Оставив притихшего Лебедева, селянин бросился в кол­хозное правление — это тоже бежать в темноте с километр. Там телефон, на счастье, был. Оттуда он «скорую» из горо­да и вызвал.

—  

Свидетель Абрамкин, расскажите суду обстоятель­ства интересующего нас дела. Итак, что произошло в ночь на 28 октября?

—

В ночь на 28 октября я спал, жена уехала к матери в соседнее село, с ребятишками. Я был в избе один. Может, если б семья, и побоялся бы открыть, а так — рисковал со­бой. А мужик я крепкий.

—

Свидетель, вы не о себе, а об обстоятельствах дела.

—

Так я и говорю об обстоятельствах. А обстоятельства были такие. Покурил я и прилег: темно уж на дворе. Слы­шу, будто кто скребется в стекло.

—

Ставни были открыты?

—

Ставни? Конечно. А окна были закрыты. Холодно уж. Октябрь. Я к окну. А там за окном — человеческое лицо ок­ровавленное.

—

Дальше? Каковы были ваши действия?

— 

А какие тут могут быть действия, гражданин судья? Человек помирает, помогать надо.

—

Что он вам сказал, когда увидел?

—

Да что-то вроде «пусти, меня зарезали, умираю, за­мерзаю, спаси Христа ради», — вот так вот, вроде этого.

—

И что вы сделали?

—

Я вышел на улицу. А он уж лежит. Сознание потерял.

—

И что дальше?

—     

Дальше я его поднял, на себе в избу втащил, уложил, а сам побежал в колхозное правление.

—

Зачем?

—

Так «скорую» вызвать... Телефон только там и есть.

—

«Скорая» когда пришла?

—

Я так полагаю, через час; да тут быстрее и не добрать­ся. Тем более, немного поплутали они, не сразу нашли, где к нашей деревне сворачивать с шоссе.

—  

Пока врачи не приехали, Лебедев приходил в со­знание?

—

А как нет? Приходил.

—

Что-нибудь говорил?

—

Твердил одно: бандиты нас порезали, моего кореш­ка, говорит, насмерть убили, и меня хотели убить, да я спасся.

—

Что-нибудь странное вы замечали за Лебедевым?

—

А как не заметить? Я еще когда в избу его волок, заме­тил — бензином от него, извиняюсь, сильно воняет. Уди­вился еще тогда — с чего бы?

—

Он не говорил, «с чего»?

—     

Да я думал тогда, что он бредит. Шептал: «Сжечь меня хотели, суки». Я извиняюсь, конечно.

—

Что еще заметили?

— 

Когда я с него его одежду, пропитанную бензином, грязную да мокрую снял, то увидал кровоточащие раны, которые и перевязал как мог.

—

А что сделали с одеждой Лебедева?

—

Как положено, передал следователю прокуратуры.

Так что у прокуратуры, возбудившей дело по факту

убийства и покушения на убийство с хищением автомоби­ля и ряда других предметов, принадлежавших жертве и по­терпевшему, было уже достаточно улик.

Тем более, что нашлись потом и все похищенные вещи, даже декоративная головка с рычага переключения пере­дач с фотографией обнаженной женщины, лично и соб­ственноручно, по показаниям свидетелей, сделанная Кординым.

«Интересно у меня с этой бандой получилось, — словно судьба меня на нее выводила и выводила. И главное — я был первым, кто начал расследование совершенных ею преступлений. И последним, по сути дела, кто этим зани­мался. А в промежутке столько крови, столько крови...»

Коржев Михаил Николаевич, следователь. В органах прокуратуры не первый год... Так уж случилось, что с само­го начала специализировался на раскрытии изнасилова­ний и убийств.

По «делу братьев Ахтаевых» начал работать в 1989 году.

«Я тогда служил следователем районной прокуратуры в Кирове. Поскольку районные следователи дежурят раз в неделю, то в день дежурства выезжают на все убийства. Порядок такой. Но вот ведь случилось, что не на одно даже, на несколько убийств, совершенных в нашем регио­не, из тех, что сегодня проходят по «делу Ахтаевых», выез­жал именно я...»

Бывают же такие совпадения.

«Можно пошутить, что в этом был их самый главный стратегический просчет. Убивали бы где-нибудь в другой области, может, и сошло бы с рук. А тут один и тот же сле­дователь попался. Дело, конечно, не во мне. Любой про­фессионал, попади в его руки разные ниточки одного дела, непременно раскрутит весь клубок.

Так что, конечно, судьба, что мне довелось раскручи­вать всю цепочку совершенных ими убийств потом, по­зднее, уже в качестве фактического руководителя группы, и довести дело до суда. А можно и сказать — закономер­ность.

Однако тогда, в тот день, когда вызвали меня как де­журного следователя прокуратуры «на труп», было не до смеха...

И не то, чтобы мертвое тело было в новинку. Всякое за время работы на следствии повидал... Просто, как бы это объяснить...

Представьте себе: хороший, чистый, русский провин­циальный город. И везде — хорошие люди, и в обкоме-гор- коме, и в милиции-прокуратуре. Взяток не берут, с насе­лением по-человечески. Продавцы в магазинах если и воруют, то в меру. Патриархальные нравы. Учителя, ху­дожники, музыканты местные — такие, знаете ли, русские провинциальные интеллигенты-бессребреники... И кон­церты шефские, и выставки со свободным входом. Учителя вечера русской поэзии проводят. Библиотекари каждого читателя в лицо знают, и не только, что он уже прочитал, но и то, что прочитать должен.

И погода такая спокойная у нас... Зима — так зима. Сне­жок падает, легкий морозец. А и летом тоже без особой жары.

Вы понимаете, о чем я? У нас все в меру... гармонично как-то.

Ну, живые люди, всякое бывает.

И убийства бывали. Но все больше на бытовой почве, по пьянке. Значительно реже — из хулиганских побуждений, в драке. Но уж убили — так убили. Как говорится, ногами лежачего не бьют. А тут... Страшно вспомнить, во что убий­цы тот первый из увиденных мной после «работы» банды Ахтаевых труп превратили...

Для нашего хорошего, русского провинциального (с гордостью, не с уничижением слово это произношу) горо­да убийство с особой жестокостью — событие громкое. Сенсация.

Кто?

Ну, прокуратура, милиция перебирает версии, прикла­дывает к схеме убийства биографии бывших наших нару­шителей, рецидивистов, отсидевших свое и вернувшихся на родину озлобленными и школу криминальную прошед­шими...

Действовала банда. Скорее всего — банда. А у нас ни­чего на такое стойкое криминальное сообщество в 1989 году не просматривалось.

Я тогда на место происшествия выехал как дежурный прокурор. Расследовали уже другие люди. Но память у меня всегда хорошая была. И вот запомнились все обстоя­тельства дела, подробности места происшествия, характер ранений, более того, даже планы следствия. Успел позна­комиться со следственными версиями, предположениями сыскарей милицейских по поиску преступников. И при хо­рошей памяти, даже спустя порядочное время, удержал в голове разные мелкие подробности, замеченные при ос­мотре мест происшествия... Маленькие камешки, кото­рые, если доведется это дело расследовать, и будут месяц за месяцем складываться в одну большую, осмысленную мо­заику, помогая искать единственно верное решение.

Ну, было страшное убийство... Идет по нему след­ствие... Меня вроде как это и не касается. У меня другие поручения.

А банда тем временем гуляет по России, оставляя после себя кровавые следы, да вот сыскари никак след не возьмут. Одни версии и догадки. А главное, каждое убий­ство, совершенное в разных городах и пригородах, рас­сматривается, анализируется, расследуется отдельно от Других.

И преступников разные следователи и сыскари ищут разные. Чтобы понять главное, что привело бы к успеху в расследовании этого дела, нужен был качественный сдвиг.

И вот летом 1990 года перешел я на работу в аппарат Кировской областной прокуратуры. И первое дело, кото­рое мне дали расследовать уже в новом качестве, на облас­тном, так сказать, уровне, было дело о нераскрытом убий­стве с особой жестокостью.