— Так спросите по существу. Наконец, — предложил я; улыбаясь.

— А я думала, вы сами зададите мне вопросы — на основании того, что уже услышали.

— Но я пока затрудняюсь это сделать — вопросов было слишком много.

— А вы попробуйте…

Я вдруг почувствовал, что мы начинаем вести с ней некую странную словесную игру, и оба хотели бы ей воспротивиться, но… только не сейчас, чуть попозже.

А потом еще и еще чуть позже… еще чуть…

Это было для меня крайне необычно; я вдруг понял, что очень скоро мы не выдержим, и формальная сторона общения начнет уходить.

Видишь, Макс, с самого начала Маша подарила мне нечто новое“.

Маша предложила Мишке приехать к ней на предприятие.

„Приехать?“.

„Ну да, и прямо сейчас“.

Я было принялся объяснять ей, что лишь консультирую клиентов, а если ее интересует оценка предприятия на месте, то надо обратиться в…

— Но я прошу вас, — твердо сказала она, сделав ударение на последнее слово.

— Меня?

— Да, вас.

— Послушайте, я не могу бросить работу и…

— Когда заканчивается ваш рабочий день?

— Через полчаса.

— Хорошо, я подожду.

— Вы предлагаете мне поработать сверхурочно?

— Да, вы не против?

— Можно один вопрос, — легкая улыбка; я поднял вверх указательный палец.

— Пожалуйста.

— Почему вы хотите, чтобы это был я?

— Потому что мне рекомендовали вас — как одного из самых компетентных и квалифицированных сотрудников.

— Неужели? Кто рекомендовал, если не секрет?

— Ваши коллеги, — ответила она.

После этого я начал уже подозревать, что моя встреча с ней не случайна».

— В каком смысле? — спросил я Мишку. — Ты заподозрил, что твои коллеги занимаются сводничеством?

— Что-то в этом духе, да.

— Они знали о твоей… — я запнулся, — …ситуации?

— Ну… да, пара человек знала. Но только в общих чертах.

«Предприятием, подлежавшим ликвидации, оказалась обувная фабрика, хиленькая, половина станков с десятилетней амортизацией. Когда уже по прибытии я просматривал документацию, обратил внимание на фамилию владельца — Проскурин.

— Это ваш…

— Это мой отец. Он умер несколько недель назад, — я заметил, что сказала она это как бы невзначай, безо всякого выражения.

Я спросил ее, почему она хочет ликвидировать фирму, которая приносит доход, пускай и небольшой. Можно продать ее. Маша ответила, что для нее это слишком накладно — искать покупателя; легче закрыть и пустить все с молотка. А потом еще прибавила (очень ровно):

— Эта фирма принадлежала моему отцу.

Я вздрогнул, но спрашивать ничего не стал, а вперился в устав, который она мне дала. Маша продолжала (после небольшой паузы):

— Я здесь не живу, я приехала сюда всего неделю назад.

— Вы с отцом не были близки?

— Я вообще не знала его — практически.

Она взглянула на меня молча; снова выдержала паузу, находясь в нерешительности (а может быть, в тот момент мне просто хотелось так думать). Потом произнесла:

— Лучше покончить со всем этим.

— Вы хотите, чтобы ничто вам не напоминало о нем? — не выдержал я.

Я переступил еще одну черту.

Я был не в силах определить причин, однако Маша вызывала у меня все большее расположение. Вопреки даже тому, что я-то никогда бы не стал поступать на ее месте так, как она собиралась поступить. Я испытывал чрезвычайно интересные ощущения. Вообще я позже сделал весьма важный вывод, Макс: по-настоящему любишь человека, который тебе интересен», — сказал это Мишка даже с назиданием; я узнал этот тон, — Маша ответила мне, что ничем не обязана своему отцу и не любила его. И я поразился спокойствию, с которым она это говорила.

«Послушайте, давайте займемся уставом, если вы не против…»

Наши взгляды встретились. (Мы сидели в кабинете ее отца, по разные стороны стола, — ровно такое же положение, друг против друга, как и два часа назад, будто и не покидали моего кабинета, — только теперь я сидел в клиентском кресле). Я подумал: «Она, наверное, видит, как мои глаза торчат поверх этого устава», — и мне стало почему-то забавно, и я даже улыбнулся, но лист бумаги, слава Богу, скрыл мою не слишком уместную улыбку.

«Конечно», — я опустил взгляд. (За секунду до этого мне показалось, будто что-то скользнуло в ее зрачках. «Неужели она все-таки видела эту улыбку?.. Да нет, не может быть»).

И так мы снова принялись обсуждать ликвидацию предприятия, которое приносило доход. Первый этап ликвидации, второй, там несколько пунктов, а в этом, третьем пункте еще важный подпункт, а впрочем, нет, он отсутствует, потому что предприятие приносит доход, и часть проблем с кредиторской задолженностью отпадает… Наконец, смешно стало — я пригласил ее в кафе.

Там я признался Маше, что впервые смеялся над несуразностью бумажной волокиты.

«Почему это произошло с вами теперь?»

«Я не знаю… Скажите, а вы знакомы с кем-то из моих коллег?»

«Что?.. — она посмотрела на меня. — В каком смысле?»

«Вы… вы же сказали, что кто-то порекомендовал меня».

Маша так и продолжала пристально смотреть на меня, потом вдруг улыбнулась.

«A-а. Я все поняла».

«Что вы поняли?» — я покраснел.

«Вы хотите знать, не старался ли кто-нибудь специально нас с вами познакомить. Другими словами, случайна ли наша встреча».

Такой прямолинейности я не ждал, а потому вспыхнул; затем пробормотал:

«Ничего подобного», — но тон вышел извиняющимся, так что я выдал себя с головой.

Маша сказала (выдержав значительную паузу):

«Нет, наша встреча совершенно случайна. Хотя мне действительно рекомендовали вас ваши коллеги», — смотрела она при этом в сторону и опять улыбалась.

Я выдавил:

«Рад это слышать».

«То, что никто из ваших коллег не занимается сводничеством?»

«Нет, то, что мои коллеги ценят мои деловые качества», — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более официально.

«Вы мнительный человек, господин Левин, — сказала Маша, — неудивительно, если из-за этого вы часто ссоритесь с близкими людьми».

Я уставился на нее. Думаю, я снова покраснел, только слабее, — я был поражен и, кроме того, меня, что называется, задело за живое. На секунду у меня мелькнуло в голове: «Да кто ты такая, чтобы говорить мне это? Мы с тобой знакомы всего несколько часов!» А потом… я рассмеялся. Ведь в ее голосе слышалась все та же непосредственность и обезоруживающая простота (позже я услышал от нее еще очень много вот таких простых и, в то же время, весьма дельных замечаний — дельных не потому даже, что они попадали в самую точку, — нет, они были действенны — вот в чем все дело; я понял, что многие проблемы, которые мучили меня в жизни, — это мною же изобретенные монстры…).

Мишка посмотрел на меня и покачал головой.

— И я имею в виду не только ситуацию с моей бывшей девушкой.

— Я понимаю.

— Хотя многое было завязано на этом. Это моя вспыльчивость… но сам я в одиночку не в силах был совладать с собой. Ты же понимаешь, о чем я говорю, Макс?

Я молчал. Мишка смотрел на меня некоторое время, ожидая, очевидно, поддерживающей реплики — смотрел абсолютно спокойно и уверенно; и то, что я так в результате и не произнес ни слова, нисколько его не смутило.

Спустя полминуты он снова заговорил.

— Но самое удивительное-то другое. Ты, наверное, думаешь, что я прислушивался, потому что любил ее.

— Это не так? — отреагировал я.

— Думаю, что нет.

— Ты не любил ее?

— Ну… она много значила для меня. Я прислушивался, потому что хотел полюбить. Я знал, что хочу полюбить.

— И сейчас ты любишь ее?

— Да, — ответил Мишка, — я люблю ее.

И снова все те же спокойствие и уверенность. Но главное — облегчение и веселость на лице, — словно он боялся, что не полюбит, но все-таки сумел это сделать… да нет, ведь так и было.

Он полюбил, чтобы успокоиться.

«После того вечера в кафе я предложил ей встретиться еще раз — уже безо всякой „ликвидации“.