Нас разделили на две части. Моряки надводных кораблей были размещены на пароходе со странно звучащим названием «Императрица России». Подводников же отправили на эскортный авианосец «Чейсер», который стоял в ремонте и мог быть использован для временного размещения людей.

Поздно вечером, когда все хлопоты были закончены и мы, предвкушая отдых, готовились ко сну, к нам в каюту вошел Трипольский.

— Спать готовитесь?

— Так точно, спать, — подтвердили мы с Фисановичем, моим соседом по каюте, капитаном второго ранга.

— Ничего не выйдет, — лаконично бросил комдив, привычно посасывая погасшую трубку.

— Как не выйдет? — озадаченно переспросил Фисанович. — Ночь же...

— Хозяева приглашают в салон, на коктейль-партию. Там, говорят, познакомят с офицерами подводных лодок, которые нам передаются, и вообще... познакомятся с нами. Так что придется показать им... ваши оригинальные уши, — Трипольский дружески подмигнул Фисановичу и пошел к выходу.

Я пытливо глянул на своего соседа и только теперь убедился, что у него действительно редкостные уши. Герой Советского Союза Изя Фисанович, или Фис, как его называли подводники, родом из-под Харькова, в свое время по путевке ленинского комсомола был послан в Военно-морское училище имени Фрунзе. Окончив его и попав на подводные лодки Северного флота, он сравнительно быстро занял место в рядах прославленных подводников. На его боевом счету числилось четырнадцать потопленных фашистских транспортов и кораблей. О Фисановиче я слышал еще на Черном море, но познакомился с ним только на английской земле. Он обычно удивлял новых знакомых своим сугубо штатским видом, мало вяжущимся с представлением о «морском волке». Коротко остриженная голова, оттопыренные уши, разные по величине и форме, вечно воспаленные oт полярного ветра глаза. Все это не вязалось с распространенным в литературе довольно шаблонным образом бородатого капитана, «стальными» глазами уставившегося во мглу бушующего моря.

Взгляд у Фисановича был вовсе не стальной, голос не охрипший, даже несколько женственный, не любил он ни пить, ни осыпать подчиненных ругательствами.

Он был интересным собеседником и очень остроумным человеком.

Раньше чем через полчаса мы были в каюте командира дивизиона.

В салоне, который сквозь густой табачный дым нельзя было окинуть глазом, было шумно. Держа в руке стаканы с крепкими смесями джина и виски, с различными соками и время от времени отпивая из них, офицеры беседовали, стоя группами и сидя на многочисленных низеньких и причудливых диванчиках, размещенных вдоль стен.

Наше появление не было замечено присутствовавшими, и я почувствовал себя в неловком положении незваного гостя. Вероятно, и остальные мои товарищи испытывали такое же чувство.

— О-о-о! Наши гости! Очень приятно! — подскочил к нам, наконец, быстрый в движениях, щупленький англичанин с нашивками старшего лейтенанта. — Меня зовут Лейкок, я назначен офицером связи к вам.

Лейкок говорил по-русски без какого бы то ни было акцента. Внешность нашего нового знакомого ничем характерным не отличалась. Я подумал, что он русский, и высказал это.

— Нет, мистер Иосселиани, — как-то холодно улыбнулся Лейкок, обнажив свои белоснежные, но, кажется, вставные зубы. — У меня только мама была русской, сам же я англичанин.

— Ну, у него и папа, положим, был русским капиталистом... Но не будем об этом говорить, — украдкой шепнул мне на ухо капитан второго ранга Сергей Зиновьев. — Ты его смущаешь.

— Откуда ты знаешь?

— Я же приехал на острова немного раньше вас, — объяснил Зиновьев. — Пока вас здесь ждал, часто приходилось бывать в компании офицеров. Они все выболтали. Его папаша, некий Кукин, был владельцем Владивостокских холодильников...

— Да что ты?!

— Представляешь, как он рад нас с тобой видеть?

Мы переглянулись.

Трипольский подвел к нам невысокого бородатого лейтенанта.

— Дэвис, — протянул он мне руку. — Говорят, вы будете у меня отбирать подводную лодку.

— Иосселиани. Почему отбирать? Мы же с вами союзники и... друзья?

— Вы правы, но... другую лодку под свое командование я не скоро получу.

Около нас образовалось кольцо офицеров. Люди подходили и знакомились с нами, обмениваясь несколькими общепринятыми фразами.

К нам подвели изрядно подвыпившего офицера.

— Командер Чоувел, — представился он.

— Потопил русскую подводную лодку,:

— ухмыляясь, сообщил о нем лейтенант Дэвис.

— Я русских всегда любил, хотя и не приходилось их так близко видеть, как сегодня, — запинаясь, заговорил Чоувел. — Даже больше того: приходилось топить русские подводные лодки...

— Где же вы их топили? — не поверив этой болтовне, спросил я.

— Нехорошо вспоминать. Это произошло, когда вы с Финляндией воевали. Я на своем миноносце был в дозоре у Нордкапа, обнаружил вашу лодку, пробомбил ее и, к сожалению, потопил. Меня наградили вот этим орденом, — он не без гордости показал на орденскую ленту, прикрепленную к его тужурке.

— Мы же с вами не воевали?

— Мы же, дорогой, — люди военные, нам не положено знать: кого бить, за что бить и многое другое. Мы выполняем приказы... — ответил Чоувел.

Я со вниманием прислушивался, и мне начало казаться, что рассказ подвыпившего офицера — правда. Но один из наших командиров подводных лодок — Панков — внес существенные дополнения в этот рассказ. Вмешательство Панкова было для всех неожиданным, и впоследствии я раздумывал о том, что немало было в военное время самых удивительных случайностей. К ним, на мой взгляд, и относилась встреча Чоувела и Панкова.

— Вот кто меня, оказывается, лупил! — вмешался  в разговор Панков. — Вы, следовательно, меня хотели потопить?

— Вас? Потопить? Почему? — растерянно забормотал англичанин, устремив свой взор на нового собеседника. — С кем имею честь?

— Я командир той самой лодки, которую вы топили.

— Вы шутите?

— Нет, не шучу. После того как вы бросили на меня двадцать две бомбы, вы спустили шлюпку...

— Спустили, — с волнением перебил англичанин.

— Я отошел к берегу, поднял перископ и наблюдал за вашими действиями. Вы очень долго возились на воде.

— Черт побери, — развел руками англичанин, — все верно! Почему же вы не стреляли, если видели нас стоящими с застопоренными машинами?

— Зачем же? Мы же с вами не воевали...

— Но я же вас бомбил?!

— Откровенно говоря, поначалу я думал, что вы случайно уронили бомбы, они не причинили нам никакого вреда, — язвительно ответил Панков. — А потом мне показалось, что вы принимали нас за кого-то еще.

— Никак не думал...

— Вот и хорошо, что никак не думали, — вмешался Трипольский. — Все хорошо, что хорошо кончается. Теперь об этом не следует вспоминать.

— Как же хорошо? — возразил лейтенант Дэвис. — За что же тогда он получил орден? Не совсем хорошо!

— Наоборот, хорошо: и орден есть, и миноносец цел, и лодка цела, — под общий хохот объявил Трипольский.

— За орден он получает ежемесячно деньги, — не без издевки показал лейтенант Дэвис на грудь своего товарища, — значит, это неправильно...

Англичане долго высмеивали Чоувела. Но шутки его не задевали. Он частыми глотками отпивал из своего стакана и победоносно посматривал на товарищей,  словно кругом раздавались хвалебные речи по его адресу.

— Выпьем за то, чтобы таких нелепых ошибок больше не было! — предложил тост лейтенант Дэвис, высоко подняв стакан.

— Нет, — возразил Трипольский, — выпьем за дружбу английского и нашего народов! Чтобы эта война была последней!

Осушив стакан, Дэвис глянул на мою грудь и воскликнул:

— О-о-о! У вас много орденов! Сколько же денег они вам приносят ежемесячно?

— Вы, как военный человек, должны знать, что ордена приносят славу, а не деньги, — сухо ответил я.

— Это, конечно, верно. Но мы не век будем военными. Нас в любое время могут выгнать. А когда мы перестанем быть военными, тогда слава не будет нужна; будут нужны только деньги. Согласны?