Однажды в пятницу, в жаркий летний день особо ожесточенный бой развернулся прямо под балконами. Три десятка гостей, разогретых обязательными тостами, дрались с пьяным остервенением, тем более отчаянным, что выяснение отношений имело какую-то ничтожную причину.

Жители прильнули к окнам, с интересом наблюдая происходящее. Наиболее ответственные и общественно активные требовали прекратить безобразие и грозили вызвать полицию, но дальше угроз и призывов к миру дело не пошло. Появились первые потери — несколько бойцов уже лежали без движения, а здоровый дядька в разорванной майке где-то раздобыл глушитель от автомобиля и размахивал им как дубиной. И тут появился Семен. На поводке он держал грозного стаффордширского терьера — собаку породы, известной свирепостью и бесстрашием. «Всем стоять! — рявкнул Семен. — Спущу собаку!». А голос, надо сказать, полностью соответствовал его внешности — то есть был дурной и могучий.

Но разгоряченные бойцы не обратили внимания на угрозу. Да и вряд ли их уже можно было вразумить словами, пусть даже громкими. Семен еще два раза предупредил дерущихся и, наконец, отпустил поводок. Зрители замерли в предвкушении кровавой расправы, а пес рванулся с места…

Наташа где-то слышала, что настоящие чистопородные стаффордширские терьеры органически не могут испытывать агрессию по отношению к человеку. К своим четвероногим собратьям — сколько угодно, а к человеку — нет. Если эта теория правдива, то семенов пес оказался самым что ни на есть чистопородным. Он влетел в толпу и, прыгая как мячик, завилял хвостиком и радостно затявкал. Очевидно, пес решил, что представление было затеяно исключительно для того, чтобы с ним поиграться.

Все закончилось неожиданно мирно. Зрители смеялись до слез и аплодировали. Драчуны, никак не ожидавшие такой реакции остановились в полном недоумении, а пунцовый хозяин утащил оконфузившуюся собаку.

На следующий день стаффордшир исчез, зато у Семена появились сразу два пса — огромные, мускулистые и очень-очень злобные.

Наташа не то, чтобы не любила собак, скорее относилась с опаской с тех пор, как в детстве ее покусала рыжая дворняга. А семеновы чудовища попросту приводили в ужас. Сколько раз они, лязгая зубищами, облаивали прохожих, а хозяин в это время довольно ухмылялся в сторонке…

И вот два зверя, раскрыв пасти и высунув языки, неслись к ним. Наташа ухватила Гофмана за руку и испуганно вскрикнула, но Карл Иммануилович не обратил на собак ни малейшего внимания. Он, как ни в чем не бывало, продолжал петь дифирамбы нераскрывшемуся до сих пор таланту Рудакова и его ошеломительным перспективам.

То ли поразительное спокойствие Гофмана, то ли что-то в его облике, а может и вовсе необычно яркая луна на безоблачном небе были тому причиной, но собаки внезапно остановились, затормозив всеми четырьмя лапами, как это бывает в мультфильмах, и с визгом бросились прочь в кусты.

Наташа с Гофманом, продолжающим невозмутимо высказывать свои мысли, проследовали мимо замершего с раскрытым ртом Семена.

— Знаете, Наташенька, вы просто обязаны поддержать вашего мужа. Просто обязаны. Такой талант рождается не каждый год. И даже не каждый век.

Наташа, немного оправившаяся от происшествия с собаками, уловила, наконец, смысл сказанного.

— Вы утверждаете, что Рудаков — исключительный талант?!

— Вот именно! Просто исключительный! Вы, Наташенька, нашли правильное слово — «исключительный».

— Секундочку, — Наташа остановила восклицания Гофмана, — объясните мне, как вы это определили. Допустим, я-то знаю Рудакова, хорошо знаю. А вы? Он и написал-то всего ничего! И по этим отрывкам вы определили талант?

Гофман ничуть не смутился.

— Ах, Наташа, вы даже представить не можете, как много говорит даже крохотный отрывок! А мы внимательно следили, очень внимательно, поверьте.

— Вы следите за всеми, кто пишет? — недоверчиво спросила Наташа.

— А как же! И если находим талант, то непременно наводим справки. Послушайте.

Карл Иммануилович остановился и с чувством продекламировал:

Наташа очень удивилась. Это стихотворение Рудаков написал года три назад и совершенно точно никому не показывал. Каким же образом оно дошло аж до Администрации Президента? Словно услышав ее мысли, Гофман сказал:

— Мы очень внимательно изучаем все работы интересующих нас личностей. А возможности по сбору информации у нас, как вы понимаете, есть.

— А то, что случилось с Тёмой, это как-то… — забеспокоилась Наташа.

— Нет! — отрезал Гофман. — Ни в коем случае, это — трагическое стечение обстоятельств!

Наташа не знала, что сказать. Как-то все напоминает дурацкий розыгрыш. В один момент оказаться женой непризнанного гения, это, знаете ли…

— А вы знаете, стал писать странные вещи, — неожиданно заявила Наташа.

— Простите?

— Я говорю, начал писать странные вещи. Тёма смешной. Не знаю, что на него нашло, но он изобразил детектив. Такой, знаете, с махровыми штампами. Может, это и красиво, но не его, чужое.

— Отчего же не его! Очень даже его. Вам читать было интересно?

— Пожалуй, что да.

— Тогда в чем проблема?

— Как бы вам объяснить… Мне показалось, это как-то… слабо для него. Книга, которую будут читать в метро, а потом выбрасывать на выходе.

— Не стоит недооценивать детективный жанр. Именно в популярной литературе требуются талантливые писатели, способные простыми словами доносить правильные мысли. Это же прекрасно!

— Вы так думаете? — с сомнением покачала головой Наташа.

— Уверен! Я ни секунды не сомневаюсь, что у Артемия — великое будущее, и очень многое зависит от вас, будьте рядом, ведите, помогайте, и, главное, подарите ему покой! И тогда родится чудо! Поверьте мне!

Разговаривая таким образом, они подошли к супермаркету.

— Спасибо, что проводили, — Наташа протянула Гофману руку.

Карл Иммануилович вместо рукопожатия подхватил ее ладонь и, наклонившись, поцеловал.

— Спасибо вам, Наташенька. Вас проводить?

— Нет, что вы, — замотала головой Наташа, — спасибо.

— Тогда всего хорошего.

Гофман еще раз поцеловал руку Наташе, поклонился, сняв бейсболку, повернулся и направился стоявшему у обочины синему Форду «Фокусу». То ли машина ждала его здесь, то ли все время следовала за ним… Бог их знает, Администрацию эту! Если уж рудаковские стихи где-то раздобыли и наизусть заучивают…

Когда Наташа шла домой, Семен все пытался выманить из кустов скулящих собак.

Подумать, что Султан Абдусаламов забыл нанесенное ему оскорбление, мог только очень наивный человек. Султан ничего не забывал и никого не прощал.

Его визит к Загорскому походил на постановку в исполнении национального театра комедии. В приемную вошел телохранитель и молча оглядел помещение, уделив секретарю не больше внимания, чем любому предмету интерьера. Удовлетворившись увиденным, сказал несколько слов по рации, тотчас же распахнулась дверь и появился Султан.

Секретарь поднялся навстречу, но был остановлен телохранителем. Мягко, спокойно, можно сказать, дружелюбно.

— Прости, брат, спешим.

Секретарь отступил в недоумении. Разгуливать в сопровождении охраны здесь как-то не принято. Хотя, это же Султан — то он на дипломатический прием приходит с золотым «Стечкиным» за поясом, то при всех ломает челюсть замминистра финансов — и все сходит с рук. Хорошо быть любимцем президента!

Султан тяжелыми шагами прошел к кабинету Загорского и толкнул дверь.

Виктор Сергеевич встал с кресла и встретил гостя, широко раскинув руки.

— Друг мой, Султан! Сколько лет, сколько зим!