— О, ужас! Этот негодяй здесь, еще жив! Говорили, что утонул в озере, а он заявился. Уходи прочь! Сам пропал и нас хочешь угробить? Иди, иди. Сейчас же донесу коменданту.

Проценко растерялся. Он не ожидал такой встречи. Тут из сарая появился Дайнеко и прикрикнул на жену:

— Замолчи! Сама себе могилу роешь. Если донесешь — нас всех расстреляют.

Дарка трясется от страха, но не унимается. Она набрасывается и на мужа:

— Думаешь, мне жить надоело? — голосит Дарка. — Не пущу в дом этого бандита. Пусть идет отсюда и не путает нас. Он тебя не жалеет, а ты печешься о нем. Если он наш родственник, то пусть пожалеет нас и убирается отсюда.

Дайнеко наконец понял, какой опасности подвергает свой дом. Он нахмурил брови, подошел поближе к Проценко, снял с себя старенькую телогрейку и проворчал:

— На вот тебе, Гриша, телогрейку и мотай отсюда.

Григорий показал на свои ноги и на непокрытую голову.

Дайнеко возмутился.

— Какой ты бесстрашный человек. Неужели ты не сознаешь своего положения? Село окружено жандармами, тебе не уйти. Скоро тебя убьют, а ты беспокоишься об одежде. Зачем покойнику ботинки? Нет, браток, так не пойдет. Скажи и за это спасибо.

Обо всем этом мы случайно узнали от одного человека, вырвавшегося из села Вовчиково. Мы посоветовались с Розовиком и решили во что бы то ни стало выручить Проценко. Быстро разыскали легкую бричку, навалили в нее сена и поехали в село Вовчиково. Под вечер добрались до окраины села и тут случайно столкнулись и Григорием. Он прятался в каком-то курятнике и, когда увидел нас, вышел навстречу.

— Зачем вы сюда приехали? Вас могут схватить! — в голосе Григория слышался и страх и неподдельная радость.

— Мы приехали за тобой.

Григорий забрался на самое дно телеги, мы закидали его сеном и поехали в обратный путь. По дороге из села нас остановили полицейские. Их было двое. Один — мой старый «знакомый» Говкалло, другого я не знал. За Говкалло уже давно охотились партизаны, но он всегда умел вовремя удрать и остаться невредимым. И вот этот зверь в человечьем облике стоял перед нами и преграждал нам путь.

— Зачем приезжали в село? Куда едете? — строго спрашивал Говкалло.

— Пан полицейский, — робко и заискивающе отвечал ему Розовик, — мать у меня сильно заболела. Пришлось доктора издалека везти. Теперь домой его отправляю.

Второй полицай ходит вокруг телеги, присматривается к чему-то. Вдруг он забирается руками в сено, начинает ворошить его. Я замираю от страха и стараюсь разговорами отвлечь полицаев.

— Пан полицейский, вы меня, кажется, не узнали? Мы ведь давно с вами знакомы. Будет время, заходите в гости, с радостью приму вас... — рассыпался я перед Говкалло.

— Вот изловим бандита, обязательно заеду, — милостиво пообещал Говкалло и разрешил нам ехать.

— Ну, Гриша, — сказал Розовик Проценко, — одну беду миновали, может, и дальше нам повезет.

— Это был Говкалло? — доносится до нас глухой голос Григория. — Я эту собаку по голосу узнал. Жаль, не попался он мне раньше. Я бы с ним посчитался.

— Нам надо до села благополучно добраться, — сказал я Григорию, — а потом уж об остальном думать.

По дороге на Переяслав мы очутились в группе немецких войск. Мы ехали прямо по шоссе, на виду у всех, чтобы показать нашу, так сказать, лояльность. Немцы проверили наши документы и остались довольны. Еще бы! Ведь эти документы были напечатаны на бланках, которые добыла Надежда Воронецкая. Круглая печать со свастикой сделала свое дело. Колонна войск свернула на дорогу в Харьков, а мы поехали дальше. Наконец добрались до своего села. Нашу телегу обступили любопытные. Каждому хотелось знать, что это мы привезли из города? Заехав во двор, я круто повернул лошадь, телега опрокинулась, и сено свалилось на землю.

— Лежи тихо, — сказал я Грише, — когда будет все спокойно, позовем.

— Я зашибся, — ворчит Проценко, — упал на какой-то камень.

Вечером Григорий перебрался в дом. Вскоре появился еще один гость — Надежда Воронецкая. Перед отъездом в село Вовчиково я дал знать в отряд о побеге Проценко. Из отряда специально прислали Воронецкую, чтобы узнать, как у нас обстоят дела. Особенно в отряде интересовались подробностями провала группы Проценко. Вот что рассказал нам об этом Григорий.

Отбыв свое дежурство, Проценко возвращался в казарму. Никаких особенных изменений он не заметил, в казарме царила обычная обстановка. Двое полицаев стоят в углу, никак не могут поделить награбленное сало. Кто играет в домино, кто режется в карты. Большинство полицаев сгрудились возле игроков в «очко». Тут особенно шумно, игра идет на деньги и на водку. Когда Проценко подошел к ним, Говкалло подвинулся и освободил ему место.

— Садитесь, пан старший полицай, берите карту, — предложил Говкалло.

— Я не увлекаюсь картами, — сказал Проценко. — Да и играть не умею.

— Если не умеешь — научим. Не жадничай. Что тебе стоит проиграть недельное жалованье? Возьмешь с людей больше, — Говкалло просто привязывался к Проценко, и он насторожился.

«Что хочет от меня этот пес? — думал про себя Проценко. — Раньше он со мной так не разговаривал. Неужели что-то подозревает».

— Я сегодня без денег, — говорит Проценко, надеясь отвязаться от назойливого полицая.

— Дело не в деньгах, пан старший полицай, — гадливо смеется Говкалло. — Нет денег, играй на свою девку. Мы люди не гордые.

— Что ты мелешь, собака? — возмущается Проценко. — О какой девке говоришь?

— А ты знаешь? О той самой, из села Козино. Не надоела она тебе? Ставь ее на кон.

Ошарашенный Проценко пятится назад, лицо его наливается кровью.

— О, ты, оказывается, шуток не понимаешь? — говорит Говкалло. — Я ведь тебе ничего плохого не сказал.

Проценко наступает на полицая и со всего маху бьет его по лицу. Говкалло бешено взвизгивает:

— Знаю я твою девку. Она красным служит. Вот почему заступаешься за нее. Я до сих пор молчал из уважения к тебе. Но теперь пеняй на себя. Понял?

Полицаи сгрудились вокруг. Некоторые смотрят на Проценко с недоверием. Он чувствует это. Надо что-то предпринять, рассеять подозрительность. Проценко ведь старший полицай, нельзя терять авторитета. Он хватает Говкалло за шиворот и бросает его к стене.

— Ты, собака, всех неугодных тебе людей считаешь большевистскими агентами, орешь на каждом углу, что они связаны с партизанами. Твоя подлость известна. Ты озлобляешь людей против немцев, хочешь, чтобы весь народ ушел к партизанам. Знаю я твои подлые мысли.

Кое-кто из полицаев поддерживает Проценко и ввязывается в ссору. Они бестолково орут и суетятся.

— Этот пес хочет спасти свою шкуру и подыскивает союзников среди партизан.

— То-то он какой активный. Выслуживается. Выводи его на чистую воду.

— Этот подлец хочет продать нас тем и другим, а самому остаться чистым. Мы ему покажем, где раки зимуют.

Говкалло сообразил, что зашел слишком далеко, и стал искать выход из положения. Он счел за лучшее примириться с Проценко.

— Я не сдержался и сболтнул лишнее, — робко заговорил полицай. — Но и ты тоже виноват. Зачем ударил меня при всех? Я тебе не жена, а полицай. Давай забудем все это и прекратим ссору. Мы с тобой одну песню поем и на одном лугу пасемся. Так сказать, одного поля ягоды. Если вернутся красные, нас обоих повесят, разбираться не будут. Судьба у нас одна. Лучше будем помогать друг другу. Прости меня и дай руку.

После этой ссоры Проценко не находил себе места. Говкалло, конечно, неспроста напал на него. Подлец, видно, был связан с предателем и знал, что ожидает подпольщиков. Однажды Проценко спал после дежурства. Поздно ночью к нему ворвались жандармы, заковали в наручники и увели в тюрьму. А на допросе он узнал, что арестована вся его группа.

— Дальше вам все известно, — закончил свой рассказ Проценко. — Но я до сих пор не пойму, как им удалось арестовать всю группу?

— Кому был известен список полицаев-подпольщиков? — враз спросили мы у Проценко.