Ортран обтер морду Демона и смазал укус на шее животного целебной мазью. На самом воине не было и царапины.

Эак подошел к Норману.

— Вряд ли в этом краю тебе найдется достойный противник, аргенет! — заметил он.

— Прости, лишил тебя удовольствия! — ответил норман. — Но эти хриссы дерутся как крестьяне. Убивать их — небольшая честь!

У тебя хороший урр!

— Сам учил! — произнес норман не без гордости. — И в нем добрая кровь.

— Попроси Нила или аргенету заговорить рану! — предложил Эак.

— Это не рана — царапина! — отказался Ортран, пряча флакон с мазью.

— Как знаешь! Приятно было посмотреть на тебя в бою! — сказал Эак. Ортран вежливо наклонил голову. Эак ответил тем же и отъехал в сторону.

Больше путешественников никто не тревожил. Двумя днями позже они выехали на дорогу Древних. Лес давно кончился. Бурные склоны с желваками скал и рыжими каменными осыпями кое-где поросли травой и жестким стелющимся кустарником. В изобилии росли всевозможные кактусы: высокие стройные таоры, темно-зеленые, с желтыми толстыми иглами; синие, причудливо ветвящиеся крантаоры; пурпурные, утолщающиеся кверху эсатэры; лиловые сфериты с длиннющими голубыми шипами.

Иногда встречались и деревья уатари-водосборы, в чьих полых стволах скапливались немалые запасы воды, собранной огромными листьями, что раскрывались только во время редких дождей. С водой здесь было туго, потому любое растение хранило ее в количестве, достаточном, чтобы пережить засуху. Если бы не это, путешественникам пришлось бы страдать от жажды. Правда, сок некоторых кактусов был ядовит, а у других — вызывал галлюцинации, но, благодаря чутью фэйры, безошибочно распознававшей, что можно употреблять в пищу, а что — нельзя, у них всегда было довольно и еды, и отменной на вкус влаги. Кроме того, меню путешественников было расширено подстреленной Биорком змеей-флаиссой и здоровенным скальным крабом, пойманным Нилом. Великан запек краба в углях, и мясо оказалось таким вкусным, что не было нужды приправлять его специями — достаточно было просто посолить.

Дорога, по которой ехали всадники, представляла собой сплошное покрытие грязно-белого цвета, почти не пострадавшее от времени, но кое-где полузасыпанное обвалами или наполовину висящее над обрывом. Даже повозке, запряженной нонторами, ничего не стоило делать по ней четыре-пять лонг в день.

На одном из таких участков, повисших над тысячеминной пропастью, Ортран задержался, чтобы показать внизу тоненькую синюю ниточку — Марру.

— Там, — он указал на ее исток, — Тинаанг и сады Тинаон. Если бы не дымка, увидели бы золотые башни Дворца ситанга.

— Ты был там? — полюбопытствовал Эак.

— Нет. Но слышал много. Тинаанг — ум Конга.

— Скорее, жало!

— Ты не прав! — возразил норман. — Сам ситанг, верно, из Великолепных, но заправляет не он. Это не Владение. И пусть конгские чиновники похуже нетонских, но ведь и получше братьев-морраннитов.

— Почему тогда они не раздавят красноглазых? — сердито спросил Эак. — Будь у меня хоть тысяча лучников, я выпотрошил бы все владения за менс!

— И конгайская армия стерла бы тебя в труху! — вмешался Биорк. — Сонангаи — это ситанг. А ситанг — символ, высшее. Зато в сравнении с антассио сонанг любой хрисс чиновник — добряк и человеколюбец! Армию не обижают, у флота особые привилегии. Кому не нравится? Крестьянам? Купцам? Так, Ортран?

— Чиновники — нормальные люди! — сказал норман. — Жадные, конечно, но дело с ними иметь можно. Кстати, тот, кого ты убил, Саннон, был и вовсе отличным парнем. Зря ты его, он бы тебе понравился!

— Он мне и понравился! — хмуро ответил аргенет. — Я ему — нет. Не по вкусу пришелся. И не по зубам! — Эак сжал колени, и его урр обогнал других.

— Он ему поверил, Саннону, — пояснил Нил, — а тот его чуть не прикончил. Обидно, верно?

Ортран покачал головой:

— Саннон был честным солдатом. Я его хорошо знал, сколько раз жил в его доме. Не понимаю. Жаль!

Санти слушал, не упуская ни единого слова. Сколько раз он готов был вмешаться: как смеют чужестранцы хулить его Дом! Но сумел сдержаться: они старше, опытней, они воины и политики. Да, он — конгай, но и только. Певец. А потом Ортран сказал о смерти Саннона, и юноша опечалился. Начальника Гавани он знал и привык уважать. Возненавидел бы убийцу, если бы это был не Эак. Ненавидеть Эака Санти не мог.

Этайа чувствовала его состояние, но не вмешивалась. Он должен справиться сам.

— Через два дня будем у подножия Столпа! — сказал Ортран.

— Если ничто не помешает, — уточнил осторожный Биорк.

Конус потухшего вулкана, величественный и прекрасный, уходил белоснежной вершиной в прозрачное небо. Ни одно облачко не заслоняло его склонов от взгляда путешественников.

— Кто нам может помешать? — удивился Ортран. — В горах вряд ли отыщется войско, с которым любой из нас не справился бы и в одиночку!

Биорк не стал возражать. Он не предсказывал будущее, а прогнозировал его. Зная, какие силы втянуты в игру, он, по немалому своему опыту, полагал: если враг молчит, значит, что-то готовит.

Он, естественно, уступил первенство Ортрану, лучше знавшему Конг. Но сам предпочел бы менее очевидный путь. Чем неожиданней собственный выбор воина, тем меньше неожиданного остается у врага.

— Светлейшая! — туор подъехал к Этайе. — Может, нам избрать другую дорогу?

Этайа сосредоточилась.

— Другого пути пока нет, — наконец сказала она. — И этот — не путь.

— Нам нужно вернуться?

— Нет. Мы пойдем вперед. Пусть качнутся весы.

По мере того как Таир поднимался выше, воздух теплел. Тени, отбрасываемые растущими на западном склоне кактусами, укорачивались. Над ними метались разноцветные стайки эллор. Стелющийся кустарник расцвел крошечными белыми цветками. Внизу, в Междуречье, уже собрали урожай, а в горах весна еще только начиналась. Цепочка желто-зеленых скальных крабов прошествовала через дорогу. Урры осторожно переступали через них. Не потому, что боялись цепких клешней, а из свойственной им деликатности по отношению к живому. Кроме того, они были сыты: далеко не все кактусы защищали свою съедобную мякоть колючками. Всадники следили, чтобы животные наедались впрок, запасали жир. Неизвестно, что ждет впереди. Откормленный урр бегает помедленнее, но зато и живет подольше, если приходится попоститься.

— У нас в Ангмаре о горах рассказывают разное, — сказал Санти туору.

— Что именно?

— Всякое. Плохое, хорошее…

— Плохое я уже слышал. А хорошее?

— Говорят, там, наверху, есть волшебные долины, укрытые от злых сил. А живут там…

— А! Это говорят обо всех горах! Поверь мне, друг Санти, все, что нас ждет, — это холод, безводье и всякая ползучая дрянь!

— Как знать! — Санти не мог забыть о Горах Фэйр.

— Светлорожденный Ортран! — Эак прежде не мог расспрашивать, но теперь, после того как они сражались бок о бок в ущелье, он, по собственному кодексу чести, мог спрашивать воина о чем угодно. — Светлорожденный, позволь спросить тебя?

— Да, светлорожденный Эак, спрашивай. И если ты будешь звать меня только по имени, я сочту это за честь.

— Расскажи мне о Желтом Цветке!

Улыбка сошла с лица нормана.

— Что же ты хочешь знать? — неохотно проговорил он.

— Все, что знаешь ты: кто он, откуда? — Эак понимал, что Ортран не хочет говорить на эту тему, но он желал знать!

— Я сам привез его в имение сонанги три ира назад, — хмуро сказал бывший Начальник Стражи. — Это был чудесный мальчуган!

— Мальчуган? — удивился аргенет. — Я дал бы ему никак не меньше двадцати пяти иров!

— Выслушай все, — произнес Ортран холодно. — И постарайся больше не называть меня лжецом!

— Прости меня, аргенет! — сказал Эак с искренним сожалением. — Я не мыслил оскорбить тебя!

Норман кивнул, принимая извинение.

— Антассио сонанга любила диковины, — продолжал он. — Живые и неживые.

— Любила?