— Так это же Рерих! — вырвался у меня невольно возглас изумления. Так вот чьей работы был портрет юного отца Тихона!

— Тихон был дружен с ним, — сказал индиец. — С матушкой там и познакомился. Тихон у художника одно время вроде бы за повара ходил.

— Понравился? — отозвался из кухни Тихон. — Я от него научился красками баловаться. Хватит соловья баснями кормить, стол накрыт.

— А кто у отца Тихона жена?

— Шерпка, — как о само собой разумеющемся ответил дьякон.

— Шерпка? Это что, с Филиппин? Шерпы... Соседи тасадаев?

— Нет, с Гималаев, я же сказал, — пробасил Михаил. — Из княжества Сикким. Очень любопытное племя... Предел человеческой приспособляемости к суровой природе. Шерпы...

— Ах, вы о Дуняше?.. — В комнату, задев плечом за косяк, с грохотом влетел отец Тихон. — Сейчас...

Он отодвинул перегородку, и нашим взорам представился роскошный стол, заставленный всевозможными закусками и бутылками. Посредине стоял старый, зачищенный до того, что стерлись медали и имя фабриканта, блестящий русский самовар.

— Прошу откушать чая, — пригласил по-старомодному хозяин. — А насчет родичей Дуняши... Преудивительный народ! Бывало, в палатке под одеялом от холода зуб на зуб не попадает, а они спят себе в снегу, и хоть бы хны! Босиком по снегу... Ей-богу, не вру! Спросите у Михаила, он слышал. Зато выносливы необычайно. Лучших носильщиков и проводников не сыскать. И встретил я в долине Дуняшу... а вот от жары у нее здесь ноги отнялись. Ее бы снегом лечить... Ну да не будем об этом... Проходите, дорогие гости, чем богаты, тем и рады.

— Мне бы хотелось вначале обсудить мои дела... — робко сказал я.

— А что такая... как это называется по-русски? Ах да, вспомнил — нетерпимость? — сказал Тихон. — Что у тебя такая нетерпимость?

— Видите ли, — начал я неуверенно, — мое дело несколько необычно.

— Так уж и необычно, — усмехнулся отец Тихон. — Думаете, не знаю, зачем вы пришли? — Он хитро прищурился, глаза-буравчики вонзились в меня.

— Думаю, что нет, — сказал я.

— Неужто? Сколько мы с него возьмем за венчание?

— Пятьсот долларов.

— Пятьсот с него многовато, — щелкнул языком отец Тихон, — сто пятьдесят, но не американских, а гонконгских, они не прыгают, как блохи, в цене. Самая устойчивая валюта, надежнее английских фунтов. Где невеста?

— Здесь, недалеко...

— Везите невесту, и дело с концом. Что нахмурились?.. Значит, не угадал? Дуня, Дуняша, ты извини, мы задержимся, выведем молодого человека на чистую воду.

— Итак, — сказал Тихон. — Значит, жениться собрались, молодой человек, а она другой церкви, католичка... Что ж!.. Жениться так жениться, умирать хуже. А где у нас магнитофонные записи?

— Какие? — встрепенулся дьякон.

— Какие, какие... Для свадьбы.

— Не знаю, у меня только псалмы хора из Бруклинского храма. Ты, Тихон, на мою пленку непотребное записал — ансамбль донских казаков. Хорошо, что никто из присутствовавших верующих русского языка не понимал, казаки пели «Не морозь, мороз, моего коня...» и еще «Летят утки и два гуся». Мне отпевать пришлось, а тут про коня и гусей.

— Почему это по-русски никто не понимал! Для нас это тоже божественные песни, — безапелляционно заявил отец Тихон. — Я тебе еще «Вдоль по Питерской» вклею. Никогда со мной не спорь! Ты принял нашу веру, но никогда не поймешь русской души. ...Значит, жениться, молодой человек, задумал? Ну хватит шутковать. Так вот... Артур, сын мой, давай-ка выкладывай, зачем мы тебе понадобились? Байки о венчании оставьте невесте, а нам говорите без... ну, без... забыл. Что надо, чем можем помочь? Тебе ночевать есть где? А то можешь у меня или у Михаила. У нас спокойно. Спокойно, спокойно, не надо смущаться. Не ты первый, не ты последний, все под богом ходим. Так чем выручать тебя? Что ты хочешь? Что за несчастье стряслось с тобой?

Я почувствовал, как безбожно краснею.

Я рассказал им почти всю правду. Она заключалась в том, что я как на духу признался в том, что мне надо уехать из Макао незаметно. Тихо. И как можно быстрее.

Да, мне бы, конечно, разумнее было остаться у отца Тихона или у дьякона Михаила... Я решил позвонить Клер — предупредить, что не вернусь. К телефону подошел неожиданно мой друг Боб Стивене: он все же примчался на выручку в полном неведении о подоплеке моего вызова. В подобной ситуации я не мог не вернуться к Клер хотя бы для того, чтобы объяснить Бобу, зачем он потребовался.

Я поблагодарил Тихона и Михаила. Свой отказ от ночлега я объяснил кое-какими обстоятельствами.

— Невеста действительно есть, — сказал я. — Я должен перед отъездом увидеть ее.

Про Боба я промолчал. Тихон и Михаил удовлетворились моими объяснениями.

— И все же, — сказал на прощание священник, — мое сердце чует, у меня нюх собачий, что тебе, сын мой, не стоит выходить из моей обители. Я бы сходил утром к ней, объяснил бы... Смотри, смотри сам. Если что, так двери моего дома для тебя открыты круглые сутки. До встречи!

Мы распрощались. Когда я добрался до Клер, в доме никто не спал. Боб ходил по гостиной и разглагольствовал перед очаровательной хозяйкой об эпохе Великих географических открытий.

Его голос доносился до прихожей. Я проверил тетради: они лежали на месте. Единственно, кто на них мог наткнуться, — это служанка, но уборку она делала по утрам, а не в полночь.

— «Хай-хо, хай-хо! ...Шагаем мы легко», — запел я песенку гномов из «Белоснежки» и вошел. Обстановка была, прямо сказать, интимная: горели свечи, Клер лежала на диванчике, Боб с бокалом мартини расхаживал по комнате без пиджака. Его спину перекрещивали подтяжки.

— Я не помешал? Я тот самый человек, который сопровождает Жаклин в Европу, чем очень доволен, — процитировал я слова покойного Джона Кеннеди, произнесенные им по прилете в Париж.

— Бюдль-удль, наконец-то! Ты несчастье для своих друзей. Привет, Арт! Я развлекаю твою невесту как могу.

Боб поднял бокал и выпил за мое здоровье. Он изменился за два месяца, что мы не виделись. Похудел, отпустил роскошные усы. Усы ему шли.

— Дорогой! — Клер поднялась с диванчика, подошла ко мне, приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку. — Я очень волновалась... Ты всегда исчезаешь так неожиданно, тем более в такой момент.

— Прости, в какой момент?

— Ну в такой... Вот ты вызвал друга, и я вынуждена была развлекать его.

— Я рад тебя видеть, Боб, ты мне очень нужен.

— Разумеется, если позвал меня в бухту Чжуц-зян-коу. Я уже осмотрел свадебное платье твоей невесты. Тебе тоже придется взять напрокат фрачную пару.

— Перестань, не до шуток. Платье... Дурацкие шутки.

— А что случилось, милый? — спросила Клер.

Тон ее вопроса чуть не сбил меня с ног. Сюрприз за сюрпризом! Черт разберется в этих женщинах. А что, если она действительно ждала моего предложения? Кажется, я влип в пренеприятнейшую историю!

— Дайте-ка чем-нибудь промочить горло, — ответил я, чтобы выиграть время.

— Все-таки где ты был? — опять спросила она, наливая мне бокал путаоцзю, виноградного вина.

— Клер, раньше я тебе никогда не давал подобных отчетов.

— Раньше — да, но теперь придется, — сказала она мягко, но твердо, поставила бокал и вышла.

— Арт, зачем ты ее обидел? — нахохлился Боб. — Она так ждала тебя, так волновалась. Столько о тебе хорошего наговорила, что я стал сомневаться — не ошибся ли адресом, и ты ли пригласил меня на свадьбу.

— Хватит тебе молоть чепуху! — фыркнул я, чуть не захлебнувшись вином. — Черт, не в то горло попало. Стал бы я тебя тревожить из-за такой мелочи, как свадьба.

— Мелочи? А что может быть более серьезного в жизни перезревшего холостяка?

— Может быть кое-что другое. Она действительно показывала тебе свадебное платье?

— Да... Довольно милое. Тут, значит, испанские кружева, белое...

— Где джин? Содовой не надо! Помолчи! Я влип... Нет, причина не Клер. У меня есть шанс расстаться с жизнью, и довольно верный шанс. Сядь! Наберись терпения. Я тебе вкратце обрисую...