Роберт и его церковь — не мое. Сегодняшняя проповедь слишком явственно это продемонстрировала.

Особенно запомнилась Лена с программной речью и реакция Роберта на эту речь.

Юбку она переодела: теперь на ней был интересный костюм кораллового цвета, тоже с юбкой, но ей он был очень к лицу. Я заметила немного румян и туши на ее лице. Смотрите-ка…

«Бог нам поможет, Бог сделает все, что хочешь, исполнит любое твое желание». Этими словами заканчивалась вдохновенная речь. На протяжении сей вдохновленности я незаметно косилась на Роберта, на его светлое и радостное выражение лица, замечала его кивки — согласие с Леной, и понимала отчетливо — не в долгах мормонам дело, и не стоит доверять своим иллюзиям и воздушным замкам. Он полностью здесь, мыслями и чувствами.

А я здесь лишняя.

И нам не по пути, как бы ему не хотелось меня наставить на путь истинный, и как бы этого не хотелось мне. Извини, Роберт.

Светлым лучом в темном царстве стало выступление Марка, но и тут я смотрела на него уже другими глазами. А смогу ли я ему быть хорошей матерью, если совсем не разделяю взглядов отца, которые с рождения стали и его взглядами? Если думаю иначе?

Марк блистал на сцене, превращаясь из пухленького замкнутого ребенка в яркую звездочку, и зал ему восторженно аплодировал. Он был здесь дома.

А я ведь постаралась бы вытащить мальчика из этой церкви. Всеми силами бы постаралась. Я бы смогла, я знаю. Роберта — вряд ли, но Марка — точно смогла.

Но имею ли право вот так вмешиваться в чужую жизнь? На мой взгляд, ошибаются они. На их — ошибаюсь я. Нам всем хорошо в наших привычных рамках. Стоит ли разрушать чужую веру лишь потому, что ты считаешь ее неправильной?

И можно ли мне вмешиваться в отношения отца с сыном и рушить годами заведенный уклад?

Я чуть не расплакалась в зале, полном одухотворенными — и не очень — людьми. Вот и все, Вероника. Всему тому, чего ты себе напридумала, не суждено сбыться. А могло ли быть иначе?

Оглядела зал еще раз, встретилась взглядом с Робертом, который тут же отвернулся — на проповеди смотреть на соседку негоже. Не могло.

Сиди теперь. Реальность-то всегда веселее выдумки.

Представляю, какая нашему военному будет радость. Издевки и насмешки обрушатся на мою голову, и первыми его словами будут: «А Стасик тебе говорил..».

— Как проповедь? — спросил Роберт, когда мы вышли из зала: я сказала, что очень тороплюсь домой, поэтому ушли первыми.

Я тяжко вздохнула в ответ. Тактичный Роберт предпочел больше ни о чем не спрашивать.

— А как я? Как я? — спрашивал Марк, прыгая вокруг нас.

— Ты молодец, Марк, — сказала я, а его отец поцеловал Марка в макушку.

Теперь придется…что теперь придется? Как-то постепенно отстранять от себя мальчика, возможно, прекратить репетиторство. С Робертом все проще: сказать при встрече, что расстаемся. Но ребенок…

Я со всем разберусь, но Стасу не скажу ни слова. Пусть думает, что общаюсь с мормоном. А потом, когда-нибудь, я признаюсь, что не сложилось. Незаметно, мимоходом… Чтобы не язвил сильно на этот счет.

Мы подошли к машине, и Марк уселся на заднее сидение. Роберт это сделать не торопился, а мне ничего не оставалась, как стоять рядом с ним.

— Вероника, мы с Марком уедем три недели в Петербург. У нас там дела по наследству… в общем, дела. Я буду звонить тебе, хорошо?

— Звони, — согласилась я.

Роберт посмотрел на меня. А потом улыбнулся. Как всегда.

Три недели — целая жизнь. После, когда они вернутся, я скажу Роберту обо всем. Нужно бы теперь, но в машине Марк, а разговор не из очень приятных, и он не для свидетелей, тем более — не для ушей Марка.

— Когда уезжаете?

— Послезавтра вечером. Что у тебя завтра, кстати? Может, увидимся? Я могу зайти к тебе в школу. У меня работа до трех…

— Не надо. Хотя…ладно, заходи. Посидим в тепле в моем кабинете.

Там будет легче сказать Роберту о нашем расставании. Все-таки школа — моя территория. И плевать на Нину Петровну.

Меня высадили около подъезда, и Марк долго махал мне рукой. А я смотрела вслед их уезжающей машине и думала, что, несмотря ни на что, все вышло правильно и вовремя.

Потому что незачем тешить себя глупыми мечтами, которым не суждено сбыться. С этой мечтой я рассталась почти без потерь. Пара матерных слов дома и несколько слезинок там же — не в счет.

Веронике нелегко терять свои мечты.

Да, я сочувствовала Роберту. Да, он мне нравился немного. Я даже попыталась примерить на себя отношения с Робертом. Не вышло.

Давно надо было отправиться в мормонскую церковь, чтобы любые надежды меня покинули.

Дома первым делом подхожу к окну и сморю на березу за окном, чтобы немного отвлечься. Старинный прием всех учителей.

«Кого люблю, того наказываю». Наказал Ты меня — лучше не надо. Все эти пять лет, кроме всего прочего, я не смогла найти свою любовь — странные отношения со Стасом я в расчет не беру.

Где я ошибаюсь? Я же делаю что-то не так, Отче?

Чувствую себя, будто вернулась на пять лет назад, в ту больницу. И стою на пороге чего-то страшного.

Ситуация с Леной. Ее мне одной никак не решить, этот кошмар раскинул надо мной черные крылья. Ни войны, ни мира. Кроме того, наблюдаю некие внутренние перестроения в своем десятом классе — будто болото вспучивается. Пока не разобралась в их предпосылках, но здесь, уверена, дело нечисто.

Марк и Роберт. Самое главное — Марк, с Робертом проще. Как объяснить мальчишке, что ты всегда рада ему, но что у тебя есть своя жизнь, в которой вы не можете быть мамой и сыном, даже если он сильно хочет?

Ну, и Стас, конечно. Два пропущенных звонка от него: Вероника, как подобает на концертах и серьезных мероприятиях, поставила телефон на беззвучный режим. Перезвоню позже — сейчас не хочется с ним разговаривать. Успокоюсь немного — перезвоню.

Отворачиваюсь от окна. Жужик сидит рядом со мной. В его зубах — поводок: он очень быстро учится тому, что ему надо, а сейчас нужно пойти гулять. Сажусь на корточки и обнимаю тут же завилявшего хвостом пса.

— Ничего, Жужа, еще не все потеряно, — оптимистично заявляю я, — мы с тобой живы, здоровы. С Божьей помощью, верно? А все остальное — будет.

— Тебе, Вероника, зачем телефон нужен? Открой секрет. Звоню, и все без толку…

Наш репертуар неизменен. Опять стебется надо мной.

Или волнуется?

— Ты волнуешься за меня, Стас, что ли?

— Да епт… Нет, радуюсь, что трубку не берешь, а в каком-нибудь кустике валяешься без дыхания… Вы ж любите собирать всякие неприятности, мадам. Чувствую обоснованную тревогу…Ладно, хоре со словами играть. Что было-то?

— Меня пригласили Роберт и Марк в церковь, — отвечаю честно, — два часа проповедь, а в конце Марк играл в спектакле.

Надо видеть злобное лицо Стаса.

— Ну и как? Все, мы мормонки?

— Я не согласна со многими высказываниями их старейшины. Стас, не надо так злиться. Туда я больше не пойду, скорее всего.

Долгий и глубокий вздох Стаса.

— Я молчу, — Стас трясет головой, — я точно молчу. Не, я сто процентов — молчу. О-ох, бл. дь, тяжко… свои-то мозги не вставишь, — сокрушенно ерошит свои короткие волосы.

Смотрю в пол, по сторонам боюсь оглянуться. Целый час я убеждала себя, что все хорошо, и старалась не жалеть ни о чем и не плакать понапрасну. А потом все же перезвонила Стасу и сказала, что сегодня зайду. Но веселее за час мне не стало, сколько не вспоминай жизнеутверждающих цитат классиков — и не классиков тоже.

Неприятно, что так долго себя обманывала — и сама же поймала себя на вранье. А еще уплывающая на волнах разочарования мечта о счастливой семье… вы меня поняли.

— Ладно, — вздыхает еще раз Стас, — мормоны, не мормоны — забыли. Пойдем? В шахматы сыгранем? — его рука касается моей талии.

— Сыграем, — я уже направляюсь в сторону кухни. — Сегодня только в шахматы?

— Ку-уда? — Стас ловит мою руку и ведет за собой в ту белую гостевую комнату с большой кроватью.