— Это была Поляна чудес.

— То есть, ты хочешь сказать, что она находится рядом с нашим поселком? — Серж задал этот вопрос так резко, что я сразу понял: он старается поймать меня «на малейшей несостыковке».

— Да.

— Не верю! Чем докаж? — вступил Пашка.

— Сходи да посмотри сам, — парировал я.

— Давай, Пашка, все! Пойдем, посмотрим, — загорелся вдруг Серж, — но если только ты врешь…

Он грозно посмотрел на меня… и тут я… внезапно, даже для самого себя, поддался, пошел на попятную:

— Ты знаешь… Не факт все же, что вы что-нибудь отыщите…

Почему я так сказал? Меня, что называется, «взяли на понт», и я-таки струсил? Нет, не поэтому. Я ведь не знал, результатом чего явилась наша с Мишкой находка — моих целенаправленных поисков или случайности, внезапного открытия — с его стороны.

А может, и того и другого сразу? Этот вариант только сейчас пришел мне в голову и был, разумеется, любопытен, однако, продолжая анализировать, я рисковал забрести в такие мыслительные лабиринты. Что же тогда говорить о попытках объяснить это вслух, — тем более, Сержу с Пашкой, которые сейчас только и ждут, чтобы «поймать» меня, перебить, — словом, держат в постоянном напряжении.

Да кроме того, обстояло бы дело и иначе, я вряд ли доверил бы им свои мысли; Сержу одному — возможно, — но и в этом я тоже не уверен…

— Как это не факт? Почему? — вопрос Сержа звучал еще более резко, чем в прошлый раз; и снова обиженные глаза-ромбики.

— Так… так подсказывают мне мои внутренние ощущения… и мысли. Больше… больше я просто не знаю, что сказать… — забормотал я смущенно.

— Ага! Вот-вот!.. О чем я говорил, Серж! — победно возопил Пашка.

— Если вы мне не верите, спросите моего брата. Он подтвердит, — заявил я; мой голос снова обрел твердость.

Мишка присутствовал при разговоре — мы сидели в Олькином домике, вшестером — опять все в сборе; вечером того же дня. Неудивительно, между тем, что я только что говорил о Мишке так, словно его не было поблизости, — сидя рядом со мной, он до сих пор не произнес ни слова; вообще с тех пор, как мы прибежали из леса, он притих, все кусал губы, низко клонил голову… Я решил, что он в шоке от увиденного, однако все же его странная меланхолия никак не состыковывалась у меня голове: «с чего бы это ему „меланхолить“, когда мы увидели то, о чем он рассказывал мне? Страшно, конечно, но все-таки он ведь должен был быть подготовлен!..»

Я хотел, чтобы Мишка с пеной у рта бросился подтверждать, кивать головой, доказывать, что, мол, «да-да, мы действительно видели там странных людей»? Возможно и так, но в идеале лучше бы уж он кивал, степенно, как умел это делать, и говорил бы нечто, вроде: «Я же рассказывал Максу. Так оно и вышло. Я не лгал. А вы сомневались?»

И в то же время я все-таки отдавал себе отчет, что подобная ситуация, этот идеал, вряд ли может иметь место в реальности. В фантастическом романе с «подвинутой» логикой, где люди никогда не удивляются сверхъестественному — поскольку таковое случается сплошь и рядом, — да, там это возможно. Но не в реальной жизни.

В результате я прихожу к выводу, что относительно этого разговора мне просто хотелось его поддержки — в любой форме; но неизвестно по какой причине, до сего момента я не получал ее ни капли; и это досаждало.

Немного.

Теперь, можно сказать, наступил критический момент.

До этого всю историю рассказывал я, самолично. Мишка сидел рядом, упорно молчал, то и дело прищуривался, хмурил брови и машинально теребил нитку на джинсах, выбившуюся из шва; иногда еще зачем-то старался завязать ее в узел, но она была слишком коротка.

Серж обратился к Мишке — впервые.

— Это правда?

Мишка поднял голову.

— Что?

— То, что он говорит. Про людей, про флаги и проч.

— Ну… вроде мы действительно видели, да.

— Нет, ну я не понимаю… Вроде бы или точно?

— Да-да, точно… — Мишка произнес усиленно кивая… но слабым голосом.

Что это?.. Откуда эта неполнота? Я остро чувствовал, что неудовлетворен его ответом. Неужели он не уверен?! Мы же всё видели собственными глазами!!

Я обернулся, чтобы сказать ему, — не только об этом — я хотел выпалить: «Мишка, да что с тобой такое, в конце концов?!» — но он, угадав, вероятно, мои мысли жестом остановил меня, а затем произнес:

— Не спеши, Макс. Обожди. Все будет хорошо.

Серж то и дело переводил взгляд — с меня на Мишку; потом опять на меня и так далее…

Мишка не стал больше ничего говорить. Сказал я (действительно стараясь успокоиться; похоже, я внял Мишкиному совету, и сам же этому удивлялся):

— Очень мало времени прошло. Мы недолго бежали. Так, по крайней мере, нам показалось.

— После того, как вы видели этих людей на поляне? — сказал Серж.

— Да. Мы бросились бежать куда глаза глядят. И через две минуты уже поселок показался за деревьями. Ну, может быть, через три.

— Или время укоротилось от испуга? — подколол меня Пашка.

— Возможно, и так, — признал я, делая вид, что не распознал его интонации.

Я даже испытывал какое-то тайное насмешливое удовольствие — так, словно подкреплял ложь некими и впрямь правдивыми фактами.

Словом, меня одолевали довольно странные ощущения, но, как я уже упоминал, не в первый раз мне доводилось испытать страхи и удовольствия лжеца, когда я говорил правду.

А может быть, все объяснялось тем, что Серж и Пашка, оказывая так называемую психологическую атаку, заставили меня, вконец, усомниться: а действительно ли я видел Предвестников табора?

Нет, ни капли сомнения.

Почему?..

Я поймал себя на том, что вот уже третий раз смотрю через Сержево плечо — в отворенное окно, на ярко-желтые травяные соцветия, в которые кое-где забился рваный одуванчиковый пух; соцветия, выглядывавшие из-под нижней рамы, и я слышал, как невидимые глазу стебли, ударяясь и потирая друг друга, издают щекочущий звук и еще… оттенки железа и камня — словно нож проводил по точилу, лаская и насыщаясь хрустальными блестками. Стебли — я представлял себе десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч стеблей, — и чем больше их, тем меньше звуков начнешь замечать, а напротив, острее будут реагировать глаза; ловишь себя на мысли, что в такой вот рифленой траве могут жить только стрекозы и шмели. Почему? Да потому что это масляный лабиринт картины — так ощущал художник, когда писал ее; и разумеется, он не изобразил ни одной стрекозы и шмеля.

Картина, мелькнувшая в сознании, — и сразу за этим мне представились Предвестники табора, так ясно — словно бы я опять увидел их воочию. Странный переход — почему мое сознание сделало его? Я чувствовал, это никак не относилось к происходившему разговору; просто глядя на соцветия, я представлял себе Предвестников табора, — но в чем же кроется ассоциация? В этом ярко-желтом цвете и оранжевых подпалинах, которые достроило мое воображение? Нет — на Поляне чудес трава оттенков шалфея. В этих сухих, боле светлой желтизны бусинках, которые нанизаны на торчащие в разные стороны иглоподобные черенки? В щекочущих звуках — от трения стеблей?

Нет, на поляне не было ничего подобного, и это земные вопросы, — они не работают. К Предвестникам табора применимы категории не совсем человеческие… ……………………………………………………

…………………………………………………………………………………………

Серж, тем временем, все старался «раскусить меня»; между тем, после того, как он услышал Мишкино подтверждение, прыти у него, конечно, поубавилось — он уже просто цеплялся к словам. И как только я это почувствовал, сразу решил, что победил.

Но нет, преждевременно.

— Ну и что это твое время, объясни мне?

— Как что? Я говорю тебе: Поляна чудес действительно рядом с поселком находится, — объяснил я; воодушевленно, — так, по крайней мере, нам показалось.

— Показалось! Сейчас я спрашивал, видели ли вы вообще что-нибудь. А не о поляне.

— Да, видели, — снова подтвердил я.

— А тебя уже никто не спрашивает, — вставил Пашка.

И тут в разговор вступила Олька (до сей поры она не произносила ни слова, вообще, и даже не поздоровалась, когда мы пришли, так что не один Мишка вел себя странно в этот вечер):