– Гонор демона сгубил… лучше я б вообще не брался, – фыркнул он, небрежно бросая уже ненужную прядь на стол и гася мерцающие кристаллы. – Не могу сказать. Там его нет. А здесь – не вижу.
Рьен думал, хуже, чем есть, быть не может. Оказалось – может. Ледяная рука стиснула сердце юноши, в ушах загремел чей-то насмешливый хохот. Проиграл. Снова проиграл. Разбитая вдребезги жизнь, дружба, любовь и честь, принесённые в жертву – зря. Потому что Меченому снова удалось ужом выскользнуть из ловушки. Откуда не было, не должно было быть выхода!
Соловушка пела в крови, и собственные эмоции ощущались как сквозь толстое шерстяное одеяло – глухо, невнятно, смазанно, но на языке держался отчетливый привкус горькой несправедливости. Почему так? Одним всё – и серебро, и радуга, и Вышесад – просто "потому что", а другим – лишь пинки и гневные окрики? Почему? Кто решает, что этот заслужил, а ты нет? Где справедливость ваша, боги?!
– Он жив. Так? – хриплым, прерывающимся голосом спросил Рьен.
– Малыш, ты на ухо туг, как погляжу? – с оскорбительным спокойствием бросил Фанд. – Я сказал: "Не вижу". Про "жив – не жив" и словом не обмолвился. Его нет среди мертвых. И среди живых тоже нет. Но если припомнить продвинутый курс магии Разума, за который ты, кстати, получил высший балл, это значит, что либо дух потерян, а тело живо – транс, кома и безумие, – маг медленно загибал пальцы, – либо дух здесь, но тело утрачено – Сон Йеновы, Пленённая душа, Оковы тьмы, развоплощение… призрак, фюльгия… да мало ли шагов между "уже не жив", но "ещё не мёртв"!
Рьен молчал, то сжимая руки в кулаки, то разжимая их.
– А, право, жаль, что не жив, – не сводя с него пронзительного карего взора, тихо проговорил некромант. – Такая игра могла сложиться… На Осколков-то сам магистр Ангалар Туманное зеркало накладывал… чары, скрывающие от любопытных глаз. Им придуманные, на него настроенные и после его смерти никем не повторённые. Смог бы я сквозь них пробиться? Не знаешь? Теперь и я не знаю… Ищи дедовскими способами, мальчик. Расспрашивай, выведывай, вынюхивай, у тебя это славно выходит. Только… – Фанд дернул уголком рта, – не будь идиотом, не вступай второй раз в то же дерьмо. Держишь свору – блох терпи: сука без блохи, как пень без трухи. Так что оберегай эту блоху от потрясений и ударов, палящего зноя и зимней стужи, храни в сухом прохладном месте, чтобы были у тебя и серебро, и радуга, и Вышесад… Уразумел?
Рьен поднялся. Расслабленности и отстранённости как не бывало; молодой маг внезапно стал насторожен и сосредоточен, как направленная в цель стрела. На дне зеленоватых глаз притаилась недобрая, мрачная решимость.
– Даже если он выкарабкался… уцелел в навьем пламени … если сами демоны Бездны помогают ему… – прошептал он, и было ясно, что юноша слышит только себя, – он её больше никогда не увидит. Никогда. Благодарю за помощь, мастер ветров. Дальше я справлюсь сам.
Рьен поднялся и стремительно вышел прочь. Встань сейчас на пути стена, он прошиб бы её и не заметил.
– Дурак, – вслед ему негромко сказал некромант.
Вечное. Гильдия – наша мать.
У розы ветров – восемь лучей, у гильдии всякой – восемь ветвей.
Каждая солнцем щедрым согрета, на каждой – листья разного цвета.
Слушайте слово бардов!
Внимайте мудрости древних!
Заповедано предками от начала времен: не нужно нам власти иной, кроме власти Совета, не нужно иного собрания, кроме Гильдии. Гильдия – мать наша, Гильдия – отец наш. Гильдия кормит нас и одевает. Гильдия защищает нас от врага. Верь в Гильдию.
Слушайте.
Запоминайте.
Чеканьте в сердцах своих.
Ибо было так, есть и будет, пока солнце всходит на востоке, а времена года сменяют друг друга.
Слушайте…
Слушайте.
Слушайте!
Ветвь первая из леса родом. И тихий Зов ей вечно слышен…
Дом охотников – лес. Они живут в нем и живут для него, все, от ученика до ведуна, слыша Зов. Лес говорит с ними. Шелестом листвы, ароматом трав – с каждым по-разному и каждому своё. Кого-то отпускает без боли, о ком-то плачет день и ночь. Кого-то посылает в путь, кого-то – просит остаться.
И слушать.
Охотнику, что берётся за Поиск, равных мало.
Вторая ветвь – для созиданья. Растёт она всё вверх и выше.
Они – делатели. Они – создатели и творцы. Те, кто растит хлеб и сажает сады, возводит храмы и прокладывает дороги, варит сталь и плетет тончайшие кружева. Пересчитывает сегменты в теле скорпионовидной многоножки, смешивает несоединимые компоненты, дабы посмотреть, что из этого выйдет, и описывает ход солнца по небу в счётных рунах. Они стремятся постичь мир от бескрайних глубин океана до просторов небесной выси.
Они делают. На то и дана им Искра.
Ветвь третья магам отдана – кто Силою Стихий владеет.
В былые времена их почитали за богов. Люди поклонялись и трепетали пред теми, кто способен зажечь пламя мановением руки или остановить сердце одной только мыслью. Теми, кто повелевает бурями и штормами…
Но не в силах соединить оборванные нити жизни.
Буде на то воля их и желание, они могут – о да, могут! – перемешать небеса и землю, обратить горы в пыль и осушить моря. Они могут сделать воздух твёрдым, как сталь, а огонь – холодным, как лёд. В их силах лишить разума и памяти.
Но не создать жизнь.
Как и все мы, они лежат в руках Того, кто создал мир, хотя порой в ослеплении своём отталкивают эту ласковую руку.
А Сила – капризная подружка.
Четвертая – для битвы. Тем, в чьём сердце Ярость битвы рдеет.
Путь воина открыт всем – так говорят. Но ведь и тролля можно выучить через верёвочку прыгать. Почему ж называют мастаками одних и уважительно склоняют головы перед другими, мастерами именуя? Копьё льнёт к их ладони, как живое, меч ткёт стальной вихрь, а лук кажется продолжением руки. И порой страшен становится взор их, ибо тлеют в зрачках негасимые угли, теплятся, чтобы вспыхнуть вдруг – и ожечь насмерть.
Ярость застилает глаза и, бывает, лишает разума.
Но она же заставляет вставать с колен – когда, кажется, не осталось надежды.
Идти вперёд. И побеждать.
Ветвь пятая – для ловкачей, чью руку направляет Дух.
Верим мы, что у каждого из нас за плечами стоят два духа – светлый и тёмный. Светлый за правым плечом стоит, о добре и правде шепчет, о свете говорит, темный – за левым прячется, на каверзы толкает, на пути лёгкие, обманные. А бывает, делает он шаг вперёд и кладёт избраннику своему руку на плечо. И Тьма из тени вырастает, печатью своей человека метит.
Ночь распахивает объятья ему навстречу, и становится он тенью Кассилии. Дух бесплотный, невидимка, который тьму находит даже среди ясного полудня и, в неё шагая, прячется от глаз людских.
Сквозь стены смотрит.
В сердца людские глядит.
Потерянное находит.
Чужое без спросу берёт?
Хе-хе-хе…
Шестую Ветер обвевает, тревожит песней звонкой слух.
Ветер в голове, огонь в сердце…
Дети.
Вечные дети.
Они делают всегда то, что хотят, и говорят то, что думают. Плачут, если им больно. Смеются, когда им хорошо, поют, танцуют под дождём… Разве должны быть причины для всего на свете? Зачем течет река? Зачем порхает бабочка? Так и они – живут не ради какой-то высшей цели, а просто живут. Потому что знают, другого дня может и не быть. Но не боятся смерти.
А Ветер порой несет жар погибших звезд, опаляя хрупкие крылья, и сгорает певец, как свечка сгорает…
Их редко принимают всерьез, но без них меркнет дневной свет, и тускнеют краски.
Они умеют быть едины с миром и, играя на струнах наших душ и сердец, щедро делятся болью своей и радостью, учат не только в даль смотреть, но и то видеть, что лежит перед глазами.
Балладу эту поют нам их голоса и серебряные струны.
Меч бьёт, а слово – разит.
Избегнешь стрелы, но от слова не скроешься.
Седьмая – ветвь хранящих Веру – исцелит и благословит.
Вера не врождённое качество наше или свойство, как умение слушать Ветер или внимать Зову, загораться Яростью или сплетать нити Силы. Она приходит, когда просыпается разум, и мы начинаем постигать мир, тщимся стать едины с ним. Кто-то приходит к ней быстро, другим нужны годы, иные – не получают ничего. Потому что судья тебе – самый суровый и беспощадный, какого только можно найти.
Ты сам.
У Веры нет зримого облика. Она не предопределена, не отдана. Каждый сам выбирает, в кого и во что верить.
Вера тоже дар. Твой – самому себе.
Отринь страх. Иди за светом, за огнём небесным.
И если есть в тебе Веры хотя бы с горчичное зернышко, сотворишь ты чудеса.
Восьмая, вечно скрыта мраком, – для тех, кто за тобой следит.
О Тайных не знает никто.
О Тайных знают все.
Оглянись. Если ты никого не увидел, значит, слишком долго медлил и сомневался.
Они рядом. Они везде. Если другие ветви – пальцы, Тайные – те, кто заставляет их сжиматься в кулак. Они – наш щит от врага. Они – та невесомая цепь, что держит нас вместе. Спаивает воедино.
Их долг хранить и защищать.
К тайне нет таланта. Лишь призвание.
Вход – медный грош, выход – смерть.
Восемь ветвей.
Шесть – по таланту, две – по призванию.
Или необходимости – бывает и так.
А ещё бывает…
Не редко, но и не часто, Всевидящие кладут в колыбель младенца не один дар – несколько. Один за другим или все разом. И приходит перевёртыш. Тот, кто может выбирать. А если судьба добра не пожалеет – тот, кто дорастёт до величия. Когда-нибудь.
Великий маг – тот, кто не только Силой одарён,
Монах Великий жив не Верою единой.
Великий бард не только звездный Ветер слышит,
Великому мечу знакома не одна лишь Ярость…
Воин-маг… Звездный творец… Тёмный целитель… Инквизитор… Великие.
Но и пустышки, случается, кладут Всевидящие в колыбель.
Живут тогда люди без всякого дара. Ходят под рукой гильдии: печатей не носят – только герб, ветви не имеют, но служат честно, налоги платят исправно и крикни: "Аро!" – не останутся без ответа. Закон един для всех.
Живут они, не тужат и о даре не мечтают. Потому что кто ярче, светлей и мудрей – тому и камень под ноги, тому и первая стрела.
Было так и будет, пока сияют в ночи звезды.
Пока стоят горы, пока катит волны и дышит солью океан.
Пока существует род человеческий.
Настоящее. Эль'кирин А'йорд, Ищущая.
Воровская ветвь ненавидит это прозвище, считая его едва ли не за оскорбление. Кто такие воры? Тати, лиходеи, бродяги без роду и племени, чьи профили и анфасы украшают доску "Их разыскивает городская стража". Они шерстят чужие карманы, грабят прохожих в подворотнях, обчищают дома мирных обывателей и изобретают всевозможные способы почти-законного отъёма денег, лишая покоя и сна главу третьего дома Тайных, иначе – Хранителя Порядка. Чтобы воровать, Тёмный дух не нужен. Другое дело, что удачлив будет лишь тот, у кого он стоит за плечом.
Тёмный дух помогает – но не направляет. Каждый сам выбирает свой путь. Кто-то берёт то, что плохо лежит. Иные – ищут скрытые причины событий, отделяют зерна правды от плевел лжи, разбираются в хитросплетениях интриг. Или ведут розыск.
Ловят воров те же воры, кто ходит под рукой гильдии, с её печатями на ауре. Они носят форму городской стражи, судейские мантии или маски Тайных и называют себя "тенями"… а мы их – кромешниками. Ещё есть торговцы, которые, кажется, испокон веку бьются за то, чтобы стать отдельной ветвью, но Тёмный дух насмешливо маячит за левым плечом. Не уйти от него, не спрятаться.
И болтают ещё, что "козырные тузы", главари разбойных шаек, которым ночной город – дом родной, не то, чтобы совсем безгильдейные…
Но это вполголоса, а, значит, неправда.
Стражники, судьи, банкиры, мытари, таможенники. Где крутятся деньги и плетутся интриги – там они, наши "тени". У своих воровать – дурной тон, но на что нет родных карманов, на то найдутся чужие. У чужих сам Промыслитель брать велел.
Гильдейский вор не ворует – он добывает военные секреты.
Гильдейский вор не шпионит – он ведёт разведку в лагере наиболее вероятного противника.
Гильдейский вор не похищает людей – он захватывает "языков".
Гильдейский вор не берет взяток – он получает необлагаемую налогом прибыль.
И, разумеется, прозываясь торговцем, купцом или негоциантом, он не обманывает покупателей – он умело ведет дела.
Искусство казаться не тем, кто они есть, воры впитывают с молоком матери и меняют маски быстрей и ловчее бардов. Двор Теней только следует примеру хозяев.
Все знают, хоть и не показывают вида, что он – сердце воровской ветви, от которого в разные стороны тянутся тонкие незаметные нити паутины, опутывающей гильдию. Об иных нитях не ведают сами воры. Зато они знают, что все знают, что такое Двор Теней, но тоже не показывают вида. Секрет, который хранит большое количество людей, находится в полной безопасности: его невозможно разболтать, раскрыть или продать. Поэтому официально Двор Теней продолжает считаться резиденцией главы ветви, Тёмного Мастера, чей высокопарный титул согильдейцы часто заменяют другим, простым и ёмким – Нетопырь.
Ажурное чёрное кружево, которые благородные "тени" запросто именуют забором, могло бы сделать честь лучшим мастерам Неподвластных. Удивительные цветы и растения, диковинные звери и изящные птицы, застывшие по воле создателей в матово блестящем черном металле – чугуне, если не ошибаюсь – приковывают взгляд. И не только своей красотой. Зов Леса становится громче, Искорка хитровато мерцает, а кончики пальцев начинает покалывать, словно рядом увлекательная загадка или замечательная головоломка, которая очень давно ждёт, чтобы пришла нэри А'йорд и распутала её себе на радость, другим на удивление.
Я крепче сжимаю поводья, усмиряя внезапно разбушевавшийся дар. Не сейчас. Не сейчас.
Ворота распахнуты настежь. Стражники, охраняющие въезд, равнодушно косятся на нас и не двигаются с места, даже не подумав заступить дорогу или хотя бы поинтересоваться, кто такие и с чем пришли. Если равнодушие деланное, то разыграно оно великолепно.
Кот прибавляет шагу и, сжимая в кулаке что-то, на миг взблеснувшее серебром, первым входит во Двор. Мы следуем за ним.
Проезжая под изогнутой аркой ворот, я чувствую легчайшее касание какого-то незнакомого заклятья и внутренне досадую, что не удосужилась обновить Истинный взор. Ученик второй квинты сплетёт его не задумываясь, за один миг, но мне придётся медленно переползать со ступеньки на ступеньку, нанизывать на нитку одну бусинку за другой, пока они не сольются в единую ленту заклинания. Надо было сделать больше заготовок. Или разориться – и купить основу для амулета. Или… Как говорят охотники, знал бы, где упаду, травки бы вырастил.
Шум толпы мгновенно стихает – ажурная изгородь отсекает людские голоса словно ножом. По изгибам чугунных веток и листьев блуждают бледные, еле заметные светлячки, и, не утерпев, я тянусь – нет, не пощупать, посмотреть! Лезть в чужое заклинание, неясного происхождения и уровня, по меньшей мере, неучтивость, а по большей – опасное легкомыслие. Когда мысленный "щуп" отпинывает, я почти не удивляюсь, но за пинком немедленно следует наказание. Никакие хлыст-чары не сравнятся с линейкой в руке учителя, но этот ментальный шлепок ей ничуть не уступает. Одновременно вокруг воздвигается не видимая ни для кого, кроме меня, слабо колышущаяся завеса, сотканная из радужных бликов. Невозможно сфокусировать взгляд – разноцветные огни пляшут, мечутся, словно стая испуганных бабочек, пёстрая мозаика меняет свой узор с невероятной скоростью. И далёкий голос с хорошо различимой угрозой произносит: