— Как я Вас понимаю… И всёж-таки не сочтите за труд…, — с искренним сочувствием в голосе проговорил старлей едва сдерживая себя чтобы не закатать Паше в ухо. Он решительно подошёл к роялю и с шумом захлопнул крышку.

— Концерт закончен! — торжественно произнёс Сергей, с поклоном обращаясь к оторопевшим дамам, — деньги за нереализованные билеты вы можете получить в кассе «Малого зала» нашей филармонии.

— Позвольте, но…, — захлопал веками влажных глаз, казалось, готовый расплакаться Захарук.

— Никаких «но»! — заорал на него окончательно выведенный из терпения старлей, — в парк! Пулей! Метнуться в ужасе! Немедленно сменить сети и доложить! Лжец! Докладывать хорошо научился: «Автомобили взвода к маршу в полевой район готовы!» Я теперь каждый Ваш шаг контролировать буду!

Лейтенант пристыжено выскользнул за дверь и широкими шагами зашагал в сторону парка. «Сейчас опять что-нибудь напортачит, — подумал, глядя ему вслед, Сергей, — Захарук — это точно «лейтенант-катастрофа». Надо бы всё же настоять на его переводе на новое место службы. Куда угодно, только подальше от личного состава. А может он этого только и ждёт? Поэтому — косит? Непохоже. Но его перевод станет возможным только летом, когда пришлют новую партию выпускников-лейтенантов. Не случилось бы до лета какой-нибудь беды…».

И беда не замедлила вскоре случиться. Она случилась при выезде на первые летние учения, когда бойцы под руководством Захарука пытались прицепить к машине смонтированную на шасси дизель-генераторную установку, и голова одного из них оказалась расплющенной между кунгом машины и кожухом дизеля. Боец погиб на месте. Захарук каким-то чудом избежал уголовного наказания, был наказан по партийной и дисциплинарной линии, а затем переведен на какую-то спокойно-тупиковую должностёнку в штабе, связанную с перекладыванием с места на место пыльных и никому не нужных бумаг внутри больших сейфов.

Но все эти события ещё случатся потом. Жарким летом. А сейчас рота была на учениях в морозном лесу, и старлей, не привыкший бросать слов на ветер, ежеминутно контролировал действия Захарука. После очередной передислокации водители доложили взводным о слитии воды из систем охлаждения, о чём взводные, в свою очередь, доложили Сергею. Доложил и Захарук.

— А Вы сами проверили? — спросил его старлей.

— Так точно!

— Извините, не верю. Вы и знать-то, наверное, не знаете о том, что надо контролировать, но при этом никогда не стесняетесь бодро докладывать. Пройдемте к расположению Вашего взвода.

Сергей в два приема оказался на крыле первого попавшегося ему на пути «УРАЛА» из взвода Захарука. Лейтенант неуклюже вскарабкался вслед за ним.

— Ну и открытие каких кранов надо контролировать, товарищ лейтенант? — спросил Захарука старлей, поднимая тяжёлую крышку капота.

Лейтенант молчал тупо уставившись на двигатель.

— Так, уже не плохо, — проговорил старлей, — а где водитель?

— Алкадыров! — крикнул куда-то в сторону Захарук.

— Я тута, товалис литинат, — пролепетал снизу малорослый раскосый киргиз.

— Не тута, а здеся, — шутливо поправил его старлей, — ну-ка, боец, полезай, покажи, как воду сливал.

— Я открыла эта крантика, — тыкая пальцем в кран неуверенно изрек Алкадыров, взобравшийся на другое крыло.

— И всё?

— Така точно.

— Баран!

— Иникак нет. Два баран!

— Чего-чего?

— Алкадыров за два баран купила себе права.

— Вот теперь понятно. Смотри сюда, Алкадыров. И Вы тоже загляните, Захарук, лишним для Вас не будет, хотя бы в плане общей эрудиции. А может, когда и для чего-нибудь другого пригодится. Вот он, второй «крантик», который надо открывать при сливе воды, а потом не забывать его закрывать. Понятно?

— Так тосьно.

— Открывайте. Видите, сколько ещё осталось воды? Ещё бы часок-другой и прощай двигатель.

— Так тосьно.

— «Так тосьно». Вот заставили бы вас когда-нибудь за свой счёт движки покупать, загубленные по собственной дурости, тогда в Киргизии, Алкадыров, наверное, баранов вообще бы не осталось.

— Так тосьно.

— И вот таким образом, Захарук, повторяю: только таким. Своими глазами и ручками убедиться в том, что всё сделано правильно и на других машинах.

— Есть.

— «Есть» — на жопе шерсть. Вы это уже раз говорили, а воз и ныне там. Приступайте.

Вот из-за такой предвзятости старлея к Захаруку второй роте батальона удалось избежать потерь боевой техники. В других ротах сложилась плачевная ситуация. Видимо, там были свои Захаруки, Оболонники и Алкадыровы, но не было старлеев, сравнимых по гнусности с Просвировым. И поэтому автомобили этих рот эвакуировали из полевого района специально вызванными из Кантемировской дивизии танковыми тягачами. Вот поэтому-то и приехал на «разбор полетов» целый командир вышестоящей части из самой Москвы-матушки. Ехал, видимо, с целью учинения форменного разноса всех и вся. Клокотало, наверное, в нём неистребимое желание смешать всех батальонных военных с их же собственным дерьмом. Но когда он вышел на плац и посмотрел на и без того удручённые и горящие искренним раскаянием лица военных, то решил он, видимо, сменить свой праведный гнев на всепрощенческую милость. И вместо глобальной порки, грозящей перерасти в избиение военных младенцев, решил устроить он очередной ободряющий спектакль. В начале своего мастер-класса командир принялся что-то пронзительно кричать стоящим на плацу батальонным военным. Кричал он что-то жизнеутверждающее. Кричал с высоты установленной на плацу трибуны. Ничего не понимающие военные уныло подрагивали отмороженными ушами. На их лицах выражалось полное отсутствие воодушевления. Это не осталось не замеченным командиром. И, видимо, для того чтобы исправить ситуацию и влить в военных большую долю оптимизма, командир решительно спрыгнул с трибуны, быстрыми шагами направился к строю. В какой-то момент многим показалось, что он пошёл на таран, но на расстоянии метров пяти от первой шеренги строя командир вдруг резко замедлил движение и даже поменял его направление. Командир принялся неспешно и важно прогуливаться вдоль замершего от ужаса строя… При этом с его миролюбиво шевелящихся губ продолжали срываться какие-то ободряющие слова. До задних рядов строя изредка доносилось: «Уроды! Слюнтяи! Не в состоянии…! Неучи… «Крантики»… Вода… Плохая связь… Тридцатипроцентное выполнение… Сгною… Разжалую… Сошлю в Мухосранск…». В общем, это была какая-то бессвязная речь усталого, взволнованного чем-то человека, и многие военные так ничего и не поняли. Прогуливаясь и дыша свежим лесным воздухом, командир заложил руки за спину и слегка наклонил вперёд свою буйную голову. В это время на край трибуны села ворона и приняла приблизительно такую же позу, как и у гуляющего по плацу командира. Некоторое время ворона находилась без движения и внимательно наблюдала за «гулёной», стоя боком и скосив на него хитрый глаз, а потом принялась в точности предпринимать те же движения, что и совершающий променад командир, с той лишь разницей, что вороний променад осуществлялся не на асфальтовом плацу, а на высоком деревянном краю стоящей на нём трибуны. Если командир шёл вправо, вправо шла и ворона. Если командир вдруг останавливался и возмущенно вскидывал голову, то же самое тут же вытворяла эта плутовка. Да, пожалуй, разницу составляло ещё и то, что на лице вороны почти полностью отсутствовала мимика. Вернее, мимика присутствовала, но у командира в этом плане возможностей всё же было несколько больше. Здесь ему впору было бы от всей души поблагодарить матушку природу. Ворона не могла, например, презрительно сморщить нос, усиливая степень отвращения командира к присутствующим неподалёку военным или же, подчёркивая удивление командира глупостью тех же военных, высоко поднять несуществующие брови. Но, в основном, всё выглядело вполне убедительно. Дополнительную пикантность этой ситуации придавало то обстоятельство, что все без исключения военные, стоящие на плацу, имели возможность наблюдать одновременно и командира, и ворону, а командир такой возможности не имел. Но военным всегда было наплевать на всякую там пикантность, поэтому они сначала тихо хихикали, а затем принялись ржать во все свои лужёные глотки. Ничего не понимающий командир поначалу принялся было что-то громко вопить, активно размахивая руками, но приблизительно тоже самое сделала и ворона… Она тут же остановилась, замахала крыльями и принялась возмущенно-гортанно каркать во всё своё воронье горло. При этом некоторые военные тут же выпали из строя и долгое время, звучно икая, катались по асфальту, другие же, те, что покрепче, строя не покинули, но икая таким же образом и иногда даже негромко попукивая, молча подпрыгивали на месте, согнувшись в три погибели. В общем, и этот спектакль удался! Удался, благодаря мастерству и прозорливости самого старшего на всю округу командира. Это же надо было так придумать, да ещё и с вороной суметь договориться!