— Ты не возражаешь? — спросила я у Маркуса.

— Конечно, нет.

Он улыбнулся Розе, а она, предвкушая новое приключение, ликующе захлопала в ладоши.

Двоим мужчинам пришлось навалиться на массивную деревянную дверь, и когда она отворилась, мы шагнули наружу, в застывший зимний мир. В обычно суетливом дворе царила тишина. Неподвижность нарушали лишь медленно опускающиеся и покрывающие все вокруг снежинки. Роза ахнула, когда морозный воздух ударил ей в лицо.

—  Слишком холодно? Вернемся внутрь? — спросила я, зная, что она мне ответит.

— Нет, нет, — взвизгнула она.

Она наклонилась и, вытянув ручонки, набрала ладонями снег, изумленно наблюдая за тем, как он тает от тепла ее кожи.

—  Куда они подевались? — спросила она, протягивая ладони сначала ко мне, а затем к Маркусу.

— Давай попробуем поймать снежинку, — предложил Маркус, вопросительно покосившись на меня.

Я улыбнулась и кивнула, радуясь тому, что он не досадует на присутствие Розы. Более того, знакомство с девочкой помогло проявиться игривой стороне его характера, с которой я еще не сталкивалась.

Маркус наклонился и взял пальцами крошечную ручку Розы. Осторожно увлекая ее за собой, он помахивал их соединенными руками и ловил на пальцы белые пушинки снежных хлопьев, порхающих в окружающем пространстве. Роза сосредоточенно молчала.

—  Ага! — воскликнул Маркус. — Кажется, попалась. Элиза, что скажешь?

Я подошла, чтобы присоединиться к ним, старательно переступая через снежные наметы. Я так близко наклонилась к ручонке Розы, что кончиком носа едва не коснулась ее ладошки, и присмотрелась к снежинке на ее рукаве. С такого близкого расстояния она оказалась неожиданно прекрасной и напоминала замысловатое переплетение сверкающих белых паутинок.

— Она изумительна, — выдохнула я.

Эта прогулка, хотя и состоялась в нескольких шагах от двери замка, заставила бы королеву известись от беспокойства, и я знала, что меня ожидает нагоняй от леди Уинтермейл, но мне было все равно, потому что я забыла обо всем, кроме выражения, появившегося на лице Маркуса. Он был так безоглядно и бесконечно счастлив, что внезапно я увидела, каким он станет отцом. Я поняла, что передо мной нежный мужчина, который будет заботиться о своих детях, и мои внутренности затрепетали от предвкушения ожидающего нас будущего. Я знала, что Маркус возбуждает во мне не только похоть, но и интерес. Но на самом деле только в этот момент мне стало ясно, что я его люблю.

— О-ой, смотри!

Роза опустилась на колени в снег, а когда поднялась, окутывающий ее плащ был покрыт белой порошей. Она провела по нему ладонями и рассмеялась разлетевшимся во все стороны снежинкам. Я наклонилась и набрала пригоршню снега, высыпав его на голову Маркуса, отчего его волосы заискрились белизной. Скоро мы во все стороны расшвыривали белые пушистые пригоршни, взметая фонтаны ледяных кристаллов. Роза улюлюкала от радости, а раскрасневшийся от холода Маркус заразительно хохотал. Я впервые видела его таким беззаботным и смеялась вместе с ним, не тревожась о том, что о нас подумают стражники или наблюдающие за нашим весельем из окон замка придворные.

Возможно, именно такими я и должна помнить этих двоих людей, которых любила всем сердцем. Я наслаждаюсь, погружаясь в воспоминания о том магическом дне. И все же я не могу не задумываться над тем, что эта невинная прогулка посеяла в мое общение с Розой очень опасные семена. Хотя я знала, что ей запрещено выходить из замка, я позволила себя уговорить. Я смотрела, как она резвится в снегу, даже не задумываясь о том, что она может простудиться и заболеть. Я не поправила ее, когда она начала обращаться с Маркусом как с равным, хотя его статус был еще ниже, чем у ее служанок. Я позволила ей делать все, что она захочет, как снисходительная старшая сестра. Более того, я с восторгом наблюдала за ее озорством.

Уже в столь юном возрасте Роза обладала обаянием, которое с легкостью брало верх над моим здравым смыслом. С каждым годом она все более яростно протестовала против налагаемых на нее ограничений, и я ей сочувствовала, втайне принимая ее сторону и тем самым противопоставляя себя ее родителям. Я не могла знать, что когда по прошествии многих лет Роза восстанет против их требований, исход будет трагичен.

К моему немалому облегчению, другой союз вскоре привлек внимание обитателей замка и стал главной темой их пересудов. Столкнувшись с открытым обожанием со стороны такой хорошенькой служанки, как Петра, большинство мужчин, окажись они на месте Дориана, не преминули бы воспользоваться этим шансом. Со своей стороны, она с удовольствием включилась бы в эту игру и, возможно, позволила бы ему несколько раз прижать себя в углу, прежде чем отвергнуть его ухаживания. Хотя она в совершенстве обладала искусством привлечения к себе внимания мужчин, добродетель, присущую Петре, не смогли замарать даже придворные интриги. Она верила в любовь.

И Дориан оказался настолько увлечен — или настолько коварен, — что признался ей в этом чувстве. Сначала они всего лишь перебрасывались ничего не значащими замечаниями во время ужина, когда Петра помогала накрывать столы. Вскоре они уже перешептывались в Большом Зале еще до ужина, а затем принялись бросать друг на друга дерзкие и настолько откровенные взгляды, что это стало заметно всем присутствующим. Петра несколько недель отшучивалась и отмахивалась от моих вопросов, заверяя меня, что это всего лишь легкий флирт. Меня ее заверения не убеждали, и мои подозрения только усилились, когда я случайно наткнулась на нее на черной лестнице, и она при виде меня поспешно сунула в карман передника какую-то бумажку.

— Что ты читала?

Обычно мне была чужда подобная прямолинейность, но что-то в ее поведении меня очень обеспокоило. К чести Петры, она не стала отпираться или отмалчиваться, а просто достала записку из кармана и протянула мне.

Она была написана твердым и размашистым почерком. Начертание букв оказалось очень непривычным и витиеватым, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы прочесть то, на что я смотрела. Это было любовное стихотворение, описывающее страсть рыцаря к даме, которая не могла ему принадлежать. Мне приходилось читать и гораздо более неуклюжие творения, и когда в самом его конце я увидела огромное Д, снабженное множеством завитков, я удивилась тому, что Дориан является автором столь искусного произведения. Мне всегда казалось, что он скорее склонен к юношескому бахвальству, чем к романтичной задумчивости. Возможно, он откуда-то списал стихотворение? — подумала я, но не стала делиться своими подозрениями с Петрой.

— Это от Дориана? — спросила я.

—  Да. — Ее губы изогнулись в робкой улыбке. — Он передал мне записку перед ужином.

— Значит, он воображает себя рыцарем? — поинтересовалась я.

Петра озадаченно уставилась на меня. Внезапно я все поняла.

Петра умела читать, но она училась по книжке, в которой все буквы были правильными и аккуратными. Что касается стихотворения Дориана, то он с таким же успехом мог написать его на иностранном языке.

—  У него очень необычный почерк, — поспешила успокоить ее я. — Сказать тебе, что, как мне кажется, тут написано?

Водя пальцем по строчкам, чтобы Петра смогла проследить за тем, что я читаю, я озвучила каждое слово. Я старалась читать совершенно бесстрастно, стараясь не вкладывать в текст своих чувств и нигде не делая ударений. Я понимала, что Петра слышит не мой голос, а голос Дориана. Закончив, я ощутила необъяснимый укол ревности, завидуя тому, что Петра, а не я, стала источником вдохновения автора этих стихов. Маркус очень добр, но он не из тех, кто признается в любви цветистым рифмованным слогом, и я сомневалась, что когда-нибудь получу от него любовную записку или стихотворение.

Петра забрала из моих рук листок бумаги и сложила его аккуратным квадратиком.

— Я знаю, что ты меня осуждаешь.

Меня неприятно удивил ее вызывающий тон, и я поспешила заверить Петру, что никогда не подвергала сомнению правильность ее решений. Это было ложью, но, похоже, ей очень хотелось мне верить.