— Что с ней произошло? — выдержав паузу, спросил Мамай.

— Ограбили ее, сердечную. Два дня как, изверги, поиздевались. Мало того, что все отняли, даже одежду, так она еще от них босиком бежала. Ноги все порезала, ходить не может. Врач сказал, заражение может начаться, а она все: обойдется, да обойдется. Как же. Молоко уже пропало, Степку коровьим пою, а он есть не хочет.

— Могу я ее увидеть?

— А то как же! Прошу сюда.

Серафимовна открыла дверь в Лидину комнату и, вопреки тому, как ожидал Мамай, тактично осталась в коридоре.

В ноздри ударил противный запах лекарств. Воздух был спертым и пропахшим болезнью. Мамай сначала даже не узнал лежащую на кровати опухшую и осунувшуюся женщину, а когда осознал, что это и есть Лида, ужаснулся. Ей действительно было очень плохо.

Мамай присел на краешек кровати и взял ее руку в свою. Он корил себя за то, что заставил ее пережить. Он с таким трудом нашел ее. Только благодаря Димкиной интуиции, они обнаружили на ксерокопии номер телефона одного из студентов, вычислили его адрес и заставили дать телефон квартиры Серафимовны. Иначе он искал бы ее неделями, как Кравцов, и за это время она реально могла погибнуть.

Лида зашевелилась, почувствовав чье-то чужое присутствие, и открыла глаза. Она не сразу узнала Мамая, а когда наконец сообразила, кто сидит рядом с ней и держит ее за руку, вытянулась как струна. Но сил сопротивляться и выражать свое негодование у нее не было.

— Что тебе еще от меня надо? — спросила она безжизненным хриплым голосом, который не узнавала даже она сама.

— Я пришел извиниться, — робко сказал Мамай, искренне не зная, что ей ответить.

— Это ты меня извини, но это просто смешно.

— Знаю. Мне нечем искупить свою вину. Я только хотел сказать, что не хотел тебе зла. Лично тебе. Я ошибся. Я перепутал тебя с другой. Это твоя единственная вина передо мной — в том, что ты похожа на девушку, которая даже не стоит того, чтобы упоминать о ней в этой комнате. Моя же вина перед тобой огромна… Я пришел, чтобы хоть как-то попытаться исправить то, что натворил.

— Какие длинные речи. Не ожидала… — зло улыбнулась Лида. — Мне ничего от тебя не надо. Если искренне хочешь загладить вину — уйди и закрой за собой дверь.

Мамай помрачнел и уставился на нее, словно нашкодивший ребенок, которого не хотят прощать, и он знает, что это не шутка, а слишком всерьез.

— Не надо. Может, ты скажешь, что я последняя сволочь, но я не уйду. Я сейчас отвезу тебя в лучшую больницу в городе.

— Нет, — Лида подскочила на кровати, срываясь на крик. — Я никуда не хочу. Оставь меня в покое! Раз и навсегда — оставь!!!

Но Мамай ее не слушал. Он встал и позвал старушку, чтобы помогла Лиде собраться. Серафимовна вошла, держа на руках Степку.

— Вот, мы проснулись от вашего крика. Нехорошие взрослые, мешают детям спать. — приговаривала она, с хорошо скрытым любопытством разглядывая обоих.

— Помогите, пожалуйста, Лиде собраться. Мы едем в больницу. Не смотрите, что она протестует.

— Тогда подержите племянника.

— Нет, — в ужасе закричала Лида, — не отдавайте ему моего ребенка! Не отдавайте! Людмила Серафимовна, он бандит. Не отдавайте ему моего малыша. Вызовите милицию! Прошу вас…

— Ну, ну, милая, — ласково сказала Серафимовна и погладила по голове.

— Вы думаете, я сумасшедшая, — шептала Лида, и слезы текли по ее щеке ровными струйками, — пожалуйста, я прошу Вас, не отдавайте ему моего малыша.

Мамай аккуратно взял Степку на руки и удивился тому, какой он маленький и беззащитный в его огромных ручищах. Это было ни с чем не сравнимое чувство, которого он прежде никогда не испытывал. И в то же время мальчик был очень велик для своего возраста. Малыш-великан. Степка внимательно смотрел ему в глаза своими большими черными как смоль глазенками и сосал палец. Странно, что он не заплакал. Мамай был уверен, что дети его боятся. А этот нет.

Хороший пацан. У Мамая зародилось чувство, что они смогут поладить. Когда-нибудь этот малец вырастет и станет настоящим мужиком, в этом Мамай не сомневался.

Лида между тем попыталась вскочить на ноги, но едва стала на пол, как скрючилась от пронзившей ее боли и упала прямо под ноги Мамаю. Тот нехотя отдал малыша Серафимовне и поднял Лиду на руки.

— Посидите немного с мальчиком. Я отвезу ее в больницу и вернусь.

— Я могу вам доверять, молодой человек? — подозрительно спросила Серафимовна.

— Можете, — твердо сказал Мамай. Он уместил Лиду на одной руке, а другой вытащил из кармана пачку долларов и положил на прикроватную тумбочку. Глаза Серафимовны сначала удивленно, а потом восторженно проследили за его рукой. Мамай мысленно усмехнулся. — Позаботьтесь о малыше.

С этими словами он вышел, унося тихо плачущую в изнеможении Лиду. Она ничего не могла поделать, кроме как беспомощно прижаться к его плечу, доверяя судьбу свою и своего сына в его коварные цепкие руки. И в этот момент Лида его искренне ненавидела. Но что она могла поделать?

Глава 38

Она пролежала в больнице два долгих мучительных месяца. Лида шла на поправку медленно не столько потому, что болезнь ее была тяжелой, а по причине того, что душа ее кричала, вопила и никак не могла успокоиться. Страх перед будущим, страх за своего ребенка мешал ее организму бороться с болезнью. Об этом ей постоянно говорили врачи, но Лиде очень сложно было себя перебороть.

Она рвалась увидеть ребенка, прижать его к себе, защитить. Но врачи запрещали, говоря, что ребенку вредно находиться в обществе больных. Поэтому Лида мучилась от неизвестности, как он и что с ним.

Ей все-таки пришлось довериться Мамаю. Звонить родителям было бессмысленно. Ей некуда бежать. Все дверцы захлопнулись и она в мышеловке прямо перед мордой огромного усатого кота — того самого, от которого хотела сбежать.

Мамай приходил чуть ли не каждый день. Он подолгу сидел возле кровати, гладил ее руки, волосы и рассказывал о Степке, о том, что происходит в мире, о разных мелочах, стараясь ее развлечь. Он больше не заговаривал о том, что произошло, и Лида была ему за это благодарна.

На ее тумбочке всегда стояли цветы и лежали свежие фрукты. Мамай как мог проявлял свою галантность. Поначалу Лида встречала его в штыки и швыряла букеты ему в спину, едва за ним закрывалась дверь. Но она хорошо помнила, что ее ребенок находится в его руках.

Их ребенок. Мамай даже не догадывается об этом. И это огромное счастье.

Наконец настал тот вожделенный день, когда врач сказал, что Лида уже практически здорова и может, если так уж сильно хочет, вернуться домой. Наконец-то она увидит сына! Лида все еще прихрамывала, но от волнения носилась по палате словно заведенная. Скорей бы прижать к груди это маленькое родное тельце. Должно быть, он уже сильно подрос.

Лида как могла старалась отогнать от себя мысль о том, что же будет с ними дальше. Не думать об этом, чтобы не сойти с ума. Мамай, как всегда Мамай должен был заехать за ней, чтобы отвезти домой. Лида смутно догадывалась куда, однако ей было все равно, лишь бы увидеть ребенка.

Она не знала, что нашло на нее в последнее время. Она сильно похудела и выглядела как тростинка. Взглянув на себя в зеркало, Лида почувствовала себя восемнадцатилетней и, спустившись к дежурной медсестре, позвонила Ленке Виниловой и попросила привезти ей какое-нибудь приличное платье и немного косметики. Вместе со здоровьем к ней возвращалась естественное желание почувствовать себя женщиной.

Но едва она, одетая и прихорошенная спустилась вниз к выходу, где ее ожидал Мамай, весь ее задор погас. Вернулась исчезнувшая было настороженность, а сердце вновь обуял страх. Должно быть, Мамай почувствовал ее состояние, поэтому не пытался приблизиться больше, чем это было необходимо.

Захлопнув дверцу уже знакомого ей джипа, они тронулись в путь, почти не разговаривая друг с другом. Каждый думал о своем, пребывая в мыслях далеко от сидящего рядом спутника.