— А с тобой говорили?

— Я — благословенный католическим пастырем правитель Доньского замка. А ты кто таков — все укрываешься в соломе, пока других приводят и уводят без возврата?

— Я — служитель православной церкви.

— Тогда мне гадать не нужно. Понимай так: братья Христовы держат тебя для особого дела. Чтобы обменять на какого-нибудь из своих, угодивших в плен.

— Правитель страны не рождается так, как всякая жизнь на земле, его создают люди. Старейшины округов, вотчинники. Когда люди поклонялись одним только духам земли и неба, разговаривали в час теней с предками, когда не воздвигали еще башен с крестами и колоколами в наших краях, когда нужды рода решались на родовых собраниях, — тогда правителей не было. Лишь одна беда была в ту пору; люди ходили с оглядкой, жили, опасаясь набега двуногих волков. Временами в округе, какую не пересечь от восхода солнца до заката, истреблялось все живое. И тогда старейшины родовых семей избрали одного правителя для всех — такого, кто держал сильную дружину и мог воздавать налетчикам тою же мерой. И герцигский Висвалд…

— Был мудрым владетелем, — не дал Юргис закончить бывшему доньскому правителю.

Поминая Висвалда, оба узника нередко сцеплялись. Совсем как столкнувшиеся на выгоне соседские козлы. Один превозносил Висвалда, другой — поносил. Один упрекал ерсикских вотчинников в своекорыстном предательстве, второй валил на Висвалда все вины без разбора. Хулил и за то, что пренебрегал он дружбой вотчинников, и за заносчивость, и за жестокий характер. И еще за недостойное поведение, из-за которого многие правители замков, когда война с тевтонами стала затягиваться, отступились от него.

— В своем самовозвеличивании Висвалд уже видел, как поднимается головой до небес. Выше кунигайта литовского, русских князей и даже государя Царьграда великого. Наряжаться он желал уже только в заморский пурпур, носить царьградские доспехи и дамасские клинки. И украшал себя лишь изделиями киевских мастеров.

В дни торжеств знатным людям, старейшинам вотчинных родов, приходилось кланяться ему ниже, чем сгибались бояре перед полоцким или псковским князьями. А кому из своих такая надменность была не по нраву, тех…

Что же постигло самого правителя Доньского замка? Старший сын убеленного сединами, уважаемого далеко за пределами своей земли латгальского вотчинника, Доте всегда в числе первых выступал на защиту отечества. Куда бы ни призывал владетель, где бы ни ущемлялись интересы своих, туда и шел Доте. Даже в эстонские края ходил. Однажды окольными путями, по топям и чащобам, пробрался он в тыл врага. Выждал, пока не вступили в битву главные силы, а тогда нежданно ударил на эстов из засады. Обратил в бегство, заставил бросить обозы. Висвалд в тот раз захватил богатую добычу — коней, оружие. А испокон веков заведено: военную добычу делят между участниками, всеми дружинниками. Полагалась своя доля, понятно и доньской дружине.

Висвалд спросил, что хотел бы получить сам Доте. Тот отвечал, что ему приглянулись тонкорунные овцы. С такой же легкой шерстью, какую на иноземных торжищах добывают за янтарь и воск. Такие овцы были в числе прочей добычи. Висвалд же раздарил овец своим ближним, направо и налево. А Доте достался всего один баран и один козел. Всего-то!

А разумно ли обошелся Висвалд с тевтонами? Пришельцы из-за моря поставили на берегу речки Ридзене свои торговые дворы. Висвалд собрал латгальское воинство и вместе с литовцами начал поход, чтобы прогнать немцев.

Ах, Висвалд хотел богатого, сильного Герцигского государства? Такого, какое опасались бы задирать охотники до чужого добра? Говоришь, он отомстил тевтонам за бесчинства людей католического епископа? Воздал рижанам за перебитых кормчих князя полоцкого, что вели свои суда в земгальский порт?

Чушь и околесица!

Благо Герциге заботило Висвалда не более, чем белку — вышелушенная шишка. Он приказал вздернуть на дыбу самых искусных златокузнецов Герциге за то лишь, что братья не поспели к сроку изготовить заказанный Висвалдом серебряный наперсный крест с изображением самого владетеля. Такие кресты носили русские князья.

Ах, какие поставил православные храмы в замке и в городе? Но не потому ли только возвел их Висвалд, что хотел уподобиться русским князьям? Церкви с дорогими крестами, с ликами чудотворцев в золотых окладах он строил, дабы внушить людям страх перед земным владетелем. Однажды, после удачного похода на Сакалу, он на сходе старейшин потребовал, чтобы впредь его титуловали «магнус»— великий. Так якобы именовались великие полководцы в каком-то латинском государстве. Понадобилось ему, видишь ли, подражать римским правителям!..

Говоришь, соперничать с русскими князьями было нужно Висвалду для того, чтобы охранить Герциге от захватчиков? От всех, кто стремился овладеть долиной Даугавы, водным путем от северных звезд к южным? Говоришь, был Висвалд смелым и неустанным борцом против притеснителей и всякой нечисти?

Да уж, конечно, смелым — если Юргис считает, что это от смелости Висвалд пустился наутек, столкнувшись с опасностью, когда под его знаменами не оказалось конных отрядов.

Не так ли произошло в пору первого захвата Герциге? Так! И сто раз так! Когда епископ Риги со своими рыцарями, паломниками, горожанами и другим народом двинулся из Кокиесе вверх по Даугаве и напал на защитников замка. Когда тевтоны ворвались, Висвалд бежал на лодке на тот берег. Бросив жену и ее приближенных на произвол одетых в кольчуги молодчиков.

Где был в тот миг Доте, спрашиваешь? Что сделал Доте, чтобы помешать поражению родной страны? Доте был в отцовском замке. А Дони от Герциге — в дневном переходе, если скакать по прямой.

Потом? Ну, потом Висвалд отправился в Ригу — выпрашивать прощение у епископа Альберта. Называл католиков своими братьями во Христе, признавал, что проучен был суровою карой, огнем и мечом. В Риге Висвалд обещал не следовать впредь языческим заблуждениям, жить в мире с римской церковью. В те дни Доте сопровождал Висвалда в Ригу как свидетель. Видел, как преклонил колени Висвалд, когда епископ взял три ленных знамени Герцигского государства. Латинская церковь возвратила ему латгальские земли, и Висвалд обещал католическому архипастырю свою дружбу, посулил открыть епископу злые умышления Литвы и русских, едва лишь о них узнает. Таким путем он вернул свободу своей жене — дочери кунигайта литовского и ее приближенным.

Говоришь, не было у него иного пути освободить владетельницу и прочих пленников? Не было у него такой дружины, чтобы разбить тевтонов? А что ж при их нападении он сбежал за Даугаву? Этому дивился едва ли не каждый второй из латгальских старейшин. Вот почему многие — и в их числе правитель Доньского замка Доте — придерживались заключенного в Риге договора.

И опять мелешь пустое, Юргис-попович. Врешь ты, что тевтоны нарушили договор, что они снова напали на отстроенный Герцигский замок и сожгли его. То были не люди епископа, а рыцари из Кокнесе, латники комтура.

И нет у Юргиса права швырять в Доте каменья упреков, обвинять его и тех, кто с ним согласен, в том, что не поддержали они Висвалда в его мелком стремлении отомстить. Доте, как и множество прочих, изголодались по мирному хлебу. Навоевались! А тут появился рыцарь брат Себастин. Мудрый рыцарь. Ему приглянулась дочка Доте. Породнились…

Почему, говоришь, не защитил Себастин своего тестя? За что заточили тевтоны доньского правителя? Ошибка, пустая ошибка. И зависть кое-кого из соседей. Не могли они вынести, что у Доте такой влиятельный зять.

Себастин ведь не отсиживался в Дони. Благородный рыцарь всегда спешит туда, куда призывает военный рог. И на сей раз тоже. Труба позвала к русским рубежам, на Пейпус-озеро. Сборы к походу на Псков затянулись. Некогда было Себастину навещать тестя. А тут некстати подвернулись сборщики церковной подати. Потребовали скот, хлеба, пива. Доте вместо того показал им, откуда ноги растут. Не лезьте, мол, в поместье рыцарской родни. И еще похлеще показал…