«Позвоню Дубровину», — подумал Валерка и, выпросив у чайханщика две копейки, пошел искать телефон-автомат.

Он не знал, что Константин Петрович Дубровин сидел сейчас в кабинете у начальника уголовного розыска. Там собралась вся спецгруппа — сам Мартынов, Дубровин и еще двое оперуполномоченных из оперативного отдела исправительно-трудовых учреждений.

— Бежал из больницы, говоришь? — нахмурился Мартынов. — А может быть, хватит с ним возиться, а, Костя? Сколько ты можешь заниматься этими экспериментами с устройством на работу наркоманов? Слушай! — Мартынов резко повернулся. — А не может он с Глухарем встретиться?

— Может, — сказал Дубровин. — Валерку надо спасать.

11. ГЛУХАРЬ И ВАЛЕРКА

Глухарь привык действовать в одиночку. Но сейчас, после этого побега, с ним что-то случилось. Он, конечно, прекрасно понимал, что если выйдет на прежние связи, то его быстренько схватят. Да-да… И потому он познакомился с Бармашевым. К тому же у Бармашева своя «волга». Хлипкий, однако, оказался типчик. Не умеет работать, самоучка, — едва удалось выпутаться. А самою «волгу» надежно упрятать удалось в горах. У знакомого старичка. Надежный старичок. Бармашев сейчас далеко улетел, соколик, — испугался, что следят. Далеко улетел Бармашев — пусть поищут его теперь Мартынов с Дубровиным. Пусть поищут.

«Да и мне надо сматываться, — подумал Глухарь. — Пора». Он чувствовал, что круг смыкается. Ленки-то нету. Только вот Олежка… Где он сейчас — Глухарь не знал, а выяснять опасно: Ленкиных соседей наверняка предупредили о нем, да и милицейский пост там, небось, дежурит круглые сутки.

Еще немножко погодить, а потом — поминай как звали. Только одно дельце обмозговать надо. Но в одиночку тут не справиться. Нужен хотя бы еще один человек. Жаль, Бармашева нет.

Вечерело. Глухарь остановился около пивнушки и поглядывал сквозь очки на людей, сидящих за столиками. Пахло шашлыком. Было душно, он снял шляпу, вытер платком потный лоб и уже хотел спуститься к шашлычнику, но в желтом квадрате окна увидел фигуру милиционера. Тот сидел как раз за столиком у окна, потягивал пиво и разговаривал о чем-то с пожилой официанткой. Уходить он не собирался. Глухарь облизнул губы, поправил темные очки и, нахлобучив поглубже на лоб шляпу, отправился прочь. «Чего он торчит здесь? — подумал Глухарь. — Отправлюсь-ка я в кафе».

Кафе совсем недалеко, за мостиком. Там, конечно, ни пива нет, ни шашлыка. Но зато там, наверное, нет милиции и еще там есть два выхода — так что всегда улизнуть можно.

Кафе было крохотное и совсем неуютное, Сквозь стеклянную дверь Глухарь быстро оглядел зал, потом снял шляпу и вошел внутрь. Кончался базарный день и потому в кафе было полно народу, однако столик около двери, которая выходила на реку, пустовал. «Как раз то, что нужно». Глухарь медленно направился к свободному столику.

Последнее время он был более осторожен, похудел и от этого казался чуть выше, да еще то и дело его тянуло кашлять — долгое пребывание в каменной норе все-таки сказалось и на железном здоровье Глухаря, которого не могли пробрать даже наркотики.

Он устало опустился на стул, и пока молоденькая официантка убирала на поднос грязную посуду, разглядывал меню, которое ему совсем не нравилось. В карманах у Глухаря были деньги, но в ресторанах появляться он не решался.

Он заказал себе борщ, бифштекс, холодец, два стакана чаю. Из одного стакана чай выплеснул, достал из внутреннего кармана пиджака чекушку и быстро сунул горлышком в пустой стакан. Двести граммов он опрокинул зараз, пожевал губами и начал аппетитно уплетать борщ. Ел он быстро и много. Где-то под спудом жила в нем мысль, что, в конце концов, все равно накроют — поэтому надо есть, пока можно.

Другие зеки рассказывали о страхах, которых натерпелись, когда были в бегах, но Глухарь давно свыкся со своим страхом. Нельзя сказать, чтобы его не было. Но еще тогда, во время первого побега в тайге, с лесосплава, он приучил себя жить с этим страхом и даже веселиться назло ему. Теперь он лишь опасался поступить опрометчиво.

А какая она — плата за постоянные эти опасения? А никакая. Дома нет у него, Ленка… Мир ее праху. Сынишка…

Бифштекс начал остывать, и Глухарь быстро поддел мясо вилкой. Пережевывая жилистое мясо, он снова подумал об Олежке. Как ни пытался он запрятать эти мысли подальше, ничего не удавалось. Олежку он заберет с собой. Когда-нибудь он заберет его, когда излечится от наркотиков. Ведь не совсем же он безнадежен. Есть же, говорят, какие-то средства. Он в колонии знал одного наркомана, который излечился.

Но сейчас еще рано думать об этом. Сейчас ему нужны деньги, много денег. Наклевывается одно хорошенькое дельце. Как следует его обмозговать надо, а потом — «не вспоминайте меня, цыгане…».

Глухарь доел последний кусок мяса и вдруг замер. Официантка, начавшая было подсчитывать на маленьких игрушечных счетах, посмотрела туда, куда он смотрел.

К столику подходила молодая женщина, державшая за руку мальчика в матросской форме.

— Здесь не занято? — спросила она Глухаря.

— Садитесь, свободно, — ответила за него официантка. — У вас все? — спросила она Глухаря.

— Нет, принесите мне еще что-нибудь… яичницу, что ли, — тихо произнес он.

Официантка с недоумением посмотрела на странного посетителя. Женщина заказала себе сосиски, а мальчику — порцию сливочного мороженого.

— Я пойду в буфет, лимонаду принесу, — сказала женщина, когда официантка принесла заказанное.

Глухарь остался один с мальчиком. Он сидел, тыкая вилкой в яичницу, и ничего не видел перед собой, кроме этих пухлых щек, перемазанных мороженым. Это был Олежка.

«Хорошо одет, — отметил про себя Глухарь, — лучше чем у Ленки. Кем ему эта женщина приходится? Ленка про нее ничего не говорила».

Женщина принесла лимонад и два стакана, Олежка сразу потянулся к бутылке:

— Пить хочу, теть Оль.

— Сейчас, сейчас. Доешь мороженое….

«Тетя Оля», — повторил про себя Глухарь. Он хотел заговорить с женщиной, но сквозь стеклянную дверь увидел милиционера. Того самого, что сидел в шашлычной. «Чего ему здесь надо? Не за мной ли следит? А может, она зашла с Олежкой специально?» Глухарь сунул руку в карман и, нащупав шероховатую рукоятку пистолета, успокоился.

Быстро расплатившись, Глухарь вышел в боковую дверь. У реки никого не было. Он обогнул кафе слева и заглянул в окно. Женщина, доев сосиски, пила с Олежкой лимонад. Милиционер стоял около стойки, улыбался и о чем-то разговаривал с буфетчицей. Буфетчица тоже улыбалась, и Глухарь успокоился — они, конечно же, разговаривали не о нем.

От выпитой водки чуть кружилась голова. Он взялся за раму. Через стекло видел, как женщина рассмеялась: видимо, Олежка сказал что-то смешное. А потом женщина покраснела, виновато зашарила в кармашке, в сумке и развела руками — Глухарь понял, что Олежка попросил еще мороженого, но у женщины, наверное, не было денег. Глухарь машинально сунул руку в карман, где у него лежала мелочь, но пальцы натолкнулись на рукоятку пистолета, и он сразу помрачнел. Ему вдруг вспомнилось, как дня два назад он прочитал в газете заметку, что талантливый инженер Виталий Сажин вернулся с международного конгресса. Тогда Глухарю было особенно муторно, к тому же, он не мог достать наркотиков и метался весь вечер как угорелый, искал, с кем бы кейфануть, и совсем забыл об опасности. И все потому, что Виталий Сажин — это не кто иной, как Витька Сажа, с которым они когда-то отбывали срок в детской колонии. Но Сажа давно «завязал», еще тогда, после первого срока. Правда, таких денег, как у Глухаря, «талантливому инженеру Сажину» вовек не видать, несмотря на то, что он разъезжал по заграницам. Но какое-то непонятное, тоскливое чувство охватило Глухаря, он подумал, что его никто и нигде не ждет кроме милиционеров, и те ждут лишь только для того, чтобы сказать «гражданин, пройдемте». И сейчас, когда он глядел на Олежку и на женщину, ведущую его за руку, это едкое чувство появилось снова.