- Почувствуй сердцебиение. Ты чувствуешь его?

- Да.

- Чувствуешь, какое оно спокойное?

- Я улыбаюсь в ее плечо. - Оно быстрое.

- Да, но это не имеет отношения к коробке. - Конечно, не имеет. - Каждый раз, когда ты чувствуешь, что я вдыхаю, вдыхай со мной. Сосредоточься на этом.

Мы дышим вместе, один раз, дважды.

- Почему бы тебе не рассказать, откуда берется этот страх? Может быть, разговор о нем как-то поможет нам.

Я чувствую, что этот страх должен был уже исчезнуть, но она удерживает меня на неизменном уровне повышенной тревожности, не забирая страх насовсем. Я стараюсь сфокусироваться на том, откуда эта коробка берется.

- Ммм... Хорошо.

Хорошо, просто сделай это, скажи что-нибудь реальное.

- Этот из моего... чудесного детства. Детские наказания. Крошечный чулан наверху.

Заперт в темноте, чтобы обдумать, что я совершил. Это наказание было лучше остальных, но временами я оставался там слишком долго, отчаянно нуждаясь в свежем воздухе.

- Моя мама держала в шкафу зимние пальто, - отвечает она, что глупо после того, что я рассказал ей, но она больше не знает, что сказать.

- Я не хочу больше об этом говорить, - говорю я на выдохе. Она не знает, что сказать, потому что никто не мог бы знать, потому что боль из моего детства была бы слишком тяжелой для кого-либо еще - мое сердце снова начинает набирать обороты.

- Хорошо. Тогда... я могу поговорить. Спроси меня о чем-нибудь.

Я опускаю голову. Это работало раньше, сфокусироваться на ней. Ее быстро бьющееся сердце, ее тело, прижатое к моему. Два сильных скелета, обернутых мускулами, связанные вместе; двое перешедших из Отречения, пытающихся вырваться из зоны пробного флирта.

- Почему твое сердце бьется так быстро, Трис?

- Ну, я... я едва тебя знаю, - я могу представить, как она хмурится. - Я едва тебя знаю, и меня запихнули с тобой в коробку, Четыре, а ты как думал?

- Если бы мы были в твоем пейзаже страха... - говорю я. - Я был бы в нем?

- Я тебя не боюсь.

- Конечно нет. Это не то, что я имел в виду. - Я не имел в виду, боишься ли ты меня, а имел в виду, настолько ли я важен для тебя, чтобы появиться в твоем пейзаже страха?

Возможно, нет. Она права, она едва ли знает меня. Но тем не менее: ее сердце быстро стучит.

Я смеюсь, и стены ломаются, словно мой смех встряхнул и раскроил их, и вокруг нас появляется воздух. Я делаю глубокий вдох и мы отстраняемся друг от друга. Она смотрит на меня, настороженно.

- Ты бы не подошла Искренности, потому что ты ужасная лгунья, - говорю я.

- Я думаю, мой тест на способности полностью исключил этот вариант.

- Тест на способности ничего не значит.

- Что ты пытаешься этим сказать? Твой результат не причина тому, что ты выбрал Бесстрашие?

Меня передергивает. - Не совсем, но я...

Я замечаю что-то уголком глаза и поворачиваюсь лицом в ту сторону. На другой стороне комнаты стоит женщина, одна, ее лицо простое и не запоминающееся. Между нами находится стол с лежащим на нем оружием.

Ты должен убить ее, - говорит Трис.

- Каждый раз.

- Она не настоящая.

- Она выглядит как настоящая. Она ощущается настоящей.

- Будь она настоящей, она давно бы убила тебя.

- Все хорошо. Я просто... сделаю это. - Я подхожу к столу. - Это не так плохо. Не стоит той паники.

Ужас и паника не единственные признаки страха. Есть нечто больше, более страшные вещи.

Плохое предчувствие и всепоглощающий ужас.

Я заряжаю пистолет, не думая об этом, держу его перед собой и смотрю ей в лицо. Она бледная, словно знает, что я собираюсь сделать и принимает это.

Она одета в одежду, не принадлежащую ни одной фракции, но она могла бы вполне быть отреченной, стоящей здесь и ожидающей, когда же я раню ее, так, как все они. Так, как они будут делать, если Макс, Джанин и Эвелин добьются своего.

Я закрываю один глаз, чтобы сфокусироваться, и стреляю.

Она падает, а я думаю о том, как бил Дрю, пока он не потерял сознание. Рука Трис обвивается вокруг моей.

- Идем. Продолжай двигаться.

- Мы проходим мимо стола и я вздрагиваю. Ожидание последней части симуляции может быть страхом само по себе.

- Начинается, - говорю я.

В круг света, в котором мы сейчас стоим, прокрадывается темная фигура, и она двигается так, что виден только край ботинка. Затем человек, Маркус, делает шаг к нам навстречу; у него темные глаза и коротко стриженые седые волосы, демонстрирующие очертания черепа.

- Маркус, - шепчет она.

Я смотрю на него. Ожидаю первого удара.

- Вот и та часть, где ты узнаешь, как меня зовут.

- Он... - Теперь она знает. Она запомнит это навсегда; я не смогу заставить ее забыть, даже если бы я хотел этого.

- Тобиас.

Столько времени прошло с того момента, как кто-либо произносил мое имя так, будто это откровение, а не угроза. Маркус разматывает ремень.

- Это для твоей же пользы, - говорит он и мне хочется закричать.

Он незамедлительно множится, окружая нас, волоча ремень по белой плитке. Я сжимаюсь, ссутуливаю спину, и жду, жду. Ремень занесен назад, и я вздрагиваю, прежде чем он ударяет, но он не ударяет.

Трис стоит напротив меня, с поднятыми вверх руками, напряженная от макушки до пяток. Она стискивает зубы, когда ремень обматывается вокруг ее руки, затем она тянет его на себя со всей силы, а потом отпускает. Движение настолько мощное, я с удивлением вижу, насколько сильным оно выглядит, и как жестко ремень ударяет по коже Маркуса.

Он бросается в сторону Трис, и я становлюсь впереди нее. На этот раз я готов, готов сопротивляться. Но момент так и не наступает. Огни поднимаются вверх, и пейзаж страха завершается.

- И это все? - говорит она, а я смотрю на место, где стоял Маркус. - Это были твои худшие страхи? Почему у тебя только четыре ...ох. - Она смотрит на меня. - Вот почему тебя называют...

Я боялся, что если она узнает о Маркусе, она будет смотреть на меня с жалостью и заставит меня чувствовать себя слабым, и маленьким, и пустым.

Но она видела Маркуса и смотрела на него со злостью и без страха. Она заставила меня почувствовать себя не слабым, а сильным. Достаточно сильным, чтобы дать отпор.

Я притягиваю ее к себе за локоть и целую ее щеку, позволяя ее коже обжечь мою. Я держу ее крепко, уткнувшись в нее.

- Эй, - выдыхает она. - Мы прошли через это. - Япровожу пальцами по ее волосам.

- Ты меня провела через это, - отвечаю я.

Я веду ее к скалам, куда мы с Зиком и Шоной иногда ходим поздно вечером. Мы с Трис садимся на плоский камень, висящий над водой, обувь намокает от брызг, но вода не такая холодная, как мне казалось. Как и все обучающиеся, она слишком сконцентрирована на тесте на проверку способностей, и я борюсь с тем, чтобы поговорить с ней об этом. Я думал, что когда пролью свет на одну тайну, все остальные секреты откроются сами собой, но я полагаю, что открытость - это привычка, которую вы вырабатываете со временем, а не переключатель, который вы щелкаете, когда вам вздумается.

- Знаешь, это то, о чем я никому не рассказываю. Даже своим друзьям. - Я смотрю на темную, мутную воду и на то, что плавает на ее поверхности - мусор, выброшенная одежда, бутылки, похоже на маленькие корабли, собирающиеся в путешествие. - Мой результат был ожидаем: Отречение.

- Ох. - Она хмурится. - Но ты все-таки выбрал Бесстрашие?

- В силу необходимости.

- Почему тебе пришлось уйти?

Я отворачиваюсь, не уверенный, что могу озвучить свои причины, потому что, признавая их, я становлюсь предателем фракции, я чувствую себя трусом.

- Ты должен был сбежать от своего отца, - говорит она. - Не потому ли ты не хочешь быть лидером бесстрашных? Потому что, если ты станешь им, тебе снова придется его увидеть?

Я пожимаю плечами. - Поэтому, и еще я всегда чувствовал, что я не совсем принадлежу бесстрашным. По крайней мере, не таким, какие они сейчас. - Но это не совсем так. Я не уверен, что сейчас самое время рассказать ей о том, что я знаю о Максе и Джанин, и об атаке - эгоистично, но я хочу сохранить этот момент для себя, лишь на некоторое время.