- Если бы я его простила...думаешь, он был бы жив?

- Я не знаю. - Я кладу руку на ее щеку, мои пальцы касаются ее уха. Она и правда маленькая. Меня это не заботит.

- Мне кажется, что это моя вина, - говорит она.

То же чувствую и я.

- Это не твоя вина. - Я прислоняюсь лбом к ее лбу. Ее дыхание согревает лицо. Я был прав, это лучше, чем держаться на расстоянии, это намного лучше.

- Я должна была. Я должна была простить его.

- Возможно. Возможно, все могли сделать лучше, - говорю я и, не думая, выдаю поговорку отреченных. - Но сейчас мы можем лишь позволить вине напоминать нам, что в следующий раз мы должны быть лучше.

Она немедленно отстраняется, и я чувствую знакомый импульс - быть скупым в словах, чтобы она не запоминала их и не задавала вопросов.

- Из какой ты фракции, Четыре?

Я думаю, ты знаешь.

- Это неважно. Важно то, где я сейчас. И тебе тоже следовало бы это запомнить.

Я больше не хочу быть близко к ней; это все, что я хочу. Я хочу поцеловать ее; сейчас не время для этого.

Я касаюсь губами ее лба, и никто из нас не двигается. Нет пути назад, не для меня.

Кое-что, что она сказала, приклеилось ко мне на целый день. Этого никогда бы не случилось в Отречении.

Сначала я поймал себя на мысли о том, что она просто не знает, о чем говорит.

Но я ошибаюсь, а она права. Ал не умер бы в Отречении, а также он не напал бы на нее. Они могут быть не так безупречны, как я верил - или хотел верить, - но они и не совсем злые.

Я вижу карту сектора Отречения, ту, что нашел на компьютере Макса, стоящую у меня перед глазами, стоит мне их закрыть. Предупрежу я их или нет, я предатель в любом случае, тех или других. Итак, если преданность не возможна, к чему мне тогда стремиться?

Немного времени у меня занимает разработка плана действий. Если бы я был нормальным бесстрашным парнем, а она была нормальной бесстрашной девушкой, я бы пригласил ее на свидание и мы бы гуляли возле пропасти, где я бы выпендрился своим знанием кварталов Бесстрашия. Но это выглядит слишком обыкновенно после того, что мы друг другу сказали, после того, как я видел самые темные уголки ее сознания.

Может в этом и есть проблема - сейчас все однобоко, потому что я знаю ее, знаю, чего она боится, что любит, что ненавидит, но все, что она знает обо мне - то, что я ей сказал. А то, что я ей сказал, слишком размыто и неопределенно, потому что у меня проблемы с определением.

После того, как я все продумал, остается одна проблема - сделать это.

Я включаю компьютер в комнате пейзажей страха и настраиваю его, чтобы он выполнял мою программу. Я беру со склада два шприца с сывороткой для симуляции и помещаю их в специально приспособленную для них коробку. Затем я направляюсь к спальне перешедших, еще не зная, как сделать так, чтобы она осталась одна достаточно долго, чтобы я смог попросить ее пойти со мной.

Но затем я вижу ее с Уиллом и Кристиной, стоящую у ограждения, и я должен окликнуть ее и спросить, но я не могу этого сделать. Я сошел с ума, собираясь позволить ей попасть в мою голову? Позволить ей увидеть Маркуса, узнать мое имя, узнать все, что я так сильно старался скрыть?

Я иду по тропинке в Яму, живот скручивает. Я захожу в вестибюль, огни города начинают гаснуть вокруг нас. Я слышу ее шаги на ступеньках. Она пришла за мной.

Я верчу черную коробочку в руке.

- Раз уж ты здесь, - говорю я небрежно, что на самом деле смешно,- ты можешь пойти со мной.

- В твой пейзаж страха?

- Да.

- Я могу это сделать?

- Сыворотка подключит тебя к программе, но программа решает, чей пейзаж страха ты пройдешь. Сейчас программа настроена на мой.

- Ты позволишь мне его увидеть?

Я не могу посмотреть на нее. – Зачем, по-твоему я приглашаю тебя? - Живот скручивает еще сильней. - Есть вещи, которые я хочу тебе показать.

Я открываю коробку и вытаскиваю оттуда первую сыворотку. Она наклоняет голову, и я ввожу сыворотку, как мы обычно делаем во время симуляций страха. Но вместо того, чтобы самому ввести сыворотку, я предлагаю коробку ей. Это должно быть моим способом вечернего времяпрепровождения.

- Я никогда раньше этого не делала, - говорит она.

- Здесь, - я касаюсь того места. Она немного трясется, когда вводит иглу, боль знакома, но она меня не беспокоит. Я делал это слишком много раз. Я смотрю на ее лицо. Пути назад нет, пути назад нет. Время увидеть, из чего мы оба сделаны.

Я беру ее за руку, или она берет мою руку, и мы идем вместе в комнату страха.

- Посмотрим, поймешь ли ты, почему меня называют Четыре.

Дверь за нами закрывается, и комната чернеет. Она приближается и спрашивает:

- Как твое настоящее имя?

- Посмотрим, сможешь ли ты выяснить и это. - Симуляция начинается.

Комната переходит в бескрайнее голубое небо, и мы стоим на крыше здания, окруженного городом, сияющего на солнце. Красиво только на мгновение, до того момента, пока не поднимается ветер, неистовый и сильный, и я обнимаю ее, потому что знаю, что в этом месте она устойчивей меня.

У меня проблемы с дыханием, что здесь для меня естественно. Порывы ветра душат меня, а от высоты мне хочется свернуться в клубок и спрятаться.

- Мы должны спрыгнуть, так? - спрашивает она, и я вспоминаю, что не могу свернуться в клубочек и спрятаться; я должен встретить свой страх. Сейчас.

Я киваю.

- На счет три, хорошо?

Я снова киваю. Все, что я должен делать, это следовать за ней.

Она считает до трех, и тащит меня за собой, словно она лодка, а я - якорь, и толкает нас обоих вниз. Мы падаем, и я сопротивляюсь ощущению каждым дюймом тела, каждым кричащим от ужаса нервом, а потом я оказываюсь на земле, хватаясь за грудь.

Она помогает мне встать. Я чувствую себя глупо, вспоминая, как она без колебаний лезла на колесо обозрения.

- Что дальше?

Я хочу сказать ей, что это не игра; что мои страхи - не захватывающая прогулка, на которую она должна идти. Но, возможно, она так и не считает.

- Это…

Стена появляется из ниоткуда, ударяя по ее спине, по моей спине со всех сторон. Подталкивая нас друг к другу ближе, чем мы когда-либо были раньше.

- Ограниченное пространство, - говорю я, и сейчас хуже, чем обычно, потому что воздуха вдвое меньше. Я слегка вздыхаю, склоняясь над ней. Я ненавижу быть здесь. Я ненавижу быть здесь.

- Эй, - говорит она. - Все хорошо. Здесь…

Она тянет мою руку, и я обнимаю ее. Я всегда думал, что она худощавая, ни одного лишнего грамма. Но у нее нежная талия.

- Впервые я рада, что я такая маленькая, - говорит она. - Мм...

Она говорит о том, как выбраться отсюда. Стратегия пейзажей страха. Я стараюсь сконцентрироваться на дыхании. Потом она тянет нас обоих вниз, чтобы коробка стала меньше, и поворачивается так, что ее спина прижимается к моей груди, а я полностью ее окутываю.

- Так еще хуже, - говорю я, потому что моя нервозность из-за коробки смешивается с нервозностью от того, что я касаюсь ее, я даже не могу собраться с мыслями. - Это совершенно...

- Шшш. Обними меня.

Я обнимаю ее за талию и зарываюсь лицом в ее плечо. Она пахнет мылом Бесстрашия и чем-то сладким, как яблоко.

Я забываю, где нахожусь.

Она снова говорит о пейзаже страха, и я слушаю, но также я сосредоточен на том, как она себя чувствует.

- Постарайся забыть, что мы здесь, - заканчивает она.

- Да? - я прижимаюсь ртом прямо к ее уху, на этот раз специально, чтобы отвлечься, но и потому еще, что мне кажется, что не один я пытаюсь отвлечься. - Легко, да?

- Знаешь, большинство парней были бы рады оказаться в ловушке в маленькой комнате вместе с девушкой.

- Только не те, кто страдает от клаустрофобии, Трис!

- Хорошо, хорошо. - Она направляет мою руку к груди, ниже впадины под ключицей. Все, о чем я сейчас могу думать, это то, чего я хочу и что, внезапно, не имеет ничего общего с тем, чтобы выбраться из коробки.