— Да… Ну, мы все о Глухаре. А что я с тобой буду делать? Больница тебя отказывается принимать — сам виноват. С заводом ты тоже… Эх, придется звонить заместителю министра здравоохранения. Это уж не сам я — к комиссару пойду.

На глазах у Валерки появились слезы, и он смахнул их рукой.

— Вы мне не верите, да? — вскричал он. — Константин Петрович! Ну, испытайте меня. Ну…

— Испытание — завтра. Хочешь нам помочь?

Валерка кивнул головой.

— Завтра в восемь приходи туда, где условились встретиться с Глухарем. Знаешь карагач около шашлычной — увидишь там светло-коричневое такси. В этом такси буду сидеть я. Так что, если что заподозришь… Ну идем, идем в дежурку. Ты же с ног валишься — спать хочешь. На диване поспишь.

…Надежды Дубровина не оправдались. На следующий день вечером он докладывал своему начальнику:

— Алло? Александр Ильич? Дубровин звонит. Из оперпункта я.

— Да, слушаю, Костя.

— Как мы и предполагали, Глухарь на «свидание» не пришел.

— Проверяет Валерку? Да, его голыми руками не возьмешь. Кто пришел вместо него?

— Какой-то тип. Незнакомый, первый раз вижу.

— Значит, что-то пронюхал Глухарь. А ведь они могли убрать Валерку по дороге?

— Зачем? Если Глухарь подозревает его, то знает, что он все рассказал. А рассказывать-то нечего.

— Задержали незнакомца?

— Не удалось. Сбил Валерку с ног. Заскочил на ходу в какой-то грузовик. А когда мы догнали машину, в кузове никого не оказалось.

— Плохо. Очень плохо. Ты ребят там оставляй. А сам приезжай в Управление. Дело есть. Тут мы кое-что узнали. В аэропорт поедешь.

— Есть.

12. ГДЕ ЗОЛОТО РОЮТ В ГОРАХ…

Их было трое — внешностью очень похожих друг на друга людей. Низкорослый, кряжистый следователь районной прокуратуры Володя Заробян. Его черные глаза мерцали из-под бровей таинственно, словно видят и знают что-то необыкновенное. Оперуполномоченный уголовного розыска, Алексей Ломакин, был прямой противоположностью Заробяну — баскетбольного роста, белесый и жилистый, лицо у него простое, северно-русское. Капитан Дубровин — нечто среднее между ними.

Шли они долго. На порыжевших от знойного летнего солнца холмах, куда ни кинь взгляд, не было ни деревца, ни даже кусточка. А там в долине, где они оставили машину, буйно шелестела влажная трава и перезванивала голышами говорливая речка.

Солнце только-только взошло, и когда они достигли обрыва, впереди, насколько хватал взгляд, открылась несравненная красота. Верхняя часть неба была темно-синей, и чем ближе к горизонту, тем больше небо окрашивалось в светло-оранжевый цвет. А еще ниже, над чернеющим в бесконечном отдалении лесом, дрожали огненно-рыжие полосы, словно там полыхали гигантские горны. Расплавленным золотом сверкала в зеленой долине извилистая река, а в непроходимых коричневых болотных топях, будто пойманное в большую рыбачью сеть, дрожало розовое отражение солнца. Справа, на предгорьях, лежали холодные синие тени.

— Вот это да! — только и смог вымолвить Дубровин. Он стоял на краю обрыва, любуясь игрой красок, света и теней — такие ни с чем не сравнимые восходы и закаты можно наблюдать только здесь, в горах Забайкалья. Так вот оно, значит, какое Забайкалье — «где золото роют в горах…».

Он вспомнил запыленный, пропахший бензином и асфальтом город, уличную толчею, переполненные душные автобусы и трамваи — все это было где-то далеко-далеко, будто в нереальности…

«Где же скрывается этот старатель с Бармашевым? Долго еще идти?!» — думал Дубровин. Он вспомнил серые глаза майора Мартынова, его мохнатые брови, плотно сжатый рот.

— Вот видишь, куда потянулась нить, Костя, — говорил Александр Ильич. — В Забайкалье, к старателям. Бармашев сейчас там. Ну, что ж, действуй. Свяжешься с местной прокуратурой и угрозыском. Теперь-то Бармашева надо взять во что бы то ни стало. Так что вылетай немедленно.

Дубровин стоял задумчиво, молча, а потом спросил, словно очнувшись:

— А как же Глухарь? Валерка Сазанков?

— Не беспокойся.

Теперь они были почти уверены, что в машине, сбившей десятиклассника, сидел и Бармашев.

…— Ну, пошли, надо торопиться, — сказал Заробян.

Дубровин, оторвавшись от воспоминаний, зашагал по тропинке. Идти становилось все трудней и трудней — холмы окончились, начались горы. Трое продирались сквозь заросли полыни и красной смородины. И вдруг за одинокой, крохотной березовой рощицей появилась огромная темно-зеленая поляна. Два стога сена поднимались по ее бокам. Около одного из них ловко орудовал граблями вихрастый парнишка. Он был без рубахи, и бронзовое его тело плескалось в солнечных лучах. Дубровин залюбовался красотой гибкого, статного тела.

Следователь показал парнишке фотокарточку Бармашева и спросил, не видел ли он где такого человека.

— А-а… охотник, — хмуро промолвил парнишка, опираясь на грабли.

— Какой охотник? — трое переглянулись.

— Да ходит он с двустволкой тут, в шалаше живет. Километра полтора отсюда. Я его раза два видел.

И снова ершистая после покоса трава запружинила под ногами у троих. Метров через восемьсот, высоко на середине горы, они увидели шалаш. Было решено подойти к нему сразу с трех сторон.

Они полезли по серым потрескавшимся скалам, цепляясь за стебли ползучего кустарника.

— Пора, — решил Дубровин, когда до шалаша оставалось метров двадцать пять.

Он медленно пробирался сквозь колючие кусты, опасаясь, как бы не посыпалась, не зашуршала галька.

Когда они были совсем рядом с шалашом, прогремел выстрел и горное эхо разнесло грохот далеко по долине. Следователь Заробян, выронив пистолет, схватился за правую руку.

Стреляли не из шалаша. Дубровин резко оглянулся. На огромном валуне, метрах в сорока, стоял заросший густой щетиной человек и спокойно, словно в стрелковом тире, целился в него из двустволки.

— Разрывными бьет, сволочь! — выругался Заробян.

Дубровин едва успел упасть на землю, пуля просвистела мимо, а когда он приподнял голову, человек исчез.

— С этим зубным техником надо быть осторожней, — сквозь зубы проговорил Заробян.

— Сильно ранил? — торопливо спросил Дубровин.

— Пустяки…

Услышав стрельбу, прибежал мальчишка, работавший на сенокосе. Оказывается, он шел за ними следом. Оставив парнишку рядом с раненым, Дубровин и оперуполномоченный Ломакин бросились за Бармашевым.

— К водопаду он побежал, — донесся до них голос парнишки. — Здесь одна тропинка.

Поднявшись на пригорок, они заметили, как далеко внизу тень скользнула с тропинки в черный провал ущелья. Зашуршав по осыпающемуся гравию, спотыкаясь на скользкой траве, они понеслись к ущелью, откуда прогрохотало два выстрела, — Бармашев стрелял наугад.

Когда они достигли тяжело вздымающихся вверх сумрачных скал ущелья, Бармашев уже карабкался к водопаду. Над бездонным колодцем, на дне которого кипела белая пена, был перекинут хрупкий качающийся мостик. Видимо, человек на минуту испугался и замер, но страх, который настигал его сзади, был сильнее страха высоты — он ступил на зыбкую основу и, не глядя под ноги, зашагал вперед. Он был уже почти на той стороне, когда внезапный резкий звук заставил его на долю секунды остановиться.

Это был какой-то невероятный, многоголосый крик, качающийся, замирающий и вновь нарастающий.

— О-о-о-о!

Крик заплясал над водопадом, стремясь вырваться вверх, к свету.

Дубровин поразился странному резонансу, который вызвал его короткий окрик: «Стой!»

Он заметил — человек, переходивший мосточек, оглянулся, невольно скользнув взглядом себе под ноги, — там, в нескончаемом черном колодце гасло эхо, чернота притягивала к себе, кружила голову.

На мгновение тело его качнулось, и этого было достаточно, чтобы потерять равновесие. Он взмахнул руками, словно хотел ухватиться за какие-то невидимые поручни, и Дубровин не успел даже уловить момента, когда он исчез в провале.