К моему приходу все уже были готовы к отправлению на рейд — к месту торжественной церемонии подъема флага. Матросы в нетерпении слонялись по кубрику, боясь даже присесть, чтобы не помять наглаженные брюки.

— Почему так рано? — делая вид, что не понимаю причины волнения, спросил я, приняв рапорт от дежурного по команде. — Чай пили?

— Так точно, товарищ капитан третьего ранга, уже пили!

— Вы, наверное, им спать не дали! — указал я на часть кубрика, где поднимались со своих коек заспанные англичане.

— Да... видать, немного помешали, товарищ капитан третьего ранга. Но... они понимают, — сверлил меня веселыми глазами Трапезников. — Конечно, волнуемся малость.

Внешний вид подводников был образцовым: аккуратно подстрижены, причесаны, побриты, обмундирование выглажено, туфли начищены до лакового блеска.

Мы пришли на пристань намного раньше буксира, который, должен был доставить наши экипажи на линейный корабль, одиноко стоявший на обширном рейде.

Стояла «шотландская» погода. Слабой пеленой туманной дымки неприветливо прикрывался весь Фёрт-оф-Форт. Моросил дождик. Такая погода обычно дурно влияет на настроение людей, но сегодня она была бессильна. Люди словно не замечали хмурую стихию. Они шутили, веселились, торжествовали.

На линкоре нас встретили моряки-надводники. Они с неменьшим волнением ждали знаменательного события.

Одна за другой выходили из Док-Ярда подводные лодки и направлялись на рейд к месту стоянки линкора. Их вели английские команды экипажей. Две из них — «Санфиш» и «Урсула» — ошвартовались к правому борту линкора, а две других — «Унброкен» и «Унисон» — к левому.

Наши экипажи были выстроены на кормовых надстройках подводных лодок. Английские команды заняли носовую часть палуб.

На церемонию передачи кораблей прибыли из Лондона наш посол и глава советской миссии в Англии. Вместе с ними на палубе появились английские адмиралы.

Загремел джаз. Нас уверили, что военного духового оркестра на островах нет. И гимн обеих держав исполнял обычный джаз-оркестр.

Стройные ряды моряков замерли. Под звуки английского гимна на кораблях плавно начали спускаться флаги.

Вслед за минутной паузой раздались волнующие звуки нашего гимна, и советские военно-морские флаги, освещенные выглянувшим из облаков солнцем, гордо развеваясь по ветру, поползли вверх.

После окончания торжественного церемониала английские экипажи пересели на буксиры и отправились в порт.

День уже был на исходе, когда подводные лодки получили разрешение от командира отряда идти к месту своей стоянки в Док-Ярде, расстояние до которого не превышало трех миль.

У внешнего причала Док-Ярда первой ошвартовалась подводная лодка «Санфиш», второй «Урсула». Затем одна за другой ошвартовались и остальные корабли.

Берег заполнился народом. Грузные полисмены прохаживались вдоль набережной, поглядывая на рабочий люд, приветствующий советских моряков.

Я сошел с мостика на палубу и увидел Свиридова, созерцавшего развевающийся по ветру кормовой флаг.

— Свой! И насколько теплее под ним. Словно и не чувствуешь ни тумана, ни дождя... — взволнованно сказал он.

Вечером я решил вернуться на лодку проверить несение дежурной службы. Дежурный главстаршина Терлецкий оглушил меня рапортом такой звучности, которой я не слыхал от него и на Черном море. За время наших переездов он соскучился по службе и теперь «отводил душу».

На верхней палубе все было в безукоризненном порядке. Спустившись же в центральный пост, я натолкнулся на необычную картину. Не успел вахтенный скомандовать «смирно», как из-под разобранного компаса выбрался измазанный человек. Я не сразу узнал его под толстым слоем машинного масла и грязи.

Матрос ловко вытянулся и, застыв, слушал, как я принимаю рапорт.

— Вольно! — рокочущим басом скомандовал вахтенный.

Свободные от нарядов люди уже давно должны были быть в клубе. Наконец-то я нашел повод, чтобы придраться и к вахтенному и к сопровождавшему меня главстаршине.

— Непорядок, — с притворной строгостью сказал я.

— Так точно, непорядок, — уныло согласился Терлецкий, но где-то в уголках его губ скользнула улыбка.

— Что вы делали тут так поздно? — спросил я матроса.

— Виноват, — растерянно сказал он, — проверить хотел контакты...

Опустив руки по швам, он начал пространно объяснять, что хотел только проверить, в порядке ли компас.

— Минут десять осталось, товарищ капитан третьего ранга, — засуетился он.

Для того чтобы собрать компас, нужно было несколько часов.

В дизельном отсеке я лицом к лицу столкнулся с Каркоцким.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга: от парторга я не ожидал нарушения корабельной дисциплины. Лицо у него было грязным, как и у остальных матросов, руки вымазаны соляром.

— Виноват, товарищ капитан третьего ранга. Матросы хотели, проверить, все ли в порядке, ну и...

— Оставили нам все в грязи, — вмешался матрос Мисник, о котором в команде не без основания говорили, что из него и слова не выдавишь. — А разве машина такое обращение терпит?

— Сами поглядите, — пришел в себя обрадованный поддержкой Каркоцкий, — можно ли, чтобы в дизельном было такое...

И жестом, исполненным презрения, Каркоцкий показал на ведра с грязью, счищенной с машин.

Годы жестокой войны выработали в каждом подводнике чувство личной ответственности за порученный участок работы, и в некоторых случаях, оберегая людей, это благородное чувство приходилось сдерживать.

— Сегодня праздничный день, вы разве забыли, старшина? И потом... вообще требуется отдых, люди же не автоматы, — стыдил я Каркоцкого в присутствии подчиненных.

— Отдохнем, товарищ командир, в процессе работы! — как бы невольно вырвалась у Мисника старая «малюточная» поговорка.

Тут же он испугался своей невоздержанности и весь сжался, словно приготовившись к обороне.

— Однако, Мисник возмужал.

— И даже немного подразболтался, — добавил Каркоцкий, сверкнув глазами на своего подчиненного.

— Ну, вы уж слишком...

— Нет, товарищ командир, он перерождается, становится болтлив. Я бы его на губу посадил, да стыдно перед англичанами... Вот приедем домой...

Я приказал Терлецкому собрать в центральный пост всех, кто находится на лодке. За исключением дежурного и дневальных по кубрикам на «Чейсере», весь экипаж оказался в сборе.

— Товарищи, я не хочу вас ругать за ваш трудовой порыв, — сказал я, — но поймите, что сегодня наш корабельный праздник. Кроме того, нам просто надо отдохнуть. Завтра с утра выходим в море. Дней отдыха не будет... А сейчас быстро в кубрик! — скомандовал я. — Переодеться — и в клуб на танцы! Советские подводники лучше всех работают, лучше всех воюют и лучше всех танцуют и веселятся — так ведь?

В сопровождении дежурного по кораблю я вышел на пирс вслед за матросами и старшинами. К подводной лодке подходили лейтенанты Дэвис и Лейкок.

— Мы вас хотим пригласить в офицерский клуб, — начал Лейкок.

— Очень благодарен за внимание, но сегодня не могу, — возразил я, — в другой раз.

— Почему?

— Иду в клуб со своими подводниками.

— В клуб? С матросами?

— Да.

— Это же неприлично! — переглянулись офицеры.

— Но, мистер Лейкок, матросы мои боевые товарищи. У нас сегодня общий корабельный праздник, и мы его будем праздновать вместе. Думаю, это будет прилично и весело!

Состязания 

После поднятия советского военно-морского флага наши подводные лодки были перебазированы в порт Данди и на время прохождения курса боевой подготовки вошли в состав интернациональной флотилии.

Нас, советских офицеров, расквартировали с офицерами других наций в фешенебельной гостинице «Мейфильд» в двух километрах от Док-Ярда. Остальной личный состав был размещен в матросских казармах в самом порту.

В состав интернациональной флотилии входили, кроме английских, подводные лодки Голландии, Норвегии, Свободной Франции, Дании и Польши.