. Он походил вокруг скамейки, наконец, остановился и щелкнул языком: — Якши, чох якши![14] — вздохнул он.

За низенькой полуразвалившейся каменной оградой раздались чьи-то голоса. Женька живо вскарабкался на забор. Керимка, Мирося и Тайка влезли тоже.

В соседнем, еще более запущенном саду под высокой сливой стояла Тайкина пятилетняя сестренка Леночка и торопливо собирала в подол темные сладкие плоды. Высоко на дереве, среди густой листвы, виднелись измазанные черносливом лица Степки и его приятелей — Ваньки и Леща.

Сидя на дереве, Степка грозил кулаком Леночке и кричал:

— Что я тебе сказал! Не смей собирать! Уходи, голодранка! Слезу — плохо будет!

— А ты не хозяин! А ты не хозяин! — храбро отвечала ему Леночка и продолжала собирать сливы.

— А ну, Ванька, дай-ка я слезу, — разозлился Степка и стал спускаться с дерева.

Леночка бросилась бежать.

— Сюда! Сюда! К нам! — окликнула ее Тайка.

И только успела Леночка добежать, как Степка бросился за ней. Заметив Женьку, он нахмурился.

— Ты чего тут? — грозно спросил он и, закинув голову, крикнул приятелям: — Глядите, это тот самый!

Ванька и Лещ стали поспешно спускаться с дерева.

Тайка не утерпела и проронила:

— Воришки!

Степка не обратил на нее никакого внимания: Его интересовал только Женька. Чувствуя, что сила на стороне его компании, он решил, что наступила удобная минута посчитаться с врагом. Медленно приблизился он к Женьке и, ни слова не говоря, ударил его изо всей силы в грудь.

— Получил? — торжествующе спросил Степка. — Еще хочешь?

— Как ты смеешь драться? — сердито посмотрела Мирося на Степку вдруг перевела свой взгляд на Женьку. Ей стало обидно, что тот молча принял удар, — неужели испугался?

Между тем Женька не двигался с места. Заметив Миросин укоризненный взгляд, он только покраснел.

— Думаешь, трушу?

Мирося, подавленная, молчала.

— Захочу, так я… Я и не таких бил! — гордо заявил Женька. — Только зачем драться?

— Трусишь! — нагло плюнул сквозь зубы Степка и, довольный собой, перемигнулся с приятелями.

— Ну-ка, дай ему еще лепешку, Степка, — посоветовал Лещ. — Покажи ему нашу улицу!

— Женька! — с болью вырвалось у Мироси. — Эх ты…

— Что «эх ты»? — вспыхнул Женька. — Много ты понимаешь! Ну, вот что, — обратился он к Степке, — хочешь бороться? Только без драки. Увидишь, что сразу свалю. Понял? Значит, если захочу бить, так и побить смогу. Согласен?

— Бороться? — переспросил уверенный в себе Степка. — Иди, поборемся.

Степка и Женька сошлись. Все окружили их, и началась борьба. Не прошло и минуты, как Степка лежал на лопатках, а Женька, сидя на нем верхом, торжествующе спрашивал:

— Сдаешься?

Степка пытался вывернуться.

— Ага! Ага! — радостно кричала Мирося и с благодарностью смотрела на своего нового друга.

Убедившись, что из цепких Женькиных рук не вырваться, Степка, наконец, попросил пощады.

Женька выпустил его и помог подняться на ноги. В первую минуту Степка, поймав на себе разочарованный взгляд приятелей, хотел ударить Женьку и уже сжал кулаки, но тут произошло то, чего меньше всего ожидали все. Женька крепко пожал Степке руку и сказал:

— Идем, покажу что-то.

Не ожидая ответа, он спокойно и уверенно полез через ограду в сад. Степка покорно последовал за ним.

И вскоре все уже стояли у полусгнившего стола, на котором красовался пароход. Женька взял его в руки и поднял над головой.

— Кому дать? — спросил он.

Никто не ответил. Каждый был убежден в том, что Женька шутит. Степка с обидой посмотрел на него. «Дразнит», — подумал он, и снова чувство неприязни вспыхнуло в нем.

— Чего же вы молчите? — обвел всех глазами Женька и, остановившись на Степке, улыбнулся. Степка облизал измазанные сливовым соком губы и нахмурился:

— На, Степа, бери на память, — протянул ему Женька пароход.

— Что? — не поверил Степка. А когда тот сунул ему пароход в руки, он широко открыл рот и замер. — Ты обманываешь?

— Почему? — усмехнулся Женька.

— Дал, а потом назад возьмешь.

— Вот выдумал. Если дал, значит, дал.

Степке явно стыдно перед великодушием Женьки. Он покраснел и, словно оправдываясь, забормотал:

— Я натрусил слив и говорю татарчонку: «Не собирай!» А он, знаешь, собирает да еще язык показывает. Я ему грожу: «Не смен, худо будет!», а он не слушает. Ну, я ему и дал!

— Врет он. Он всегда маленьких обижает, — вмешалась Тайка.

— Что? Я вас за дело лупцую! — И, поглядев большими доверчивыми глазами на Женьку, в порыве внезапной откровенности сказал: — Мне и самому за сливы от тетки попадет. А дядька, тот, чуть что, ухи крутит, не то что сливами — куском хлеба попрекает. Ох, и тошно мне жить у них! А батько мой у Махно, ему что?

— Матери у тебя нет?

— Сирота я, с трех лет сирота… Тут в саду, вон видишь, — указал он на шалаш из веток, — я дом себе построил. А этот татарчонок мне дохлую крысу в шалаш подкинул, — недружелюбно кивнул Степка в сторону Керимки.

— Брешешь, это не я! — горячо запротестовал Керимка.

— Хватит вам, — пресек этот спор Женька. — Давайте… знаете что? Давайте играть в разбойников.

Мирося недовольно покосилась на Женьку. Стало досадно. Раньше ей Женька представлялся храбрым, серьезным, а он, оказывается, не такой: к Степке подлизывается. Она разочарованно сказала:

— Ну и разбойничайте, а я… — не договорила и пошла. Но, раздумав, вернулась. Одной-то ведь тоже не весело. — Давайте лучше играть в палочку-стукалочку, — предложила она.

Подумав, что эта игра тоже позволяет заглянуть в шалаш Степки, Женька весело отозвался:

— Давайте.

Улучив удобную минуту, Мирося не выдержала и упрекнула Женьку:

— Сидишь у него в шалаше, а он, вор, нашу сумку припрятал…

— Молчи, дура! — с обидой прицыкнул на нее мальчик. — Я тебе сказал, чтобы ты про сумку ни звука… Сказал?

— Ну, сказал, — оробела Мирося. — Я же только тебе говорю, а больше никому, — Мирося покраснела и отвернулась.

— Не дуй губы. Расквасилась. Думаешь, хорошо так?

Мог ли Женька сказать ей, что он пришел сюда только из-за сумки? Но в шалаше ее не было — видно, Степка упрятал куда-нибудь в другое место. Может, прямо там, у себя в сарае?..

И пока Женька терзался догадками и сомнениями, к Степке пристал Ванька, сын мясника.

— Продай пароход.

— Ишь, хитрый нашелся!

— Я денег дам.

— Нужны мне твои деньги. Вот батько Махно придет в Крым, тогда будут и у меня деньги.

— У тебя? Ха-ха-ха… Гляньте на него!

— А что? Знаешь сколько у махновцев добра-то? Нет, ни за что парохода не продам!

— Тогда сменяй. Даю двух голубей: качуна и турмана. Пароход — игрушка, а голуби живые. Не понимаешь, что ли?

Но надежды Ваньки не сбылись. Степка решительно заявил:

— Хоть сто турманов. Не хочу.

— Не хочешь? — рассердился Ванька. — Хорошо. Тогда я скажу тетке твоей, как ты у нее наливку крал. Она тебя сразу попрет из дому.

— Так ты ябедничать?! — вскипел Степка и с кулаками ринулся на шантажиста.

— Ты того… полегче… — попятился Ванька.

Но в это время Женька стал между ними.

Степка громко высморкался и, подтянув штаны, крикнул на Ваньку:

— Катись отсюдова!