Она почувствовала себя совсем одинокой, заброшенной, никому не нужной. Ей очень хотелось встретить кого-нибудь знакомого, поговорить с ним, «отвести душу». Но все ее сверстники на фронте, большинство подруг эвакуировалось. А Володя, единственный человек, который стал ей по-настоящему дорог, надолго уехал.

Уже собравшись уходить, она услышала сзади очень знакомый женский голос. Наташа обернулась и сразу узнала свою школьную подругу Поливу Макарову. Полина радостно разговаривала с одним из тех военных, а на руках у военного сидела девочка лет пяти и крепко его обнимала.

«Так вот кого они ждали, — подумала Наташа. — Вот оно, короткое свидание. Счастье — вырваться в Ленинград, чтобы на несколько минут обнять жену и дочь! И горе… снова расстаться и не знать, когда еще удастся увидеться и будут ли они живы! Проклятая война!»

Военные встали, заторопились, вся группа направилась к машине.

Полина крепко расцеловала мужа, дочка еще раз обняла отца, и военные уехали.

Наташа бросилась к Полине.

— Полинушка! Как я рада! — радостно воскликнула Наташа.

Полина тоже обрадовалась встрече.

Подруги сели на скамейку. Вспоминали прошлое, знакомых, друзей. Многих недосчитались, о других не было никаких известий. Всплакнули.

— А где ты работаешь сейчас, Полинка?

— Воспитательницей в детском доме. Работа очень тяжелая. Но сейчас, в блокаду, особенно необходимая. Если бы ты знала, сколько детей мы спасли за это время от смерти.

И Полина стала рассказывать Наташе о своем детском доме, о том, сколько горя выпало на долю детей.

— Знаешь, — говорила Полина, — те ребята, которые не знают своих родителей, гораздо легче переносят условия детского дома. А те, что помнят, очень скучают и тоскуют.

Полина ненадолго задумалась. Дочка смирно сидела рядом, вертя в руках банку консервов.

— Наташка, обязательно приходи к нам. Я тебе покажу таких чудесных ребятишек.

— Что ж, может быть, приду.

Полина звонила каждый день. Она чувствовала, что Наташа очень одинока, и старалась как-то помочь подруге, расшевелить ее. Макарова знала не один случай, когда люди, перенеся самые суровые лишения первой блокадной зимы, вдруг опускали руки, переставали сопротивляться тоске и одиночеству, и тогда помочь им было очень трудно. И она, видя, что Наташа близка к такому состоянию, стремилась подбодрить ее, отвлечь от мрачных мыслей.

До детского дома Наташа добиралась долго. Из-за обстрелов трамваи ходили с перебоями.

Войдя во двор детского дома, Наташа удивилась. Она думала, что встретит бледных, изможденных, угрюмых детей. Вместо этого Наташа увидела веселых ребятишек, которые шумно гонялись друг за другом.

Полина, заметив Наташу, подошла к ней.

— Это блокадные дети? — тихо спросила Доронина.

— Да, — засмеялась Полина. — Ты что ж думаешь, зря я тебя приглашала? Вот этого, — показала она на шестилетнего мальчишку, с криком «ура» упоенно скакавшего верхом на палке, — привезли, когда он уже не мог ходить. Вот ту девочку сандружинницы откопали через шесть часов после взрыва. Два месяца она вообще молчала. Да что говорить! Тут что ни ребенок, то трагедия.

— А это что за девочка? — Наташа показала на смирно сидевшую в углу двора славную девчушку с двумя забавными косичками, безучастно смотревшую куда-то в сторону. Рядом с девочкой сидел военный и что-то тихо говорил, но она его почти не слушала.

Макарова сразу помрачнела.

— Это Таня Мальцева. Я тебе расскажу о ней. Только давай отойдем немножко в сторону.

И Полина рассказала подруге историю девочки. Еще зимой двое военных — командир и солдат-шофер — подобрали Таню на улице. Она была совсем одна. Военные стали иногда заходить к девочке, и Танюша очень привязалась к ним обоим. Она даже, кажется, начала считать, что этот командир — ее отец. Сначала она называла его по-разному: иногда папой, иногда дядей Володей, а потом стала называть только папой. Когда отбирали группу для эвакуации, девочка очень переживала, и командир попросил оставить ее здесь.

— Так что ж, очень хорошая история, — перебила Наташа.

— Да. Но понимаешь, уже больше месяца этот командир не приходит. Он тяжело ранен, лежит в госпитале, и Танюша страшно тоскует. Мы ее обманываем, говорим, что он в командировке…

— Как его фамилия? Где он служит? — сама не понимая своего волнения, спросила Наташа.

— Фамилия его Голов, служит в войсках НКВД. Ты знаешь его? — удивилась Макарова.

— Знаю. — Наташа всхлипнула, потом еще раз, потом еще и еще.

— Зачем они дурачат, зачем обманывают и ребенка, и меня? — наконец сквозь слезы сказала она.

— Успокойся, возьми себя в руки, ведь дети кругом, — убеждала Полина.

Наташа как-то странно посмотрела на Полину и вдруг быстро направилась к скамейке, на которой сидели военный и девочка.

Полина, еще не понимая, что произошло, пошла вслед за Дорониной.

С девочкой сидел шофер Вася Алексеев. Наташа сразу узнала его: запомнила еще с обыска у Голосницыной.

— Где лейтенант Голов? Что с ним? — круто остановившись перед скамейкой, спросила она.

Алексеев испугался за девочку. Он отвел Наташу в сторону:

— Поправляется лейтенант, скоро выйдет.

— Где он?

— Где — не могу сказать. Спрашивайте у начальства.

— У какого начальства? Кому звонить? Скажите, мне очень важно!

Алексееву стало жалко девушку:

— Позвоните капитану Морозову. А то Александру Семеновичу Полякову.

На ходу поцеловав Полину, Наташа почти побежала домой. Там она сразу бросилась к телефону и добилась, чтобы ее соединили с Поляковым.

— Что случилось? — взволновался Поляков. Он подумал, что явились незваные гости.

— Только, Александр Семенович, обещайте, что обязательно поможете. Я должна срочно увидеться с Володей Головым. Где он лежит, в каком госпитале? Скажите, чтобы меня к нему пропустили.

— А откуда вы узнали, что он в госпитале? — заинтересовался Поляков.

— Это неважно. Мне срочно нужно увидеть его. Я люблю его. Понимаете? Люблю! — почти прокричала Наташа в трубку. — Я знаю, сейчас война, и нужно работать, воевать, но я люблю его. А он ранен, и я ничего не знала. Я должна, должна его увидеть, — твердила Наташа не помня себя.

— Ну-ну, успокойтесь. То, что вы мне сказали, действительно очень важно и серьезно, хотя, насколько я понимаю, не имеет прямого отношения к моим служебным обязанностям. Только я хочу задать один вопрос. Вы слушаете?

— Да-да, слушаю.

— Он-то знает об этом? И как он…

— Мне неважно, знает он или нет, — перебила Наташа. — Думаю, что знает. Главное — я это знаю.

— Как-то мне в последнее время не приходилось сталкиваться с подобными вопросами, — полушутя, полусерьезно заметил Поляков. — Что касается пропуска, я выясню, и вам позвонят. До свидания.

Александр Семенович положил трубку и задумался. Война войной, шпионы шпионами, а жизнь идет своим чередом. Молодость берет свое, она хочет жить, хочет любить, и конечно же она права. Что ж, пожалуй, надо будет им помочь.

И, сняв трубку, распорядился о пропуске в госпиталь для Дорониной.

…Идя по госпитальному коридору, Наташа внимательно вглядывалась в лица прогуливавшихся больных. Еще издали она узнала Володю. Он сидел в кресле у окна, напротив дверей своей палаты, и читал книгу. Увидев Наташу, он и смутился, и удивился, и обрадовался одновременно.

— Садитесь, — сказал он. — Как вы сюда попали?

— Александр Семенович помог. Вы мне рады? — Наташа положила ему руки на плечи, заглянула в глаза.

— Конечно, Наташенька! А я на днях выписываюсь. Сам полковник Гуляев сказал… Я очень рад, что вы пришли.

И он робко поцеловал ей руку.

Потом Наташа рассказала Голову о Танюше.

— Чудесная девочка, — сказала Наташа. — А как она скучает без вас!

— Да, — задумчиво сказал Голов, — славная девчушка… Осталась без матери, без отца. А ей так нужна мать.