Потом наступили вечер и ночь, Миа быстро уснула, а я лежал, глядя в темноту, и размышлял о Юлиане и о том, как любая тайна перестает быть тайной, утрачивая нимбы, но обретая взамен кратковременную жизнь. Затем я и сам незаметно погрузился в сон, а утром за завтраком, неожиданно для себя самого, вдруг заговорил о Джереми и о моем поручении к нему, потом перешел к Юлиану и не остановился, пока не выболтал до конца все детали своего нового плана, уныло вспоминая при этом, как когда-то вот так же рассказал обо всем Стелле, и как из этого не вышло ничего хорошего. Обо всем, однако, да не обо всем – теперь я был осмотрительнее и не обмолвился ни словом ни про револьвер, ни про Веру, ни даже про давние карьерные интриги, и уж конечно не выставлял Юлиана средоточием пороков, которые на расхожий взгляд вовсе и не пороки, а самые что ни на есть верные средства преуспевания. К чему объяснять, отчего мне нужен именно он, и рисовать в воздухе абстрактные картины – достаточно одной лишь верхушки айсберга, а прочее – это то исключение, которое ненадолго, и потому о нем молчок, как в той формуле, которую не стоит повторять лишний раз.

Так что нет, не обо всем, да и к тому же Миа – это не Стелла, это не обычная женщина со своим клубком намерений и забот, к которым она примеривает тебя вольно или невольно, а химера, мечта – растворится, и больше ее нет, напоминал я себе, гоня прочь нерешительность. С ней можно представить любое будущее, потому что на деле не будет никакого, можно поместить ее рядом с собой, там, где всем прочим не усидеть, ибо неуютно, да и незачем вовсе. Можно принять как есть, что барьеры повержены, и кто-то понимает с полуслова, следуя за тобой в самую середину лабиринта, не скучая в тупиках и не ропща, когда хитрые ходы вновь приводят в исходную точку. Все равно не случится – ни так, ни как-либо еще – но вот я имею ее перед собой, беззаветную жрицу оплаченной близости, и с нею не страшно делиться ничем, потому что она такая, как я хочу, как я придумал, и как мне нужно сейчас.

«Я хотел прихлопнуть его, – говорил я угрюмо, – но, знаешь ли, эта идея была дурна. Хорошо, что мне дали время подумать, а то – не сумел бы и стыдился б потом себя, размазни. Да и к тому же я понял – это ничего не решает, счет не изменится в мою пользу, потому что никто не станет считать – вычеркнут из списка, да и махнут рукой. Ну это я образно, не подумай, что мистика, просто не знаю, как объяснить, но не суть: я понял, что изначальная мысль – детская затея, и стал придумывать другое, но все, что перебирал, оказывалось пустым местом – даже и самому было видно без посторонних глаз. Тогда я придумывать бросил и просто стал отбрасывать одно за другим, вычеркивая и больше не возвращаясь, пока не осталось лишь одно – то, чего он знать не знает, а я уже прошел, хоть и не по своей воле и вспоминать об этом не хочу… Так я потом и решил – а больше решать-то и нечего было: я его – обманом, а потом поздно… Да ладно, что мы все недомолвками, – сморщился я, нервно отхлебывая кофе, – назовем все как есть: уведу я его к черным пеликанам, куда же еще, заманю хитростью и там брошу, чтобы значит он с ними, один на один. А потом все, потом он мне неинтересен, да и я ему тоже, дальше у нас свои дорожки, и знать я больше не желаю ни про него, ни про этот город, хоть про город наверное зарекаюсь зря – не обращай внимания, беру назад».

Я побарабанил пальцами по столу и добавил: – «Он конечно может и не пойти. Тогда весь план – адью, провалился. Но скорее всего пойдет – только хитрость нужно придумать получше…»

Тут я несколько лукавил, хитрость хитростью, но и револьверу отводилась кое-какая роль, но об этом Мие, даже в образе химеры, знать было ни к чему. «Не пойдет – его счастье, – продолжал я со вздохом, – а пойдет – моя взяла, счет отыгран. Я на виду теперь, не скрываюсь, но и ему прикрыться больше будет нечем – останется наг и гол, переродится сам в себя, но в себя уже такого, которого за другого не выдашь. Вот и посмотрим тогда, у кого какая метка – то есть я-то смотреть не буду, мне все равно…»

Я говорил пространно и сбивчиво, стараясь не горячиться и сердясь на себя за недостаток терпения, и, наверное, белые пятна на карте моих намерений назойливо лезли в глаза, но Миа слушала спокойно и не торопила меня, а потом заставила рассказать все еще раз и подтвердила, что мой план очень хорош, и ему больше нельзя быть секретом, нужно выполнять его немедля, хоть она и не знает, что такое черные пеликаны и почему их стоит бояться. Но мне конечно виднее, добавила она тут же, и мы проболтали еще несколько часов, обсуждая некоторые детали, в которых и Мие нашлось подходящее место, что чрезвычайно ее воодушевило, так что она даже станцевала для меня немного, чего ни разу не делала до того. Танец незаметно перешел в пылкие ласки, и мы не выбирались из кровати до сумерек, а потом просто лежали в полудреме, переговариваясь негромко, как давние сообщники, и ждали Джереми – последний день из затребованных им на поиски неумолимо подходил к концу.

Глава 11

Джереми появился ближе к вечеру, часов около пяти. Он постучал и ждал за дверью, пока я торопливо натягивал брюки и выпроваживал Мию в ванную с грудой одежды в руках, а войдя, сразу уселся за стол, не забыв стрельнуть лукавым глазом на разворошенную кровать. «Ну как? – спросил я нетерпеливо, украдкой глянув на себя в зеркало и пригладив волосы ладонью. – Как у вас? Нашли что-нибудь?»

Джереми пожал плечами, будто выказывая недоумение. «Не извольте беспокоиться, – ответил он учтиво, но с некоторым холодком, – все нашли, как же иначе. А то бы и не брались – мы ведь, знаете, свое время тоже ценим, а когда клиент недоволен, то и время зазря – такая уж работа. К тому же и клиенты разные бывают… – Джереми задумчиво пожевал губами. – Так что, если бы не нашли или, скажем, искать было б некого, то сразу деньги назад и никаких обид».

Он достал из кармана сложенный листок и расправил его на столе. Я протянул было руку, но натолкнулся на упреждающий жест. «Минутку, – сказал Джереми, – сначала, если позволите, краткий обзор вольным текстом. Тут – все, – он показал на листок, – все, что вам понадобится потом, но и выслушать подробности тоже не повредит. Так что, не обессудьте…» Он прикрыл бумагу рукой, откинулся на спинку стула и стал рассказывать своим бархатным голосом. Я сначала стоял возле, поглядывая сверху на его пробор, а потом отошел и сел на кровать, уперев локти в колени.

«Приятель ваш, скажем прямо, особой осторожностью не отличается. Как, впрочем, и оригинальностью – мы вычислили его в два счета, ну и понаблюдали еще пару деньков для полноты картины, – журчал Джереми, распространяя по комнате знакомый запах дешевой парфюмерии. – Нашли мы его в Желтой Стреле – известное местечко для приезжих, желающих пропустить стаканчик-другой после службы, – да так там вместе с ним и торчали все время. Сидел он себе, скромник, со своим дешевым пивом и сидел – ни в бильярд по маленькой, ни в картишки с ребятами, ни даже с девчонками перемигнуться. Мои пинкертоны заскучали даже – совсем, говорят, неинтересный тип, за вороной на столбе и то мол присматривать занимательнее. Ну, я на них цыкнул конечно для порядка, но вам-то уж признаюсь: типчик и в самом деле блеклый, никакой живости, хоть глядит, не скрою, орлом и что-то там наверное размышляет про себя. Но что размышляет, о том молчит, так иногда потрепется с соседями о ерунде и снова стихает, как озерная гладь, а уж какие там в омутах чертенята – поди разгадай. И как только женщина его с ним живет, не понимаю я…»

Он вздохнул, потом прокашлялся и со словами «ну ладно, оставим лирику» перешел к изложению голых фактов. Юлиан, по его сведениям, бывает в вышеупомянутом кафе почти каждый день – с шести до восьми. В восемь уходит строго и отправляется прямо домой («Адрес тут», – небрежно похлопал Джереми по заветному листку). Дома его ждет особа женского пола, которую скучающие сыщики «не сопровождали», так как об этом их никто не просил, но мельком углядели-таки пару раз и представили краткий словесный отчет: брюнетка, не высокая и не низкая, миловидна, но не вызывающе привлекательна, смотрит высокомерно, наверняка не местная… Я прищурился – описание вполне могло указывать на Веру, и это вносило в ситуацию дополнительный твист. Сознание, насторожившись, послало было моментальный сигнал с давно позабытым вопросительным знаком в конце, но тут же сникло, не получив ничего в ответ. Даже и никакое воспоминание не шевельнулось в душе, будто это и не я трепетал когда-то пред властью призраков горячечной страсти, повсеместно угадывая их черты. Что-то ушло, не оставив замены, и это встревожило на какой-то миг, отодвинув даже Юлиана на второй план. Ладно, после разберемся, решил я с некоторой досадой, главного это не меняет, а отвлекаться нет резона.