— И доставишь весть… в Аугштайте? — Прерывисто дыша, выталкивал слова литвин.

— Кунигайту аугшайтскому. Подам знак. — Юргис взбил подстилку собрата по беде, чтобы хоть этим попытаться подольше удержать в нем жизнь. Подольше… В том, что жизнь вскоре покинет изуродованную плоть литвина, сомневаться не приходилось. Если бы даже окропить сейчас жертвенной кровью алтари всех божеств латгальских, свалить под священными дубами целые кучи цветов, принесенных молящимися за него, и множество цветной пряжи — все равно тело литвина уже обтекали незримые глазом ужи Матери Призраков. Просто удивительно было, как сумел он всю ночь продержаться в сознании, как хватило у него сил сказать столь многое и важное, сказать так, чтобы его поняли.

Может быть, именно воля не оставить этот мир, пока тайну свою не передал живым, позволила ему пребывать в сознании.

«Молчание — врата мышления, — говорил владетель Висвалд родичам жены и своим людям. — Если некое действие вашего правителя кажется вам непонятным, даже неверным — обдумайте случившееся без слов, спокойно. Если, конечно, полагаетесь вы на правителя и верите, что он свято чтит волю богов и заветы прадедов…»

Как говорят, Висвалд сказал это братьям своей жены, посылая к немецкому епископу гонца с таким посланием: «Накануне Михайлова дня приду в Ригу со знатными людьми из крепостей моего края. Приду, дабы принять от епископа рижского ленные знамена Герцигского государства. Одновременно отказываюсь от прав владетеля земли Талавской, что ныне уже в руках меченосцев. С поры, когда Варайдот из Аутине, Таливалд из Беверина и Русин из Сатекле переметнулись к тевтонам и позволили католическим священникам окропить их головы святой водой римской церкви».

«…Висвалду возвращена будет невредимой жена его, дочь кунигайта литовского, схваченная в плен меченосцами вместе с ее подругами и приближенными. Висвалд получит как ленное владение самое Ерсику и впредь будет править землями, что простираются до Талавы на севере, до Друи на юге, и от левого берега Даугавы на закате до владений русских князей псковского, новгородского и полоцкого на восходе. Владетель Висвалд будет свободен от ленных обязательств перед Ригой в случае войны и не будет сражаться под знаменами немецких рыцарей». Таков был навязанный владетелю Герциге договор.

Не принять его Висвалд не мог. В тот миг владетель герцигский был лишен помощи союзников, русских и литовцев. Хотя сам он со своими дружинами неизменно выступал бок о бок с русскими князьями и литовскими кунигайтами, чтобы отогнать от долины Даугавы нагрянувших из-за моря хищников. Во время нападений на немецкие укрепления в Икшкиле и Саласпилсе мечи и боевые топоры ерсикцев вызывали у крестоносцев не меньший страх, чем русская и литовская конница. Но в час, когда была предана разгрому Ерсика, когда семья владетеля оказалась в плену, князь полоцкий сцепился со смоленским, литовцы схватились с князем полоцким…

Изувеченный литвин, принадлежавший к роду кунигайтов, поведал латгальскому книжнику еще и другое — о том, как попал Висвалд в подчинение к немцам. О новом вынужденном договоре с епископом рижским — после того как тесть Висвалда Даугеруте, возвращаясь из Новгорода, попал в плен к тевтонским орденцам и умер в заточении в Цесисском замке, а немцам стало известно о тайном союзе Герциге и Литвы. Вскоре Висвалду пришлось лишиться части своих земель, отошедших к Даугавгривскому монастырю, что близ Риги. Когда в Ливонию прибыл легат папы римского Вилюм Моденский, Висвалд принес ему жалобы и на епископа, и на капитул тевтонского ордена. Однако, несмотря на смелость, лишился после этого науйиенских и ликсненских земель.

Но главным из всего рассказанного Юргису была тайна, ради которой и пришел литвин в бывшие владения Висвалда, ради которой и подвергся пыткам. Оказалось: тевтоны, вознамерившись уже теперь завладеть всеми землями Висвалда, объявили, что был-де у Висвалда и еще один договор с Ригой. И по этому договору после смерти Висвалда все земли и богатства. Ерсики перейдут в руки епископа. Того, якобы, пожалел сам Висвалд. И эту тевтонскую брехню разносят вотчинники Дигнайского, Остравского и Доньского замков. Они твердят, что потомства у Висвалда нет и что он покинет сей мир без прямых наследников.

Однако в Аугшайте, в семье кунигайта, уже многие годы растут дочери, рожденные Висвалду его женой.

Конечно, сейчас Висвалд во власти тевтонов. Однако дружина литовской родни свершит небывалое, Литвины захватят в плен епископа рижского либо орденских главарей, чтобы затем обменять их на Висвалда.

Вот почему Юргис должен проникнуть к заточенному Висвалду в каменный мешок, где терпит он свои муки.

А проникнув — добиться, чтобы…

Умершего литвина вынесли из подвала к вечеру, когда небо уже совсем потемнело. Пайке ни с уборщиками, ни со стражей не пришел. Не показался он и до того, в часы утренней приборки, когда рабы пинками пытались заставить подняться уже окоченевшего пленника, а вслед за тем набежали допросчики и набросились на Юргиса с угрозами, требуя, чтобы он рассказал все, что открыл литовец перед смертью, что бормотал он в бреду. («Если не расскажешь — поступим и с тобой, как с этим язычником. В Круста Пилсе хватит приспособлений, развязывающих язык любому слуге дьявола».)

Юргис отвечал им упрямо и независимо — насколько может быть независимым продрогший и ослабевший пленник. И хотя имя Пайке так и просилось с языка, Юргис не произнес его, чтобы не спросили: зачем он понадобился тебе сейчас? Ведь совсем недавно, перед появлением литвина, ты отверг предложение твоего бывшего спутника. Хочешь встретиться с Висвалдом? Но дева Мария не допустит, чтобы обманывали ее верных служителей. Литвин открыл тебе что-то важное. Не то, что ты тут плел…

Уборщики и стражи уволоклись подвальным коридором. Юргис, подойдя к запертой двери, прислушался: не зазвучат ли приближающиеся шаги. Раз Пайке в замке, раз он заодно с тевтонами — после смерти литовца он не может не заглянуть в клетушку Юргиса. Его предательская душонка позволит оставить неудовлетворенным любопытство его повелителей, Юргис же, в свою очередь, без посредничества Пайке не сможет исполнить свой обет.

«Ржа земная, ржа небесная падет в воду, сгложет камень… Не сгложет плоть крещеного человека!» — повторял Юргис слова латгальского заговора, что приближает желаемое и отгоняет недоброе.

«Ржа земная, ржа небесная…»

Казалось, Юргис попал во власть незримого мучителя, Духа болезни. Невидимые челюсти впились в затылок, грызут крестец, колют бедра, коленные суставы.

Больно ложиться, больно засыпать…

Венец творения господня — человек, в которого создатель вдохнул жизнь после всех прочих тварей, и в поле и дома подвергается назойливым преследованиям кровососов, созданных в первые пять дней творения. И тогда красе и гордости всего живого приходится испытывать адские муки, ибо он не знает, кто из вредоносных напал на него и какими жертвами можно от него откупиться, какими заговорами оградиться. Не всякий человек мил земным и подземным духам, не всякий способен проникать в бывшее, сущее и будущее. Не каждый бывает прорицателем или колдуном…

Но, может быть, боли в крестце и затылке — вовсе не дело злых духов-мучителей? Может быть, ломота и колотье — от холодного сквозняка, леденящего тело? Люди постарше вечно жалуются на холод, зарываются в горячий пепел печи в риге, прикладывают к больному месту нагретые камни. По возрасту Юргис вроде бы к ним не принадлежит еще, но — только, по возрасту…

«Ржа земная, ржа небесная падет в воду, сгложет камень…»

Пайке не придет. Никто не явится сегодня. Так что Юргису остается лишь, пока еще хоть что-то можно различить, сгрести в кучу раскиданную по полу солому, зарыться в нее и попытаться согреть себя собственным дыханием.

Греться — и ждать удобного случая…

Ждать, надеясь на справедливость бога и людей?..

Справедливость истинную, какая исцеляет душу, какую призывают и которой отдают свою кровь чистые и честные люди во всех краях.