— Хорошо вошла? — поинтересовался Витек под дружный гомон остальных.

— Вошла, вошла, — закивал Фред, вызывая дружный хохот. — Самому не верится, но вошла. — И он тоже улыбнулся. — Хороший обычай. — Но не успел новый знакомый стать своим парнем, даже огурец не доел, как перед глазами поплыли сначала мелкие, но яркие и радужные круги, затем круги увеличились, но потеряли радужную окраску и помутнели, далее наступил полный провал памяти. Вслед за стаканом выскользнул изо рта огурец, а сам американец завалился на бок. Ему уступили полностью одну лавочку гостеприимные русские.

— Слабаки буржуи, — заметил Митяй.

— Откуда они тут взялись? — спросил Николай, прикуривая сигарету.

— Мама мне как-то рассказывала, что у тети Лены в Америке живет брат-миллионер, — поделилась девушка.

— А как жена его здесь оказалась?

— Не знаю, — пожала плечами девушка.

— Он же русский, — смекнул Витек. — Последствия бурной молодости, сам понимаешь.

— Они до сих пор неравнодушны друг к другу, — уверенно произнес Николай, пуская дым кольцами.

— Нужна она ему сто лет, — не согласился Гриша. — Стоит только взглянуть на него и на нее по отдельности, и слепому станет понятно, что она нужна ему, как собаке пятая нога.

— А если присмотреться, с какой нежностью они смотрели друг на друга? — стоял на своем Груздев.

— Просто нахлынули старые воспоминания…

— Кончайте трепаться, перерыв окончен, — прервал разговор Митяй, — пора работать. Яма сама по себе не выроется.

Мужики нехотя поднялись и не спеша поплелись к могиле.

…Миронов с женой вышли с кладбища. Из машины выскочил водитель и раскрыл заднюю дверцу.

— Мы прогуляемся, потом вернемся, — сказал Иван Николаевич, и они двинулись не в сторону городка, а в открытое поле. Метров через триста остановились и сели прямо на траву.

— Испачкаешь костюм, потом ничем не отстираешь, — предупредила женщина.

— Не придавай таким мелочам значения, лучше расскажи о себе, дочке.

Вероника Федотовна покачала головой, дивясь беспечности мужа.

— А что про себя рассказывать? Живем, как все, не хуже других.

— Мне бы хотелось, чтобы мои самые близкие люди жили, не зная нужды и даже какого-то недостатка.

— Нуждаться мы не нуждаемся, а недостаток порой у всех бывает, мы не капиталисты.

— Что ты имеешь против капиталистов? — улыбнулся Иван Николаевич. — И почему отказываешься от моей помощи?

— Политикой я не интересуюсь, но мы живем в странах с разным строем. Что же касается твоих посланий, то отказывалась из личных соображений. — И женщина отвернула лицо в сторону, чтоб не выдать нахлынувшие чувства.

— Пыталась вычеркнуть меня из памяти? — догадался собеседник о недосказанном.

— Почему пыталась?

— А что, вычеркнула?

По тому, как напряглись мышцы на скулах, было заметно, что отрицательный ответ его сильно разочарует. Пауза несколько затянулась. Миронова врать не привыкла, а признаваться первой не стремилась.

— А ты? — вопросом на вопрос наконец ответила она.

— Я и не старался забыть тебя и дочь. Между прочим, если, конечно, помнишь, предлагал ехать вместе со мной. — Он закурил и добавил: — Предложение остается в силе.

— Ты не женился на своей новой родине? — Она понимала, что он имел на это и юридическое, и моральное право, но очень хотелось услышать, что он холост.

— Не женился, — потешил мужчина ее женское самолюбие. — Но ты не отвечаешь на мои вопросы, а только задаешь сама.

— Хорошо, — сдалась она под его натиском. — Я не смогла вычеркнуть тебя из своих воспоминаний, но в Америку с тобой не поеду. — Вероника Федотовна ласково посмотрела на родного человека и продолжила: — Не потому, что придерживаюсь старых взглядов, а потому, что считаю — невозможно вновь склеить разбитую чашу. С годами осколки затерялись, всех уже не собрать.

— Чашу можно купить новее и современнее, — выдвинул свою теорию Миронов, усиливая натиск, так как догадался, что женщина на перепутье.

— Поздно, дорогой. Мы из своей чаши испили, пришла пора другого поколения.

— Сорок один год — это предел для личной жизни? — искренне удивился Иван Николаевич. — Люди только формируются к этому возрасту во всех отношениях.

— Только у нас с тобой позднее зажигание, — улыбнулась Вероника Федотовна. — Признаюсь, что тогда хотела поехать с тобой, потому что любила… но переборола себя. Сегодня кажется, что поступила неверно, но прошлого, к сожалению, не вернуть.

— Не стану ходить вокруг да около, но нас по-прежнему влечет друг к другу, — он взял ее натруженную, но мягкую руку в свою, — и мы вправе строить свое семейное счастье. Допущенные ошибки исправлять никогда не поздно. Верю, и умные люди пророчат, что когда-нибудь Россия изменит отношение к Западу, тогда перед такими, как мы, рухнут преграды.

Женщина доверчиво опустила голову ему на плечо, и так ей сделалось хорошо.

— Вечность, наверное, просидела бы вот так, рядом с тобой, — призналась она.

— Не понимаю я тебя: хорошо ей, но…

Миронова приложила свой палец к его губам, и мужчина замолчал. Затем склонился, отведя ее руку в сторону, и поцеловал, с чувством и нежно. Внешне они действительно не подходили друг другу. Он — интересный, элегантный, а она — простая русская женщина, отнюдь не красавица. Но есть хорошая русская поговорка: с лица воду не пить. В такую, как Вероника Федотовна, влюбляются медленно, но обычно навсегда, ведь она излучает столько доброты и тепла…

Иван Николаевич расстегнул пуговицу на пиджаке и прижал любимую женщину к груди. Миронова мягко отстранилась.

— Мы выбрали неподходящее для этого время.

— С тобой я теряю голову, — оправдался Иван Николаевич. — Дай мне надежду, большего не прошу.

— Нам пора идти. — Она встала, поправляя юбку. На обратном пути сообщила самую главную и важную, просто ошеломляющую для Ивана Николаевича новость: — Твоему внуку уже четыре месяца.

Мужчина замедлил шаг, глаза увлажнились.

— Значит, в роду Мироновых появился наследник. Моя, казалось, несбыточная мечта осуществилась.

— Неужели ты веришь, что я отпущу его на чужбину?

— Это решать только ему, — не стал спорить, но резонно заметил Иван Николаевич. Они вернулись к кладбищу, и миллионер послал водителя за адвокатом.

Для выполнения несложного поручения шоферу понадобилось слишком много времени. Когда Миронов уже начал терять терпение и в третий раз взглянул на часы, у выхода с кладбища показалась забавная компания: впереди шла девушка с дипломатом, а за ней Митяй и Гриша тащили адвоката, голова которого свесилась набок, а ноги, хоть изредка и дергались, но волочились по земле. Глаза у Прокейна оставались закрытыми, а сам он бормотал что-то бессвязное, перемешивая английскую речь с русскими эпитетами. Замыкали шествие Витек и водитель, которые несли облегченные хозяйственные сумки.

— Что с ним?

Иван Николаевич даже вылез из машины.

— Сестру вашу помянул, а на солнышке-то с непривычки и припекло, уснул, бедолага, — оправдал Фреда Митяй.

— Вы слишком быстро вернулись, — заметил Витек. — Но ручаюсь, что через сутки он придет в некоторую норму.

До Миронова дошло, что в его отсутствие адвоката успели накачать спиртным, ведь сам он оставался человеком с русской душой и хорошо помнил русские обычаи.

— Если можно, посадите его на переднее сиденье, — попросил он собутыльников, которые, в отличие от американца, твердо стояли на ногах.

Хлопнули дверцы «Волги», заурчал мотор, и машина плавно тронулась с места.

Николай Груздев и сам не мог вспомнить и объяснить, как и когда у него выработался комплекс: страх потерять любимую женщину, за которую так усердно боролся, ни перед чем не останавливаясь. Ему казалось, что отец приучил Марину Владимировну к дорогим подаркам и роскошной жизни, поэтому не скупился тратить на нее сбережения. Но деньги, вырученные от продажи золота, таяли на глазах, а основного тайника Сергея Емельяновича ему так и не удалось обнаружить ни в квартире, ни на даче. Он рисовал мрачные картины ухода от него жены, когда закончатся остатки денег.