— Это вам в подарок.

Маседо взяла фазана, посмотрела на подбитую красивую птицу. Шея была прострелена умело, голова висела на коже.

— Жаль ее, птенцы, наверно, в гнезде остались, — сказала Маседо.

— Вот не знал, что вы такая жалостливая. — Серажутдин облизал толстые губы и, прищурив зеленоватые глаза, усмехнулся. — А ваши глазки разве мало джигитов ранили? Вот их пожалеть стоит.

— Скажете тоже, — недовольно пробормотала Маседо. — Хажа, возьми фазана, пусть бабушка хинкал сварит. — Она взяла кувшин, наполнила его водой и собралась уходить.

— А вы хинкала побольше варите, вечером в гости к вам нагрянем, — крикнул вслед ей Серажутдин. — А ты что, дурак, рот разинул, — прикрикнул он на Чупана, — ступай помоги девушке воду через скалу перенести.

— Я сейчас, ха–ха–ха, — гримасничая, запрыгал Чупан.

— Я тут покупаюсь, а вы пока идите в лес за ягодами, — громко сказал нам Серажутдин. — Да на меня не оглядывайтесь, купаться буду в чем мать родила. Как оденусь, крикну вам.

— А когда Маседо безо всего купалась, я караулила, — начала было Хажа, но я резко дернул ее за косу.

— Ты чего? — чуть не плача, захныкала она.

— Болтать научилась, как бабушка Салтанат.

— А ты зато ворчишь, как дедушка.

Незаметно мы подошли к лесу. Хажа юркнула под куст.

— Ой, смотри‑ка. Наверно, здесь гнездо фазана было… яички тут.

— Теперь фазаньи яйца есть нельзя, в них уже птенцы растут. Идем ягоды собирать.

— А солдат злой какой‑то. Правда? — вдруг сказала Хажа.

— Солдаты все злые бывают, они ведь с фашистами воюют.

— Но тут же нет фашистов… И зачем он фазана убил…

Мы дошли до серых скал. У подножья их росли могучие сосны, а выше стелился мелкий ельник. В выступах скал было полным–полно кисло–сладких ягод с черно–синим отливом.

— Иди сюда, тут ягод полно, — крикнул я.

— У тебя уж губы черные, — смеялась, глядя на меня Хажа.

— А у самой, у самой‑то, — дразнил я ее.

— Ой! — вдруг вскрикнула Хажа и отскочила в сторону. Чуть ли не из‑под ее ног вылетел орел и взмыл в небо. — Может, тут гнездо его? — в испуге спросила Хажа.

— Давай посмотрим. — Я начал осторожно спускаться.

— Тут же пещера, — крикнул я. Только подойдя вплотную, можно было заметить вход в пещеру: он был прикрыт большим, хорошо обтесанным камнем. Словно кто‑то нарочно обтесал его и пригнал к скале так, что он как навес прикрывал вход в пещеру. Я обошел камень и заглянул внутрь пещеры. Она была очень широкая. — Там что‑то лежит, — сказал я, не осмеливаясь войти внутрь один.

— Пойдем посмотрим.

Хажа спрыгнула ко мне и, присев на колени, тоже заглянула в пещеру.

— Вай! — воскликнула она, точь–в-точь как бабушка. — Тут можно целую отару спрятать! А помнишь, нам дедушка как‑то рассказывал о пещере в серых скалах? — сказала вдруг Хажа. — Он еще тогда партизаном был и в ней скрывался с раненым другом. А враги прошли рядом и их не заметили.

— Наверно, это та самая пещера, — тоже вспомнив рассказ деда, взволнованно сказал я.

— Вай! Сюда кто‑то идет! — Хажа испуганно прижалась ко мне. Я поднял голову, боясь увидеть идущего прямо на нас льва или рысь, чувствуя, что какой‑то зверь стоит за спиной и притаился, увидев нас. И как же я обрадовался, увидев удивленно смотревшего через кусты нашего туренка.

— Это же он! крикнул я.

— Кто? — испугалась Хажа. — Ой, туренок, хороший мой. Зачем ты прибежал? — А туренок подошел, потерся о плечо Хажи и как ни в чем не бывало зашел было в пещеру. — Не ходи туда! — Хажа изо всех сил держала рвавшегося туренка, но тот уже прогуливался по пещере, и вдруг под копытами у него что‑то звякнуло.

— Банка какая‑то, — сказал я, заглядывая в пещеру. Держась за мою руку, туда вошла и Хажа. Она подняла банку. Это была консервная банка, ко дну которой прилип еще свежий кусок мяса. — Смотри‑ка. Кто‑то недавно открыл. Наверно, орел мясо и доедал здесь. А мы его спугнули.

— Ой! — дернула меня за руку Хажа. — Там лежит кто‑то в глубине. — Мы прошли глубже в пещеру. Под брезентовым покрывалом лежало что‑то твердое. Мы сдернули брезент. В ящике аккуратно сложенные лежали бинокли.

— Чье это?

— Не знаю.

— Давай уйдем. Скорее. Скажем дяде Серажутдину. Может, он знает.

— Я один бинокль возьму. — Мне не хотелось уходить с пустыми руками.

— Не надо. Пойдем скорей, — волновалась Хажа.

— А может, тут склад у шпионов? — предположил я. — Помнишь, учительница рассказывала, как…

— Вай, вай, пошли скорей, Султан. — Она дернула за собой туренка.

Я взял бинокль, и мы вышли. Поднялись на скалу, все смотрим вокруг — не следит ли кто за нами. За каждым кустиком нам что‑то мерещится. Поднявшись на вершину скалы, мы немного успокоились: тут, если кто и идет — видно, и кричать отсюда лучше. Хотя если и кричать, ни дедушка, ни Маседо нас отсюда не услышат, не услышит и Серажутдин. Он далеко остался. Приставил я к глазам бинокль и посмотрел туда, где речка. Сначала ничего не увидел, одни круги. Я повращал стекло. Вот уже что‑то можно различить. Деревья, трава, а вон и речка… А вот и Серажутдин. Но только что это? Он сидит с Чупаном. И они о чем‑то говорят. Чупан не гримасничает как обычно, а понимающе кивает Серажутдину головой. Я, не отрываясь, смотрел в бинокль. Теперь я уже хорошо пригляделся к тем, кто сидел у реки. Они говорили, близко нагнувшись друг к другу, как давние знакомые. Серажутдин протянул Чупану руку, и тот, встав, торопливо зашагал в сторону своего аула. Серажутдин разул ноги и опустил их в воду, значит, он и не думал купаться, просто обманул нас…

— Что ты там так долго смотришь? Дай и мне, — дернула меня за рукав Хажа.

— Пошли скорее к дедушке, — заторопился я.

— Зачем? Мы же обещали Серажутдину вместе вернуться.

— К нему идти нельзя. Пошли, потом объясню. — Мне хотелось как можно скорей рассказать обо всем увиденном дедушке. — Ты знаешь, как отсюда быстрей до сторожки дойти?

— Через сосен–сестер…

— Бежим, — схватил я ее за руку.

— Да не тащи меня. Не туда, вот сюда…

Дедушка сидел на веранде и заряжал ружье.

— А где же солдат? Вы вроде б вместе ушли, — увидев нас, спросил дедушка.

— Дедушка, что мы нашли, — начала было Хажа, но я перебил ее и рассказал все, что увидел в бинокль. Удивленная Хажа во все глаза смотрела на меня.

— Вот оно что. Сразу он мне не понравился. И знакомое вроде что‑то в лице есть, а не припомню никак.

— Дедушка, Чупан его сразу узнал и окликнул. А мы думали он птицу зовет так.

— Как? — насторожился дедушка.

— Ой, никак не вспомню, — наморщив лоб, силилась припомнить Хажа.

— Он крикнул — Назар, — выпалил я.

— Назар? Назар… — дедушка встал. — Гм… Назир! Вот как, наверно?

— Правильно, дедушка, Назир! Назир, — обрадовавшись тому, что вспомнила, закричала Хажа.

— Так… Вот откуда я его знаю. Ах, подлец. И об Юсупе все врал.

— Что об Юсупе? — не понимая, встревожилась бабушка. — Солдатик об Юсупе что‑нибудь говорил еще?

— Солдатик… Никакой он не солдат, — глаза у дедушки потемнели, — хуже отца оказался. Продался…

— Кто продался‑то, Абдурахман? Объясни, ради Аллаха, — причитала бабушка.

— С Юсупом он, конечно, встретился, — вслух рассуждал сам с собой дедушка. — Встретился, окаянный. Может, и в плену. Да только знаю — сын мой Родине не изменит, в жилах его моя кровь течет. Может, этот подлец и убил его.

— Абдурахман, скажи мне, ради Аллаха, жив Юсуп? — перебила его бабушка.

— Это, Салтанат, мы у того гостя спросим, а пока на губах замок повесь. А то все дело погубим. Давай, неси посылку.

— Какую, посылку?

— Ты яге хотела Хасбулату посылку послать. Вот я сейчас и пойду, сдам ее в райцентре на почту. Ну, дети, никому ни слова. Ступайте, следите за пещерой. Смотрите, осторояотей. Он не пощадит, если узнает, что обнаружен. Лучше б, если вы бинокль там оставили. Ну да что теперь делать.