—

Ты только не опускай руки, — посоветовала дочь. — У меня так тоже один раз было. Мы из разных кусочков кар­тину собирали. Ну, у каждого такая гора кусочков, на каж­дом кусочке картона нарисована какая-то часть картины, надо собрать это вместе, и тогда выйдет целое.

—

Очень похоже...

—

Так вот, у меня то ноги никак не присобачивались, то глаза не подходили. Я спешила, чтоб первой собрать, и чем больше спешила, тем больше путаницы у меня выходило, чудище какое-то. А как успокоилась и не стала думать, чтоб скорее, а просто стала искать, чтоб сходилось, все и вышло. Ты, главное, папуля, не спеши.

—

Эх, дочушка, меня тоже сроки поджимают. Но мысль ясна. Не буду спешить, обещаю тебе.

—

А играть в прятки мы сегодня будем?

— 

Никаких игр, — раздался из кухни голос Валенти­ны, — руки мыть и к столу, борщ стынет.

—

Мы только разочек.

—

Никаких разочков. Оставь отца в покое, он устал.

—

Давай так, я пока мою руки, ты прячешься, я тебя бы­стро нахожу и иду обедать. Идет?

—

Идет. Только ты не спеши. Понял?

—

Понял, понял.

За шесть лет жизни дочери он давно изучил все места, где она могла спрятаться в их скромной однокомнатной квартирке, так что, помыв руки, несколько секунд делал вид, что не знает, где искать, спрашивал:

—

И кто бы мне подсказал где искать? Ну, не знаю я...

Из-под дивана, самого для него труднодоступного мес­та, раздавался сдавленный довольный смех.

—

В шкафу нет, в комоде нет...

Смех усилился...

—

За шторой нет... В вазе с цветами нет...

Смех уже трудно было удержать. Можно себе предста­вить, какое впечатление об умственных способностях отца будет у ребенка после таких игр, зато сколько удоволь­ствия...

—

Ну, разве что под диваном... Эх, не стариковское это дело под диваны лазать...

—

А-а-а-а-а-а-а-а-а...

—

Если вы сейчас же не явитесь на кухню, я не знаю, что с вами сделаю, — в дверях, упершись одной рукой в бок а в другой держа ложку для жарки на длинной ручке, стояла Валентина. И на губах ее цвела совсем не сердитая улыбка.

После завтрака жена, быстро помыв посуду и убрав на кухне, ушла в ванную комнату мыть дочери голову, а Миха­ил разложил на круглом кухонном столе, на полу свои бу­маги, схемы, вычерченные графики преступлений, совер­шенных за последние два года, маршруты возможного пе­редвижения банды по стране, и ломал голову, за что ухватиться.

Итак, что мы имеем? Кордин убит. Лебедев, раненый, обгорелый, пока давать показания не может. Глаза полубе­зумные, черными губами что-то шепчет, дрожит. Сильное сотрясение мозга. Видимо, в результате ударов по голове. Словом, врачи обещают, что жить будет, но показания пока дать не может. Тем более ничего не может рассказать об обстоятельствах нападения, о внешности грабителей и убийц.

Спал... на переднем сиденье... Потом удар в затылок, и боль вот тут. Потом кровь шла. Потом били... Лица все слились вместе... если покажете, может, и опознаю... Атак, чтобы описать... нет... Потом запах бензина. Меня один из них бензином облил... Потом бежал куда-то, боялся очень, и бежал, полз, шел, бежал, полз... Потом стучал в окно. Потом потерял сознание. И ничего более не помню... А что, гражданин следователь, корешок мой, Кордин, жи­вой, нет?

Что мы еще имеем? Число нападавших. По воспомина­ниям Лебедева, их было, «кажется, трое».

Один из них, как минимум, курящий. Потому что спич­ки искал. И только потом — из канистры... Лебедев запом­нил фразу, сказанную одним из убийц другому:

—

Дай спички...

Так что мы имеем? А ни хрена, извиняюсь, мы не име­ем. Что говорит судмедэкспертиза?

Ага, вот справа... Так, жертву неоднократно били ножом, в спину, в бок, в грудь, в сердце. Были удары как бы спонтанные — куда ни

попадя. И были точно нацеленные — в сердце, например. Гемато­мы по всему телу. Странгулляционная борозда на шее: ду­шили. Но умер от удара в сердце. Еле живого, истекающего кровью, проволокли несколько метров, сбросили в овраг, забросали ветками...

И о чем это, кроме жестокости убийц, говорит? А ни о чем...

Что говорят врачи о ранениях Лебедева? А говорят они, что эти ранения и те, от которых умер Кордин, совершены, скорее всего, одними и теми же людьми. Эксперты проана­лизировали и характер ранения, наклон, скажем, ножа в момент удара, специфические раны от заточек — под ка­ким углом, на какой высоте.

Это уже кое-что. Можно предполагать, что один из трех преступников повыше и покрупнее, двое примерно одного роста и сложения, одной физической силы. А еще можно отметить предположительно, что удары, нанесенные ими ножами, заточками, ногами, имеют трудноуловимое сход­ство. Не стопроцентное, не близнецы, как говорится, но, возможно, близкие родственники.

Это уже горячее.

Что имеем еще... Вещи... Часть вещей, похищенных из машины по заявлению родственников Кордина, кое-что из личных вещей Лебедева, по его, путаным пока что пока­заниям, начали искать по «черным рынкам», — в подво­ротнях, бомжатниках, на окраинах рынков, «втихую — в толпе».

Магнитофон «Соната» взяли на вещевом рынке, кассе­ты на 65 р. — во дворе школы № 22, часы «Слава» с харак­терными царапинами на оборотной стороне принес в ми­лицию один водитель, купивший их у пацаненка за 10 р. (а стоимость их — 60 р.). Заподозрив неладное и узнав о страшной смерти двух горожан, сам принес их в милицию. Родные убитого их опознали, да только пацана того найти не удалось, как ни искали.

Более тщательно искали джинсовую куртку. Потому что под ней, курткой убитого, мог оказаться убийца. И хотя был у нее характерный признак — споротая нашивка, вер­нее, более темное место, где ранее была нашивка «ВВС

США» на английском языке, которую патриот Кордин спорол сразу после покупки куртки в Москве в магазине «Олимп», но ни саму куртку, ни человека в такой куртке найти не удавалось.

—

Есть соблазн, — потянулся Коржев, — выставить по­стоянный наряд в квартире убитого Кордина...

...Расчет какой? После убийства они нашли у него очень их заинтересовавший документ — разрешение на право ношения и хранения оружия. То, что оружие им нужно, коли встали на «тропу войны» с обществом, тут и Шерло­ком Холмсом не надо быть, чтоб догадаться.

Нетрудно предположить, что захотят они этим оружием воспользоваться. А сделать вывод, что у человека, имевше­го в кармане такой документ, дома есть сам ствол, тоже не надо быть семи пядей во лбу.

—

Теперь вопрос: что окажется сильнее — желание зав­ладеть стволом или страх попасть в руки милиции или про­куратуры.

Коржев пришел к выводу, что страх пересилит.

Убийцы теряли рассудок, когда убивали. Только сумас­шедшие, опьяненные кровью и властью над беззащитны­ми людьми отморозки могли лишать людей жизни так жес­токо, причиняя им неимоверные страдания.

Но в остальном, в момент выслеживания своих жертв, после убийства, когда заметали следы, бандиты действова­ли вполне осмысленно и логически.

—

Как правило, особо жестокие люди трусливы. И жес­токость эта своеобразное проявление трусости, комплекса неполноценности, — бормотал Михаил. — Значит, страх... Страх сидит в них... Не пойдут они за ружьем!

Конечно, некоторые меры предосторожности предпри­нять надо.

Родным убитого Кордина предложили некоторое время пожить в деревне у родственников; была оговорена систе­ма оповещения. Но выставлять наряд в квартире посчита­ли нецелесообразным. Сил у правоохранительных органов города мало, а преступлений много. Такие дела...

Так что дальше? Ну, оклемается Лебедев, еще разочек допросим, может, что еще и вспомнит, характерное для бандитов. А пока, — сегодня Михаил звонил в больницу, — врачи говорят, что наибольшее опасение внушает ранение печени в результате колото-резаной раны живота. Но есть надежда, что постепенно печень регенерируется. Перели­вания крови помогают. Что касается колото-резаной раны справа в области седьмого ребра, то она оказалась хотя и проникающей, но не опасной — ни один жизненно важ­ный орган не задет.