Чтобы не отстать от лондонской резидентуры КИ, французская резидентура КИ доложила взгляды заместителя политического советника Франсуа Сейду на выборы 5 декабря в западных секторах Берлина: «результаты... говорят о большом успехе западных держав и превзошли все ожидания». Однако они, по его мнению, «осложнят ситуацию в Берлине». Видимо, он имел в виду победу социал-демократов, которые противостояли Социалистической Единой партии Германии и Советской Военной администрации. Сейду задавался вопросом, «не станет ли блокада Берлина при учете успеха воздушного моста скорее провалом для СССР, нежели его достижением?» Он также отмечал, что без угля из Рурского бассейна — крупного угледобывающего и промышленного района Германии на Рейне, «советская зона окажется в жутком положении и так не может продолжаться долго, не усиливая впечатлений об экономических достижениях в Западной Германии»[180].

Похоже, Сталин согласился с Сейду. 27 января Джозеф Кингсбери Смит, генеральный директор Международной службы новостей в Европе, передал Сталину четыре вопроса. Такая практика была обычной в организациях, занимающихся зарубежными новостями. Иногда на вопросы отвечали, иногда нет. Из четырех вопросов только один имел отношение к Берлину, и составлен он был очень аккуратно: «Готов ли СССР снять ограничения на транспортное сообщение с Берлином, если Соединенные Штаты, Британия и Франция согласятся не создавать независимое западногерманское государство до созыва Совета министров для обсуждения германской проблемы в целом?» Положительный ответ Сталина не заставил себя ждать. Он был получен 30 января. Сталин ни словом не помянул денежную реформу, которая послужила причиной блокады[181].

Если учесть сдержанную реакцию президента Трумэна и госсекретаря Дина Ачесона на ответ Сталина, трудно понять, почему КИ зафиксировал свое внимание именно на этом. Даже если принять во внимание доминирующую власть Сталина в вопросах внешней политики и указание КИ своим резидентурам откликнуться на событие, КИ перестарался. В то время, как эти донесения переправлялись в Москву, Филип Джессеп, представитель США в ООН, выступил с предложением к советскому представителю в ООН Якову Малику по поводу берлинской проблемы.

ДЕНЕЖНАЯ РЕФОРМА СТАНОВИТСЯ РЕАЛЬНОСТЬЮ

Если в СССР все были твердо убеждены, что западная марка стала причиной блокады, то отсутствие всяких упоминаий о денежной реформе в ответе Сталина Кингсбери Смиту имело большое значение. Дело в том, что проблема денежного обращения становилась все более жгучей. Советы объявили, что деньги Восточного Берлина законны и в Западном Берлине, так что сразу две валюты циркулировали одновременно. 2 марта КИ получил донесение из берлинской резидентуры по этому вопросу. Источник, близкий к Фридриху Хаасу, директору финансовного отдела западно-берлинской городской администрации, сообщал, что решение сделать западную марку единственно законной валютой в Западном Берлине, по-видимому, откладывается до середины апреля. Хаас, как было сказано в донесении, говорил о точке зрения «американских официальных лиц», которых заботило то, что «эта акция затруднит снабжение населения, но, что гораздо важнее, оборвет последнюю связь между Америкой и Россией. Избежать этого можно лишь в том случае, если восточную марку будут контролировать четыре стороны и Советы снимут блокаду»[182]. Хаас ошибался. К тому времени, как было получено это сообщение, официальные лица уже решили превратить западную марку в единственную законную валюту в Западном Берлине. А это донесение отражало присущее многим офицерам КИ тенденцию отражать ту точку зрения, которая понравилась бы Москве.

Советы сняли блокаду перед встречей министров иностранных дел в Париже, назначенной на 23 мая, где должны были обсуждаться «вопросы, имеющие отношение к Германии, и проблемы, связанные с положением в Берлине, включая также вопрос о денежных знаках в Берлине»[183]. Вопрос о деньгах встал конкретно, когда железнодорожники Западного Берлина, получавшие жалование в восточных и западных марках, устроили забастовку по поводу того, сколько им должны платить в тех и других деньгах. Берлинский источник КИ доносил, что никакой забастовки не было бы, если бы на ней не настоял американский комендант. Цель забастовки, судя по донесению, одобренной президентом Трумэном, заключалась в том, чтобы «заставить русских подтвердить законность западной марки». Для этого американцы снабжали забастовщиков едой и товарами первой необходимости. Донесение было передано советской делегации, участвующей в конференции министров иностранных дел, проходившей в это время в Париже[184].

Забастовка закончилась 28 июня, когда администрация железных дорог в советской зоне согласилась платить рабочим 60 процентов их жалования в западных марках. Однако во время забастовки был поднят также вопрос о том, кто должен поддерживать порядок на больших участках собственности железных дорог в Западном Берлине. Советы стояли на том, что если их железнодорожная администрация владеет имуществом железной дороги, то и полиция тоже должна быть их, а не западноберлинская. Все это порождало множество серьезных проблем в течение не одного года.

ПОСЛЕ СНЯТИЯ БЛОКАДЫ ЖИТЕЛИ ЗАПАДНОГО БЕРЛИНА ХОТЯТ СОЕДИНИТЬСЯ С ЗАПАДНОЙ ГЕРМАНИЕЙ

Блокада закончилась 12 мая 1949 года, когда, как предсказывал Сейду, западные союзники пошли навстречу желанию западных берлинцев войти в новую Федеративную республику Германии в качестве двенадцатого штата (земли). Конституция нового государства, столицей которого стал Бонн, что на Рейне, была утверждена 23 мая 1949 года. 15 сентября Конрад Аденауэр должен был стать канцлером, 19 июня КИ распространил доклад, основанный на официальных сообщениях от 7 июня французского министерства иностранных дел и Сейду. В своем меморандуме Сейду объясняет наличие существенных разногласий у британцев и французов на положение Берлина в Германии и Европе, Сейду считал, что британцы видят в Берлине передовой бастион борьбы против коммунизма в Европе и думают, что его потеря — серьезный урон для Западной Германии[185].

Озабоченность французов насчет взаимоотношений Берлина с Федеративной республикой продолжались весь 1949 год. Доклад берлинской резидентуры КИ от 17 октября описывает встречу французского верховного комиссара Андре Франсуа-Понсе и берлинского бургомистра Эрнста Рейтера, во время которой Франсуа-Понсе заявил, что будет продолжать выступать против предложения ввести Западный Берлин в состав западногерманского государства, даже при поддержке американцами и англичанами предложения, одобренного Рейтером[186]. Последний залп прогремел в 1949 году, когда пришла телеграмма из парижской резидентуры КИ (1 ноября). Согласно докладу КИ, французский комендант Берлина генерал Жан Ганеваль был «поражен настойчивостью, с которой его американские и британские коллеги на встрече 15 октября 1949 года отстаивали пункт объединения западных секторов Берлина как двенадцатой земли с Западной Германией». Та же телеграмма из Парижа отмечала, что Франсуа-Понсе постарается встретиться с западногерманским канцлером Аденауэром перед следующим совещанием Высокой Комиссии, чтобы уговорить того оставаться на позиции отклонения от присоединения Берлина к Западной Германии»[187].

Статус Западного Берлина по отношению к Западной Германии оставался серьезной проблемой в течение многих лет. Однако 21 октября 1949 года союзники, включая Францию, приняли с некоторыми техническими поправками пункт, по которому Западный Берлин должен «рассматриваться как часть Федеративной республики Германии»[188]. Эти доклады КИ до некоторой степени приоткрывают тот факт, что московское убеждение, будто союзники отвергнут «двенадцатую землю», пришло от французских источников КИ. Очевидно, что КИ имел доступ к материалам французских служб в Берлине, Бонне и Париже. Если учесть всю историю непримиримой французской политики, касавшейся не только присутствия союзников в Берлине, но и вопроса отношения к послевоенной Германии вообще, интересно было бы посмотреть донесения тех же французских источников по поводу каких-нибудь других спорных проблем. В то же время окно, открытое нам беспрецедентными донесениями, позволяет посмотреть на союзников, которые никак не могли договориться об отношениях Берлина с ФРГ и давали иллюзорную надежду Сталину на возможный выигрыш.