Экскурсовод, окруженный плотным кольцом людей, одаривал их обилием информации, рассказывал о кровавых событиях, коснувшихся и другого сына Ивана IV, убитого грозным отцом в порыве гнева.

Увлекаясь сам, экскурсовод перечислял имена семерых жен Ивана Грозного, помянул особо шестую, властную красавицу Василису Мелентьеву. Опасаясь быть затертой людским потоком, захлестнутой информацией, я выбралась на прямую дорожку, унося с собой впечатления от рассказа о том, как взволновала историков находка профессора Арциховского, обнаружившего в Новгороде во время раскопок берестяные грамоты о военном походе новгородцев в Ростово-Суздальские земли. Память воскресила газетные публикации — находки взволновали не только историков. Всегда соблазнительно заглянуть в забытое прошлое, сравнить, укрепиться в своих позициях. Шла, раздумывая о событиях XV, более поздних веков, когда открывающийся взгляду древний Углич был центром двадцатилетней феодальной войны князя-задиры Дмитрия Шемяки, напавшего на Москву и после битв, проходивших с переменным успехом, захватившего ее. Он ослепил тогда московского князя Василия, с тех пор и прозванного Василием Темным, а имя Шемяки стало символом несправедливости и коварства. И в наши дни встречается выражение: Шемякин суд. Смысл этого выражения широко известен.

Тут и встретила Елену Ивановну Цирину, ординатора районной больницы, обещавшую мне «кое-что, — так она и сказала, — показать».

Как многие современники, стараясь восстановить, пополнить солидные исторические пробелы — последствия перегруженных школьных программ, — она углубилась в книги, направленность и оценки которых, будучи образованным, мыслящим человеком, вполне могла сама понять без помощи тех толкователей, кто осуждает прошлое за отсутствие современных знаний.

Цирина свой рассказ повела с того, как в 1936 году началось сооружение Угличской ГЭС, Первая на Ярославской земле железобетонная плотина легла через устье реки, и люди, вдохновленные успехами первых пятилеток, стремились дать ток столице страны Москве к октябрьскому празднику сорокового года.

Строители слово сдержали — еще до начала войны стал работать один агрегат, а в декабрьские дни сорок первого года, в пору самых жестоких боев под Москвой, в сражающуюся столицу потекла энергия и второго агрегата. Угличская ГЭС работала на победу, вдыхая силы в московские предприятия, давая свет москвичам, окна которых были закрыты темными шторами.

Все это было необычно и грандиозно. Американцы, которые консультировали то первое в стране большое гидроэлектростроительство, уверяли, что сооружения на равнинных реках, не имеющие скальных опор, непрочны, недолговечны. А они вот стоят до сих пор.

— Наша станция — волжский первенец. Нынче она по сравнению с сибирскими — Красноярской, Братской, Усть-Илимской — словно малый ребенок перед взрослым. Но все они выросли из нее, из Днепровской, из Рыбинской. Первенец, — повторила она. — Вообще наш Углич в истории играл немалую роль. Сколько всего еще не раскрыто.

— Кстати, а почему у города нет герба? — поинтересовалась я.

— Есть герб, — Цирина утвердительно кивнула. — «В червленом поле образ убиенного царевича Дмитрия Иоанновича». Так говорится в описании.

Я вытащила из сумки коробочку — дар Макарова и показала Елене Ивановне. В ней не было того, о чем она говорила. Конечно, нынче Углич — город современной индустрии, гордость которого один из известнейших часовых заводов, поставляющих часы свои «Чайка» в десятки стран мира. Активная творческая мысль этого коллектива специалистов ежегодно обновляет, совершенствует технологию производства, ищет новые формы, придающие часам разного назначения соответствующие механизм и форму.

Есть подарочные — нарядные, сам корпус которых, филигранной работы, со сканью, которой славен издревле ярославский город Ростов, — подлинное произведение искусства. Механизмы часов собираются в цехах, оснащенных электронным оборудованием, а рубиновые камни обрабатываются с помощью лазера.

Нынче в Угличе находится единственный в стране Всесоюзный научно-исследовательский институт маслодельной и сыродельной промышленности с экспериментальными предприятиями, лабораториями, заводами не только в Угличском районе.

В Угличе на экспериментальном ремонтно-механическом заводе создается оборудование, применяемое на всех крупных гидростройках у нас и в странах социализма. А тут — убиенный царевич в гербе. Да, это как-то не вяжется. Но как из песни слова не выкинешь, так и из истории — событий, играющих в жизни народа трагическую роль, повлекших за собой столь пагубные события, как интервенция.

Итак, Цирина вызвалась показать мне одно из мест, где народная память сохранила свидетельство о жестокости пришедших на Русь польско-литовских панов, не пропуская и других исторических памятников, встречавшихся нам на пути.

Мы остановились у двухэтажного здания с колоннами по верхнему этажу.

— До революции тут заседала городская дума, — сказала она. — А двенадцатого декабря 1917 года провозглашена Советская власть. Власть в городе перешла тогда в руки Военно-революционного комитета.

На площади сохранились старинные торговые ряды. Угличские юфть, безмены — головастые предшественники электронных весов — были известны в прошлом веке на рынках России. Еще тут была писчебумажная фабрика, сгоревшая незадолго до революции. Уездное население да и бедняки самого города Углича поддерживали свой живот отхожими промыслами.

Каждая эпоха создает свои формы жизни. Они складываются вековыми накоплениями, тщательно просеиваются, остается главное, то, что составляет основу для роста. Искусство эпохи формирует духовный образ ее.

Примерно так выражала Цирина свои мысли, родившиеся при изучении исторических материалов.

— Чем более эти накопления, тем богаче искусство, язык, собирающий в формулу все жизненные проявления. Когда люди подолгу живут в определенной среде, у них складывается свой характер отношений, образы, эмоциональные оценки. Так ведь?

То, о чем говорила Елена Ивановна, было названо академиком Д. С. Лихачевым культурной экологией. Глубоко изучая историю народа в разные периоды его жизни, наблюдая и обобщая социальные явления современности, он сформулировал свое открытие, назвав культурной экологией, включив его в сферу перспективных научных исследований.

Мы шли, разговаривая о тайнах гармонии, об образах и законах прекрасного, которое на протяжении многих эпох особенно способно волновать чистотой своих форм, неповторимой их красотой и гармонией.

Булыжная мостовая, бревенчатый мостик через заросшую чередой и осокой речушку. Автобусная станция, где толпились с узлами и сумками люди, уезжающие в селения двадцати семи хозяйств района, дорога, по которой с грохотом проносились грузовики, озабоченные хозяйки, выходившие с сумками из магазина, — все так обыденно и привычно.

— А сейчас мы увидим необыденное — одно из прекраснейших угличских сооружений, — пообещала Елена Ивановна. — Образец созидательных возможностей человека, понимания гармонии форм угличанами. В каждую эпоху все это проявляется по-своему. Церковь, которую мы сейчас увидим, называют Дивной. Вообще многие ярославские храмы причисляют к памятникам мирового значения. Ярославль особенно богат, но Дивная, по-моему, самое прекрасное создание из всех храмов. Вот, смотрите...

Из зелени выступили три узких восьмигранных шатра — средний, высокий, и с боков, как бы прильнувшие к нему два отрока, единые с главным шатром, но в то же время самостоятельные своей выразительностью, трогательные в своем изяществе, пропорциональности форм, создающие ощущение воздушной легкости, юности и чистоты. Грани, сходящиеся у верхних поясков всех трех, переходили в тонкие девичьи шейки, завершающиеся чешуйчатыми головками.

Успенская Триединая церковь Алексеевского монастыря была поставлена в память трагедии времени интервенции, когда пятьсот жителей города и окрестных сел вместе с монахами укрылись в стенах монастыря и стойко отражали атаки интервентов. Силы были неравны, интервенты подожгли монастырь, ворвались на его территорию и убили всех или засыпали живыми в подвалах.