— Я возьму ее к себе после войны, — вдруг сказала Наташа. — И постараюсь заменить ей мать.

Их глаза встретились. Володя ничего не сказал, но Наташа поняла, что он думает о том же, о чем подумала и она.

Глава 5

Эрлих теперь по нескольку раз в день стоял перед зеркалом и с упоением рассматривал свои новые майорские погоны, которые вручили ему неделю назад. Получить эти погоны было его вожделенной мечтой, и вот наконец мечта осуществилась. Все было великолепно, все складывалось как нельзя лучше.

Откровенно говоря, он, Эрлих, здорово перетрусил в то время, пока Шубин был в Ленинграде. Правда, он был уверен в агентах, засланных ранее в Ленинград, он знал, что они его не подведут. Но ведь многое могло случиться помимо их воли. Русские могли раскрыть одну из групп и заставить радиста работать на них. Этого Эрлих боялся больше всего.

Поэтому, когда от Шубина была получена радиограмма о благополучном прибытии, радости Эрлиха не было предела. Теперь-то он может не бояться Грейфе. Пусть только Шубин вернется поскорее! А когда Шубин вернулся, привезя важнейшую информацию, положение Эрлиха стало прочным, как никогда раньше. Грейфе лично поздравил его с успехом и на совещании, где Шубин делал свой доклад, заявил, что руководство разведцентра придает агентуре, действующей в Ленинграде, огромное значение, считает ее очень перспективной.

Пришлось попридержать языки и другим завистникам. Теперь все вынуждены были относиться к Эрлиху с почтением, как к общепризнанному авторитету в штабе разведки группы армий «Норд».

Бурно отпраздновав свое повышение, Эрлих рьяно взялся за дело. Нужно было готовить новую группу для посылки в Ленинград.

Из кого формировать эту группу? Кого назначить руководителем? Раздумывая над этими вопросами, Эрлих не раз вспоминал о Шамрае. Эрлиху очень хотелось избавиться от него. Слишком много Шамрай крутится около Грейфе и гестаповцев, хотя подчинен он непосредственно Эрлиху: Но обосновать необходимость посылки в Ленинград именно Шамрая нужно было веско.

И Эрлих стал мысленно подбирать доказательства. Во-первых, Шамрай хорошо знает Прозорова и имеет на него влияние. Во-вторых, Шамрай когда-то в прошлом был любовником Зинаиды Голосницыной. Эрлих помнил все, что касалось этой особы, помнил и то, что она любит окружать себя мужчинами, не прочь покутить, развлечься. В общем, особа весьма легкомысленная, и оставлять ее без присмотра опасно, — при всей своей ненависти к Советской власти, спьяну или просто ради красного словца ей ничего не стоит сболтнуть что-нибудь лишнее или просто обмолвиться. А ведь ее простая обмолвка может привести к провалу всей агентуры. И кто, как не Шамрай, после смерти мужа Голосницыной — Анатолия (а Эрлих знал об этом) сможет прибрать ее как следует к рукам? О, Шамрая она будет бояться! А это и нужно. И Эрлих решил, что Федор Шамрай и в самом деле является лучшей кандидатурой для руководства группой, которую предстоит послать в ближайшее время. Он быстро устроится сам в Ленинграде и устроит остальных, а главное, используя свои многочисленные связи, сможет скоро легализоваться.

Однако предлагать руководству кандидатуру Шамрая Эрлих не торопился. Он решил обязательно посоветоваться с Александровым, — он хорошо знает всех русских, и, конечно же, Шамрая.

Эрлих вызвал к себе Александрова.

Благополучное возвращение Шубина доставило радость не только Эрлиху. Радовался и Александров. Несмотря на всю свою выдержку, порой не мог скрыть этой своей радости. Однажды Шамрай даже спросил его:

— Ты что это такой веселый стал?

— Хорошо дела идут. Шубин вернулся. Я и веселый.

Шамрай сразу отстал.

Как-то в лесу Шубин и Александров поговорили без свидетелей.

— Ну вот, видишь, не обманул я. Не посадили, не расстреляли тебя. А ведь сомневался? Признайся уж теперь-то.

— Сомневался, не скрою. Сейчас всё позади. Спасибо тебе. Поверили мне и доверили — снова сюда послали. Теперь я вместе со всеми воюю.

— Как там Питер держится? Как дела в городе? Что слышно на фронтах? — засыпал Шубина вопросами Александров.

— Ленинград стоит твердо. И выстоит. В городе чисто. Правда, людей мало, но выглядят они бодро. Даже театр работает. На фронтах дела неплохие, фашистов бьют. Читал газеты, слушал радио, даже кинохронику смотрел.

— Где ж тебе удалось в кино попасть?

— Специально для меня показывали. Семь киножурналов просмотрел. Должны были еще художественный фильм показать, да как раз бомбежка началась. А потом уж было не до кино.

— Кого ты видел?

— Фамилий мне не говорили. Один пожилой с двумя ромбами, у других по две-три шпалы. О тебе очень хорошо говорили. Привет передали.

— Кто?

— Говорю же тебе, не знаю фамилий. Еще велели передать, чтобы мы тут постарались как-нибудь переправить к ним Шамрая. Хотят его судить. Сейчас как раз Эрлих подбирает группу. Надо бы использовать момент.

— Знаю, все знаю, — мрачно сказал Александров. — Придумаем что-нибудь, конечно.

Александров хорошо знал агентов, подготовленных Валговской разведшколой для заброски в советский тыл. Он изучил их прошлое, знал об их сегодняшних настроениях. И ему было известно, что некоторые из них надеются как можно скорее получить задание, чтобы попасть на советскую сторону и явиться с повинной. Но было немало и таких, которые всячески выслуживались перед немцами, мечтая об обещанных ими орденах, деньгах, богатой жизни. Не один Эрлих подбирал людей для группы. Подбирал их и Александров, Перед ним стояла трудная задача: добиться того, чтобы в группу не попали настоящие предатели, чтобы туда вошли нужные люди, которым можно довериться, и чтобы обязательно в эту группу попал Шамрай.

Александров знал, что Эрлиха можно уговорить послать именно Шамрая. Как ни странно, но Эрлиху надоел этот пронырливый и скользкий тип. Эрлих не без оснований предполагал, что Шамрай сплетничает о нем Грейфе. Все это Александров знал, но понимал, что, если сам Шамрай не захочет идти, Эрлих ничего не добьется: Грейфе весьма влиятельный заступник.

«Ничего, поборемся. Посмотрим, кто кого».

Советский разведчик был уже внутренне хорошо подготовлен к разговору с Эрлихом. С ним надо было играть осторожно, никогда не действовать напрямик.

…Эрлих встретил Александрова очень официально. Он был не один в кабинете. По одну сторону стола сидел в кресле начальник 104-й абверкоманды подполковник Ганс Шнайдер, по другую — какой-то незнакомый майор с сигарой в зубах. Как потом узнал Александров, это был начальник Валговской разведшколы майор Рудольф.

Шнайдер и Рудольф внимательно посмотрели на Александрова. Тот сделал вид, что не замечает их изучающих взглядов, и отрапортовал Эрлиху:

— Явился по вашему приказанию, господин майор!

Эрлих, не желая дать возможности Александрову освоиться с обстановкой, сразу же резко спросил:

— Вы Шубина видели? Он рассказал вам о своем успехе?

— Так точно, видел, господин майор! Но ни о чем его не расспрашивал. Я инструкцию хорошо знаю.

Александров понял, почему Эрлих с места в карьер спросил его о Шубине. Вчера вечером они стояли вместе и курили перед ужином, и как раз мимо прошел Шамрай. Успел донести, подлец! А Эрлих торопится проверить. Ну что ж, пусть проверяет.

— Вы хорошо знаете русских. Вы петербуржец. Как вы считаете, кого лучше послать в Ленинград с очень важным заданием? Это должны быть смелые и умные люди.

— Понимаю, господин майор. Но позвольте уточнить: не только умные и смелые. Это еще должны быть такие люди, которым можно верить, — осторожно добавил Александров.

— Верить? Чушь! Верить нельзя никому. Когда я вас отучу от этих русских сентиментов! Вера, совесть — это пустые слова. Наш фюрер избавил нас от этих понятий. Мы на войне, а на войне у солдата не может быть никакой так называемой совести. Что касается веры в человека, так я верю только в то, что человек рискует собой из страха за жизнь, ради славы и ради денег.