— А что тут понимать? Как твоя зазноба к тебе в лапы попала, помнишь? Ты отпускал ее от себя? Где она была, что делала, пока не сбежала? Знаешь?

— Каждую минуту. Она была в моем доме. Со мной. К чему ты клонишь, Тетерев?

— К тому, что если в этом кодле нарисуется третья сестра, то это будет в самую точку. А пока я знаю только двух. И алиби обоих тебе известны.

— Черт!

Мамай в бешенстве схватился руками за голову. Как он мог быть таким ослом! Как он мог сразу не заметить, не понять…

— Ты давно об этом знаешь?

— Не очень, — соврал Тетерев, но что не сделаешь себе во благо. — Когда я узнал, что ты с ребятами у Сверчка пустил ее по кругу, я поинтересовался слегка этой Юлей, и понял, что ты малость обознался. А сейчас вот узнал про сестру, сопоставил факты, пришел к выводу, что следует поздравить тебя с рождением сына.

— Иди к черту… Спасибо, Тетерев. Честно, спасибо.

Тетерев улыбнулся, но в улыбке этой не было ничего хорошего. Он давно и безнадежно очерствел душой. Он не представлял, произнося банальную фразу поздравления, что можно искренне радоваться рождению сына. Может быть потому, что это так и осталось одной из далеких, несбывшихся мечтаний его юности, когда мир еще казался не таким гадким, когда он любил и не знал боли от безвозвратной потери. Но Тетерев не был снобом и не собирался ломать «мамаево счастье». Пусть тешится, лишь бы работу свою выполнял хорошо. А насколько известно, когда на душе звенят колокольчики, работается и легче, и с большим желанием. Даже если ты бандит. Вот именно этому слегка гнусному курьезу и улыбался Тетерев.

Глава 42

Это холодное сырое воскресное утро Катя с Яриком намеревались провести вдвоем в постели, потому что с самого утра, едва в окошко заглянуло унылое февральское солнце, на обоих накатила непреодолимая лень, от которой обычно никуда не деться, только переждать, перележать, уютно сжимая друг друга в объятиях.

Катя смеялась: ей даже лень идти на кухню готовить завтрак. А Ярик отвечал, что ему лень даже вставать, чтобы поесть. А где-то внизу под кроватью злобно сопела Тапка, разрывая на части опрометчиво оставленную в пределах досягаемости пачку сигарет. Когда зазвонил телефон, оба в один голос заныли, с грустью представляя, что следует откинуть теплое одеяло и выбраться на холод, прижать к уху ледяную трубку и что-то говорить замерзшими губами. Пока они причитали, на другом конце провода устали дожидаться их внимания и звонки прекратились. Но через минуту телефон зазвонил снова.

Ярик, кряхтя, выполз из-под одеяла и немилосердно согнал собаку с комнатных тапочек, на которых она так уютно пристроилась, верша свои темные делишки.

— Хорошо бы это был секс по телефону, — сказал он, подставляя руку навстречу подушке, которой Катя тотчас же в него запустила. — Хоть не обидно будет отрывать задницу.

Но звонивший по степени своей возбуждаемости оказался еще круче. Лицо Ярика мгновенно посерьезнело, а лень и сонливость как рукой сняло. Положив трубку, он начал метаться по комнате, одеваясь на ходу.

— Что случилось? — спросила Катя, выбираясь из-под одеяла, — Чего ты такой возбужденный?

— Потому что дурак. Чувствовал, что что-то не так, но закрыл на все глаза и успокоился. Лида звонила. Ей срочно нужна помощь. Она просит, чтобы я приехал.

— Когда?

— Желательно через минуту. Черт, где моя рубашка?

— Я могу поехать с тобой?

— Зачем? — удивился Ярик. — Отдыхай, завтра на работу.

— Как я могу спокойно отдыхать, зная, что ты неизвестно где, разбираешься с чужими неприятностями?

— Лида не чужая мне. — сухо возразил Ярик, взглянув на нее остро, почти недружелюбно.

— Прости, — Катя погрустнела и прикусила губу. — Может, я поеду и помогу.

— Глупости, ты только мешать будешь.

— Чем я тебе помешаю. Заодно познакомлюсь с твоей знаменитой невесткой.

— Ты что, ревнуешь? Не глупи, Кать. Мне серьезно некогда.

Неожиданно для себя Катя дернулась, вскочила, убежала на кухню и заплакала. Как ей надоела эта неопределенность. Она устала так жить, постоянно говоря себе, что нельзя влюбляться слишком сильно, чтобы потом не испытать мучительную боль. Ей так хотелось любить, страстно, без оглядки и, конечно же, надеяться на взаимность. Но пока что жестокая реальность била ее о неприступные камни. Телом Ярик был с ней всегда. А душой где-то там, в таком далеком крае, что на любой известной карте не нашлось места для его условного обозначения.

Но нет, она не собиралась так легко сдаваться. Ей нечего терять, зато можно хоть что-то выиграть. По крайней мере она будет знать «соперницу» в лицо. Катя вытерла слезы и вернулась в комнату.

— Я еду с тобой, — решительно сказала она.

— Что? — очнулся Ярик, уже почти полностью собравшийся, — Что это ты надумала?

— Ехать с тобой. — повторила Катя. — Подожди минуту, я недолго.

Ярик молча уставился на нее, пока она одевалась, и на лице его застыло неопределенное выражение. Катя пыталась понять, считает ли он ее просто дурой или навязчивой идиоткой.

— Почему это для тебя так важно: всунуть свой нос в мои дела и поступить по-своему. Как будто тебе заняться нечем.

— Давно уже нет твоих дел. — неожиданно в Кате пробудилась женщина-воин, смелая и готовая на любой риск. — Если еще не заметил, ты живешь не один. Пора бы делиться с окружающими всем, что есть.

— Господи, пойми эту женщину. Почему тебе так необходимо ехать со мной?

— Потому что я боюсь, что ты не вернешься.

— Меня нелегко убить.

— Я не совсем это имела в виду.

— Тогда ты просто дура. У меня же здесь квартира. Как я могу не вернуться.

— Спасибо, теперь я знаю, кем ты меня считаешь, — пробормотала Катя, влезая отекшими после сна ногами в джинсы. — Вот ерунда.

— Прости, я не хотел. Просто глупо думать, что я не вернусь.

— Кто тебя знает! — философски бросила Катя, застегнув наконец-то пуговицу на джинсах. Ярику стало почему-то не по себе. Неужели он делает что-то не так, что Катя так неуверенна в нем, в их отношениях.

И без того паскудное настроение упало ниже плинтуса. Он готов был убить Катьку за ее же слова. Захотелось сказать что-то обидное, чтобы ей стало также гадко, но он сдержался и отвернулся к стене.

— А что с Тапкой? — спросил он сквозь зубы.

— Что с ней будет? Насыплем еды, а еще лучше возьмем с собой.

— Ты спятила?

— Пока еще не совсем.

Зато он точно спятил, подумал Ярик, когда закрывал дверь на замок, глядя на пританцовывавшую в подъезде девушку с ворчащей собакой под мышкой. Спятил окончательно, если согласился тащить с собой весь этот неугомонный зверинец. Но несмотря на это его не покидало давно забытое щемящее душу чувство, что он не одинок. Рядом есть кто-то, кому небезразлично, вернется ли он домой или нет. И от этого хотелось дышать глубоко-глубоко, на полную грудь, и взлететь, как будто за спиной вдруг выросли крылья.

Всю дорогу к родному городу Ярика Катя старалась отвлечь его от тревожных мыслей. Она болтала всякую ерунду, подпевала радио, пока Ярик вежливо не попросил ее заткнуться, играла с недовольной Тапкой, забившейся с ворчанием в самый угол на заднем сидении. Собака терпеть не могла прокуренные салоны автомобилей, а в машине Ярика стоял такой воздух, будто в ней ежедневно с утра до ночи перевозили табак.

— Что за несносная собака, — проворчал Ярик, краешком глаза наблюдая, как Катя, играючи, пыталась ее погладить, а Тапка с самыми серьезными намерениями намеревалась цапнуть ее зубами. — Да врежь ей по морде.

— Ты что, — возмутилась Катя, — Моего ангелочка? А-а-й.

— Тоже мне «ангелочек», — буркнул Ярик, когда Катя обиженно отдернула руку со следами царапин, оставленными не в меру острыми зубами. — Возьми ее на руки, может подобреет. Слышишь, чудовище, иначе выкину в окно прямо на проезжую часть.

Тапка посмотрела на него блестящими черными глазками и вся морда ее выражала насмешку: гляди, выкинет. Как же.