— Нет.

— Это только в сказках Халифат процветал. Все не так просто. Гарун Ар Рашид был окружен врагами. Бунты возникали в Египте, Сирии, Тунисе, да что там — чуть ли не во всех городах имелись очаги смуты. И проявить малейшую слабость — значило дать шанс врагам и вселить сомнение в сердца подданных. Жалость и власть — вещи несовместные. Высшая справедливость означает сохранение и укрепление власти правителем — это благо для всех. Остальное — не важно. И спустя века, кто скажет плохо о Гаруне Ар Рашиде? Хотя, по правде, трудно его назвать великим правителем… Но это — другая история. Кому важна истина, если люди хотят слушать красивые сказки?

— Я все понял, — кивнул Ахмед, — ты думаешь, что потомки будут считать нас хорошими людьми. Это так?

— Конечно.

— А то, что на твоих руках кровь единоверцев?

— Гарун Ар Рашид убил мусульман едва ли не больше, чем неверных. Того же Джафара по его приказу удавили в тюрьме. И что? Мнение нескольких умников, читающих старые книги, ничего не изменит. Да и зачем?

Ахмед несколько минут пребывал в задумчивости, потом, словно внезапно проснувшись, глубоко вздохнул, огляделся по сторонам и решительно сказал:

— Спасибо тебе, Султан. Спасибо.

Голос его изменился до неузнаваемости, казалось, что говорит тяжело больной человек, с великим трудом произносящий слова.

— За что? — резко спросил Султан.

— Ты развеял мои последние сомнения. Прощай.

Ахмед щелкнул в кармане выключателем. Электрический импульс от аккумулятора передался к детонатору, вставленному в двухкилограммовый кусок пластида. Под тугими бинтами на груди Ахмеда пряталась смерть. Он успел увидеть, как маленький таджик Файзулло прикрыл телом вернувшегося из конюшни Хасанчика, и как возникли прямо в воздухе полные гнева глаза львенка Рычалки.

Погас свет, и Ахмеда залили потоки черного пламени.

XXII

Наташа проснулась и не сразу поняла, где находится. Сон, нелепый и безумный, слился с такими же событиями вчерашнего дня и полностью перемешал реальность с фантазией. Сам сон вспомнить никак не удавалось — мелькали отдельные картинки: похожий на разбойника Кондрат с ножом в зубах, Загорский, исполняющий на сцене вместе с военным оркестром бодрую песню, его советники, Добрый-Пролёткин и Гофман, разъезжающие на двухместном велосипеде… А под конец появился рыцарь в сверкающих доспехах на белом коне. Забрало шлема было поднято, и Наташе ужасно хотелось рассмотреть его лицо, она шагнула к рыцарю и… проснулась.

Рядом ровно дышал Загорский. Наташа немного полежала, потом очень осторожно откинула одеяло, приподнялась и опустила ноги с кровати.

Но Загорский спал очень чутко. Он открыл глаза, посмотрел на Наташу, улыбнулся и сказал бодрым голосом, словно и не спал вовсе:

— Доброе утро, любимая!

Наташа под его взглядом сначала застеснялась наготы и прикрыла грудь, но тут же отметила, сколько чувств было вложено в слово «любимая» и едва заметно улыбнулась. Это, действительно, приятно. Она поправила волосы и ответила:

— Доброе утро.

Загорский взял ее за руку и слегка потянул.

— Иди ко мне.

Наташа секунду сопротивлялась, но потом рассмеялась и легла рядом. Почувствовав, что Загорского трясет от возбуждения, она провела ладонью по его груди и поцеловала в губы.

Пока Наташа принимала ванну, Виктор Сергеевич сварил кофе, выложил на тарелку фрукты и перелил апельсиновый сок из бутылки в стеклянный графин. Потом нарезал кусочками сыр — нежный камамбер в белой плесневой корочке, ядреный рокфор с яркими зелеными прожилками и мягкий козий, похожий на свежий творог. Добавил ко всей этой красоте тоненькие листочки пармской ветчины «со слезой» и хрустящий французский багет, только что доставленный из кондитерской. Отошел на шаг и полюбовался — натюрморт на прозрачном сервировочном столике получился отменный.

Наташа появилась с мокрыми волосами, во вчерашних джинсах и футболке — надеть халат Загорского она отказалась наотрез, а когда он собрался послать кого-нибудь в магазин за сменной одеждой, пригрозила, что сейчас же уйдет.

Виктор Сергеевич подкатил столик к креслу, широким жестом пригласил Наташу садиться и сказал торжественно-комичным голосом:

— Прошу вас, сударыня!

Наташа уселась, подождала, пока Загорский нальет кофе из блестящего кофейника, взяла из сахарницы щипчиками кусочек сахара, размешала, с наслаждением сделала глоток и зажмурилась от удовольствия. Все это время Виктор Сергеевич с улыбкой наблюдал за ней.

— Нравится?

— Очень! — призналась Наташа.

Она допила кофе, поставила чашку и откинулась на спинку, устав сидеть церемонно-прямо.

— Вот сыры, — пододвинул тарелку Загорский.

Наташа отрицательно покачала головой.

— Тогда ветчина. Тебе нужно подкрепиться.

— Нет, спасибо.

— Наташенька, я настойчивый. Тебе необходимо поесть.

— Нет, — сказала Наташа, и это прозвучало неожиданно резко.

— Ну, как знаешь, — беззаботно отозвался Виктор Сергеевич и принялся за сыр, с шумом запивая горячим кофе, которое щедро разбавил молоком.

Наташа смотрела на него так внимательно, что Виктор Сергеевич почувствовал себя неуютно, но не подал виду, продолжая, как ни в чем не бывало завтракать.

— Виктор Сергеевич, Можно вопрос?

Загорский кивнул с набитым ртом.

— Не обидитесь?

Он решительно замотал головой, изо всех сил показывая, что не обидится.

— Поймите меня правильно…

Виктор Сергеевич, наконец, проглотил кусок сыра и остановил ее:

— Во-первых, Виктор. Или Витя, Витюша — ну как тебе больше нравится. Во-вторых — не «вы», а «ты». И, в-третьих, я не могу на тебя обижаться. Потому что очень люблю. Вот так.

— Хорошо, — нетерпеливо сказала Наташа, никак не прореагировав на признание в любви, — вы… ты говорил, что с Рудаковым все будет в порядке. Это правда?

Наташины слова неприятно удивили Загорского. Упоминание о Рудакове казалось не просто неуместным, а даже неприличным… Как если бы он сам стал вдруг говорить о Римме, или, не дай Бог, Анечке.

— Это правда.

Он хотел наклониться и взять Наташу за руку, но она сидела далеко, словно специально отстранившись.

— Наташа, я обещал, что все будет прекрасно. Больше мне нечего сказать.

— Когда его освободят?

— Ну… я не могу точно…

— И все же? — настаивала Наташа.

Виктор Сергеевич испугался. Разговор был настолько неожиданным и неприятным, что он не знал как себя вести.

— Наташенька, понимаешь… — начал он, чувствуя, как фальшиво звучит его голос, но в этот момент спасительно зазвонил лежащий на столе мобильный телефон.

Загорский взял трубку, несколько минут молча слушал, потом отключился, став вдруг задумчивым, и медленно положил телефон в карман халата. Встал, подошел к буфету, налил полстакана виски и залпом выпил.

— Что-то случилось? — встревожено спросила Наташа, представляя несчастье, произошедшее с Рудаковым.

— Все в порядке, — деревянным голосом ответил Загорский и широко улыбнулся, — твой муж сегодня будет на свободе. Ему некого больше опасаться.

— Сегодня?

— Да-да, сегодня! — почти закричал Виктор Сергеевич.

— Но я же должна еще…

Наташа быстро встала с кресла и оглянулась на вход.

— Виктор Сергеевич, мне нужно идти. Правда, я должна приготовиться… не обижайтесь только.

— Я не обижаюсь, — сухо сказал Загорский.

— Простите… можно попросить машину? Я не знаю, как отсюда добираться.

Виктор Сергеевич, не глядя на Наташу, вызвал дежурного и приказал отвести гостью домой.

На прощанье Наташа подошла и осторожно поцеловала его в щеку, став на цыпочки.

— Я обязательно позвоню. Правда-правда.

Загорский растянул губы в подобии улыбки, отвел взгляд, но когда Наташа уже поворачивалась, чтобы выйти, поймал ее руку, наклонился и поцеловал тонкие пахнущие ромашковым мылом пальцы.