— Эти тени, они вовсе не такие безопасные и если ты что-то будешь делать неправильно, то начнёшь слышать их голоса. Это, так сказать, первое и последнее предупреждение. Потом, если не исправляешься, они назовут тебе место, время и того, кому ты должен передать капсулу, после чего тебя ждёт смерть. Насколько я поняла, отказаться от передачи нельзя, иначе начинается что-то совсем ужасное. Вот это и привело к твоей сегодняшней встрече с прекрасной незнакомкой.
— А что не надо делать?
— Собственно, условие всего одно и очень простое: не быть как все. То есть приветствуется странность, комичность и прочие подобные оригинальные вещи, а мерилом твоих стараний станет отношение окружающих. Если про тебя поползут слухи, как, например, обо мне и люди частенько начнут покручивать у виска пальцем, значит, несомненно, ты на правильном пути и всё в порядке. Поэтому дорогой, хочешь или нет, а тебе придётся теперь соответствовать. Вот и получается так, что мы все заинтересованы как можно скорее найти где-то блуждающего этого самого шестого и вставить свои капсулы в это нечто. Даже не из-за каких-то наград и призов, а просто затем, чтобы избавиться от этого бремени и получить возможность снова стать самими собой. Собственно, на этом и всё. Мы обменялись с Анатолием телефонами и договорились созвониться, как только я отыщу кого-нибудь ещё с капсулой или это сделает он. Тогда надо будет собраться вместе и действовать. Поэтому конечно, я непременно сейчас с работы позвоню ему и всё расскажу. Хотя может так оказаться, что он уже всё знает и эта девушка — один из тех двух людей, о которых он говорил. В любом случае конец истории.
— Ну а что про тени? Откуда они, кто всё это затеял?
— Не имею ни малейшего понятия. Анатолий вскользь упомянул, что есть человек, которому дали первую капсулу, и он должен знать немного больше, но, наверное, так ему ничего пока и не сказал. Да и не всё ли равно? Есть цель и необходимость её достичь — не надо ничего усложнять и пытаться прыгнуть выше головы!
— Понятно. Какой-то бред. Ты уверена, извини за прямой вопрос, что в себе? — неожиданно разозлившись, спросил я и подался вперёд. — Я слышал, конечно, что ты сумасшедшая, но не верил, а теперь вижу, что у тебя галлюцинации, какие-то параноидальные мысли и мания преследования. Психушка, видимо, уже море слёз пролила без такого человека! Зачем ты мне всё это рассказывала? Неужели подумала, что я вот так просто поверю во всю эту чушь?
Некоторое время Маша молча доедала мороженное, потом всхлипнула. — Зачем ты так? Сам просил всё рассказать и вот теперь кричишь, обзываешься. И тени наверняка видел ни от чего. Значит, наверное, и ты псих?
— Просто твой рассказ так…
Я запнулся и подумал, что на это трудно что-то возразить. В самом деле, я это видел на капоте машины, по куртке незнакомки и эти мысли, наверное, явственно отобразились у меня на лице, поскольку Маша легонько похлопала меня по руке и примирительно сказала. — Вот видишь. Тебе просто нужно подумать, разобраться, а потом мы можем, если захочешь, опять об этом поговорить. Как считаешь?
— Думаю, что это здравая мысль, которую, признаться, весьма неожиданно услышать именно от тебя, — усмехнулся я. — Ничего больше не хочешь мне сказать? А?
— Нет. Мой телефон ты знаешь, я твой — тоже. Поэтому в случае чего созвонимся, да и в офисе будем постоянно сталкиваться. Хотя вот ещё что — капсулу надо всегда носить при себе и ни в коем случае не потерять. Это будет обозначать верную смерть — постарайся быть повнимательнее. Поэтому, пожалуйста, веришь ты в это или нет, лучше повесь её на шею. Так оно вернее будет, и ты ничем не рискуешь, даже если ничего подобного взаправду нет. Ну как крестик что ли — просто кулон и всё. Тем более согласись, его можно смело назвать унисексовым.
Маша отодвинула в сторону свою порцию мороженого и двумя большими глотками, причмокнув, допила кофе.
— И что? Наше свидание пока можно считать оконченным?
— Наверное, да, — кивнул я и, повесив после короткого раздумья капсулу на шею, приподнялся, пропуская девушку вперёд и невольно подумав, что вряд ли смогу с ней вот так просто сладить, если она неожиданно набросится сзади и попытается меня убить. Впрочем, откуда такие мысли? Поверил ли я Маше или действительно посчитал лишь плодом больного воображения? Трудный вопрос и против положительного ответа, казалось, поднималось всё в моей голове, но душа, или что там внутри, явственно нашёптывала, что это всё правда, от которой можно убегать, не верить или делать что-то ещё, но она такой и останется. В любом случае, всё сказанное и произошедшее сегодня явно нуждалось в осознании, и моя идея уехать домой показалась здесь очень дальновидной и здравой. Тем более едва подумав о том, что я мог бы сейчас вернуться на работу, что-то внутри меня выказало такое отторжение даже теоретического допущения этой возможности, что, уверен, за вещами бы мне точно не пришло в голову туда возвращаться после этих посиделок.
Мы молча вышли из кафе и направились в сторону набережной, обратив внимание, что дождь прошёл, и о нём напоминают лишь большие лужи в неровностях асфальта, напоминающие гигантские кляксы. Я всё хотел что-то ещё спросить, но почему-то никак не мог сформулировать свои мысли. Странно — никогда не замечал за собой ничего подобного и уж дежурных фраз, от которых так быстро и просто можно было перейти к интересующей теме, у меня было заготовлено в достатке. А может, в этом молчании и было что-то весьма красноречиво говорящее или даже сближающее? Наверное, хотя даже познакомившись с Машей ближе, объединённые теперь вроде как общей странной тайной, я особой симпатии к ней по-прежнему не испытывал. Да и что мог изменить такой короткий эпизод, который я даже ещё толком не обдумал и в полной мере не осознал? Наверное, действительно ничего.
Правее, возле массивной синей машины, вытянувшись по струнке, стояли три милиционера, которые сразу бросались в глаза своей неуместной неподвижностью на фоне спешащих в разные стороны людей. Их словно каменные и ничего не выражающие лица, явно не скрывали периферийного происхождения молодых людей, и единственный, кто казался здесь более-менее живым и вменяемым — большой лохматый пёс в наморднике, сидящий прямо перед ними. Один из блюстителей порядка крепко, до красноты в руке, держал широкий коричневый поводок и почему-то напомнил мне слепого, который дожидается зелёного света на перекрёстке и полностью уверен, что собака-поводырь в нужный момент встанет и поведёт его вперёд.
— Ой, какой славный, — прошептала Маша и неожиданно быстро сделала несколько шагов в сторону милиционеров. Потом нагнулась, некоторое время всматривалась в глаза псу, который, похоже, был несколько удивлён и смущён подобным вниманием, да так, что перестал тяжело дышать и даже, кажется, прикусил кончик своего слюнявого языка. Уделив какое-то время безмолвному созерцанию собаки, девушка порывисто поднялась и, встретившись с расширившимися от непонимания глазами крайнего блюстителя закона, как ни в чём не бывало пошла дальше, призывно махнув мне рукой.
— Какой, а? Скажи!
— Да, ничего. Похоже, ты изумила их, — натянуто улыбнулся я и мельком оглянулся, увидев, что все трое с теми же ничего не выражающими лицами, молча смотрели нам в след и, похоже, попросту не знали — как реагировать на это пустяковое происшествие.
— Ничего страшного. Ладно, ты, наверное, на работу сегодня не пойдёшь?
— Да. А почему ты так решила?
— Просто у тебя взгляд не поблек — пустячок, а заметный.
— Может и так. Ладно, спасибо, что согласилась поговорить. Тогда до завтра. Увидимся! — кивнул я, и в какой-то момент мне показалось, что Маша тянется ко мне, рассчитывая на поцелуй. Позже, конечно, я отбросил эту мысль как заведомо нелепую и быстро зашагал вперёд, оставляя позади вход в контору слева и суету на строительной площадке справа. Уже заворачивая за поворот у набережной, откуда выезжал огромный грузовик, остановившийся поперёк дороги и включивший аварийные огни, я обернулся и увидел, как Маша наклоняется к небольшой чёрной машине, медленно двигающейся по улице, и громко кричит. — Сиденье-то подними повыше, а то и дороги не видишь!