Он хочет только к Руцине! Что-то там говорят о Дагаре?! Но разве плохо охраняется вход в одрину его первой жены? Он сегодня же отрубит голову тому, кто должен быть у дверей Руцины и не стережёт её…
Стражник был на месте. Глаза слегка округлены. Удивлён или испугался? Князь вгляделся в лицо молодого воина и понял, что тот просто удивлён. Да, редко я здесь бываю. А кто здесь бывает чаще? А? Молчит князь и ни о чём не спрашивает молодого воина, но и тот ни о чём не говорит…
"Что ж, посмотрим, что скажет первая княгиня, раз князь рарогов должен быть стоек!.."
- О чём ты всё время просишь Христа? - тихо спросил её Рюрик.
- О многом, - спокойно ответила Руцина и поднялась с колен легко и непринуждённо, зная, что наблюдательный Рюрик отметит изящную грацию её движений, которую она ревностно вырабатывала в течение многих лет. Князь, как и надеялась Руцина, всё заметил и невольно улыбнулся.
- Нынче Рюриковна пришла с поучения жрецов и заявила, что она хочет быть жрецом ветра! - сказала Руцина, улыбаясь той счастливой улыбкой, какой улыбаются только матери, говоря о любимых детях. Она подошла к Рюрику и, легонько коснувшись его грудью, поцеловала в щёку.
Он чуть-чуть придержал её возле себя, на мгновение почувствовал приятную теплоту, пронзившую всё тело, но тотчас же отпустил и, насупясь, спросил:
- А ты не внесёшь в душу нашей единственной дочери смуту, если будешь её учить тому, что противоречит словам друидов?
- Я вовсе об этом с ней не говорю, - ответила Руцина, и взгляд её был открыт и честен. - Мы уже давно решили с Бэрином, - спокойно сказала Руцина, отступив от Рюрика на шаг и глядя в его суровое лицо, - что я до тех пор не буду рассказывать дочери о Христе, пока она сама того не захочет!
- Такова была моя воля! И Бэрин передал её тебе! - прервал Руцину Рюрик и почувствовал, как холодная волна отчуждения прокатилась между ними.
- Да, я знаю и беспрекословно подчиняюсь! - сдержанно, но твёрдо ответила Руцина. "Господи! - подумала она. - Дай мне силы и терпения. Если я не смогу сейчас простить и понять моего мужа, то никогда мы уже не будем близки друг другу, никогда наши разошедшиеся в жизни дороги уже не сольются в одну".
Рюрик подошёл к маленькому туалетному столику, увидел на нём христианский молитвенник в деревянном переплёте и протянул к нему руку.
- Не бери его! - тихо попросила Руцина. Она испугалась, что сейчас Рюрик посмеётся и над ней, и над молитвами, которые стали ей так дороги.
- Хорошо! - послушно согласился князь и улыбнулся. - Я не хотел обидеть тебя, Руцина. Просто я хотел посмотреть, не оставил ли здесь, на столе, своих памятных подарков кто-нибудь… из моих… меченосцев, например, Дагар. - Голос князя сорвался. Руцина недоумённо посмотрела на него, и тут до неё дошло, что Рюрик её ревнует!
- Господи! Какое счастье, ты ещё любишь меня! - почти на едином дыхании прошептала она и бросилась к нему на шею.
Рюрик закрыл глаза. Да, он ещё любил Руцину и сейчас высоко ценил и её страстный порыв, и горячие поцелуи, и жаркие объятия. Она всё та же зажигательная Руц, и не может она так же горячо обнимать Дагара.
- А Дагар?.. При чём здесь Дагар? - удивилась Руцина, но не испугалась. - А-а!.. Да, он смотрит на меня… гораздо дольше, чем все остальные и даже ты, но ведь я люблю тебя одного, - ласково улыбаясь, проговорила она и, тесно прижавшись к мужу, поцеловала его нежно и страстно, словно растворяясь в его крепких объятиях…
Проснулся Рюрик так поздно, что в окна уже светило полуденное солнце. Он пошарил рукой возле себя, Руцины рядом с ним не было. Увидев её на коленях, молящейся, князь понял, что их совместная ночь ничего не изменила. Да, он смирился со всем: со своим смятением, с вынужденным молчанием верховного жреца и вождя, но с упрямством этой женщины он смириться не может и не хочет. А Руцина, почувствовав на себе его взгляд, закончила молитву. Она разогнула спину, тяжело, как-то по-бабьи поднялась и, глядя помрачневшими глазами мимо князя, спросила:
- Ты знаешь, что все мы… маленькие песчинки в этом мире?
- Нет, не знаю, - хмуро ответил Рюрик, почуяв, куда она опять клонит. Зачем ты спрашиваешь об этом? - уже начав злиться, проговорил он и поднялся с постели. - Песчинки мы или люди, не знаю. Может быть, тебе песчинкой быть легче. Но зачем же ты, песчинка, начинаешь хулить моих богов, с которыми я мирно живу и радуюсь…
- Радуешься? - изумилась Руцина, смело прерван его злую речь, и гневно добавила: - Как же можно радоваться наяву, когда во сне ты… рыдаешь?
Рюрик замер:
- Рыдаю… О чём ты?
- Да! И сколько ты можешь держать в оковах свою мятежную душу! Ведь я чувствую, что ты уже… веришь!
- Нет! - дико и зло закричал Рюрик и отпрянул от Руцины. - Я никогда не отрекусь от Святовита и прежде всего потому, что он не заставляет меня подчиняться другому народу! Поймёшь ты когда-нибудь это или нет? - прохрипел он в лицо жене и отвернулся от неё.
- А почему ты решил, что Христос заставит тебя… - растерялась Руцина и опустила голову. Длинные рыжие пряди волос её загородили лицо, она резко откинула их, и Рюрик увидел её загоревшиеся рысьи глаза. Это была уже не прежняя пламенная Руц. И такая Руц вдруг ему стала неприятна. - Ты должен забыть на время о своей дружине! - горячо потребовала Руцина. - Ты должен думать о каждом воине! О каждом! Понимаешь?
- О чём ты говоришь? - не понял Рюрик. - Как это - о каждом? - сурово спросил он, представив себе почему-то только Дагара.
- Что вас разъединяет сейчас? Знаешь? - цепко спросила она и смело посмотрела в его глаза.
- Разъединяет?! - переспросил он и недоумённо пожал плечами.
- Да! - подтвердила Руц. - Разъединяет… - и пояснила: - Один дружинник поклоняется Перуну, другой - Сварогу, а домой придёт - то Стрибогу, то Святовиту, то Велесу. Так?
- Ну и что? - опять не понял Рюрик, но уже почувствовал опасно натянутую нить разговора и решил сразу же её подсечь.
- Именно это нас и объединяет. Да, мы молимся разным богам, но за наше общее благо! И боремся, чтобы быть свободными! Свободными и от германцев, и от… твоих христиан! - крикнул он, глядя в её потемневшие глаза.
- Но это же самообман, Рюрик! - прокричала Руцина. - Ты всё время закрываешь глаза на то, что уже есть и определяет нашу жизнь! - убеждённо проговорила она, не давая себя перебить. Она уже не пыталась ему понравиться и не сдерживала себя, забыв все христианские заповеди. Гнев обострил её черты, и Рюрик увидел, как постарела его старшая жена.
Рюрик посмотрел на её злое, такое чужое лицо и понял все.
- Руц, ты веришь, но вера твоя не изменила души твоей, и ещё много времени пройдёт, прежде чем ты станешь истинной христианкой. Так и я… - в голосе его прозвучала такая обречённость, что Руцина вздрогнула и поняла, что сейчас он произнёс приговор себе.
- Но… Рюрик, ты же обрекаешь себя на… беспрерывную борьбу! оторопело прошептала Руцина и посмотрела на князя так, как смотрит мать на своего любимого и опасно больного ребёнка. - Опомнись! - взмолилась она. Ведь будут страдать и твоя дружина, и всё племя!
- А если мы примем христианство, то… страдать не будем?! - Князь покачал головой и усмехнулся.
- Да! - азартно подтвердила Руцина с такой горячей поспешностью, что Рюрик невольно улыбнулся.
- Ты наивна, Руц! Всё было бы слишком просто. Но разве единый бог может владеть всеми тайнами нашей такой многозначной жизни?
Рюрик обречённо покачал головой, в хмуром молчании облачился в свои княжеские одежды, поднялся и направился к двери. Когда он вышел, она упала на постель и зарыдала так горько, как воют простые бабы над дорогим им покойником. Она поняла, что в этот раз он ушёл из её одрины надолго, может быть, навсегда.
Это было два года назад, и тогда же, на празднике весны, князь увидел красавицу Эфанду и был поражён в самое сердце её юностью и прелестью. Она танцевала, и движения её были легки и изящны. Все, затаив дыхание следили за молодой берёзкой, которую разлучили с её возлюбленным. Танец был ритуальным, но Эфанда сумела интуитивно точно соединить в своих движениях тоску молодой девушки и трепет нежной тоненькой берёзки. В свои тридцать лет Рюрик такого ещё ни разу не видел и заволновался. Волнение всколыхнуло в нём душу и напомнило о не старом ещё сердце. С этого всё и началось.