очень-то задумывалась о последствиях.

- Дело в том, что в действительности она не хотела быть матерью.

- У тебя тоже нет детей.

- Конечно, нет.

- Почему?

- Потому что нет.

- Жена или ты?

- Она. Не то, чтобы она не хотела детей, скорее всего, она не хотела иметь их от меня.

Откуда мне знать. Теперь ты поняла, в отношениях с женщинами я далеко не гений.

- Верно. Значит ты не против того, чтобы иметь детей.

- Я не знаю, Карина. Я никогда не жил с кем-то, кто по-настоящему этого хотел, да и сам я

не особенно мечтал о них.

- Предпочитаешь пить бурбон на террасе, – Карина снова подносит руку к моему лицу,

только на этот раз медленно, словно давая понять, что мне нечего бояться. Она ласково гладит меня по щеке, по ее губам проскальзывает слабая улыбка, но, несмотря на это я думаю, что точно так же она могла бы приласкать подбежавшую к ней тяжело дышащую собаку с висящим ошейником: “Ну что, малыш, ты потерялся? Ну-ка, давай посмотрим, где твой хозяин.” Нежное прикосновение ее пальцев к моей коже приободряет меня.

- Предпочитаю пить бурбон на террасе, читать, гулять, встречаться с друзьями. Прошло

уже бог знает сколько времени, как я ни с кем не встречался. Ни с Франом, ни с Хавьером, ни с Алисой. Хотелось бы мне повидаться с ними. Они все время ругаются, спорят.

- А ты, конечно, никогда не споришь вместе с ними.

- Очень редко. Ты меня поймешь.

- Пойму, но, если честно, ты не всегда мне нравишься.

- Поэтому ты и забросила мои очки в пруд.

- Сама не знаю, зачем я это сделала. По большому счету то, что Клара ждала ребенка, не

имеет особого значения. Если хорошенько подумать, с какой стати я буду сильнее переживать смерть какого-то зародыша, чем смерть своей сестры?

- Все так, но смерть, когда ты ждешь ребенка, всегда гораздо трагичнее, гораздо печальнее.

Рушатся большие планы, ты мечтаешь, представляешь себе…

- А, кроме того, не думаю, что сестра была беременна.

- А зачем мне врать тебе?

- Продолжай рассказ.

- Я не знаю, как продолжать, если ты мне не веришь. Я говорю, что Клара была беременна,

что этот ребенок был моим, что она попросила меня, чтобы мы стали жить вместе, а я отказался. Я думаю, после этого она и предложила Алехандро обзавестись ребенком. Я не думал, что она на самом деле хотела ребенка, да и сейчас так не думаю. Это одна из ее сумасшедших выходок, одна из тех, что она должна была совершить, чтобы переломить жизнь. Единственное, что здесь ни с чем не вяжется, так это то, что она хотела взвалить на Алехандро ребенка, который не был его. Это как-то не укладывается, Клара всегда склонялась к тому, чтобы делать все напрямую.

- Но, она встречалась с тобой тайно.

Карина права. Это слабое звено в моих аргументах. Она отмечает это, словно раздумывая

о сестре вслух, и, возможно, впервые что-то понимая. Она снова берет меня под руку, отводя от парапета. Едва мы прошли несколько шагов по аллее, как к нам подходит цыганка с букетом розмарина в руке. Она хочет погадать нам.

- Вы такая красивая пара, – говорит она нам. Мы отвергаем ее предложение и идем

дальше, не останавливаясь. – У вас будет четверо детей, таких же красивых, как вы. Эй, блондиночка, подойди сюда, дай-ка я тебе погадаю. Все прочитаю по твоей руке, все скажу, – продолжает цыганка.

- Нет, не стоит.

- У вас будет четверо сыновей, два паралитика и два гомика, – цыганка отходит от нас с

достоинством римской императрицы.

Карина смеется и чуть сильнее прижимается ко мне.

- Я был ее любовником, но на самом деле Кларе хотелось бы, чтобы все было иначе, без

нелегальщины и обмана. Словом, жить открыто.

- Она не была беременна. Мне кажется, что она сказала это вам обоим для того, чтобы

убедиться, что ни один из вас не бросится в огонь ради нее, что не было ничего по-настоящему серьезного, что связывало вас. Она поступила так, потому что уже тогда подумывала о том, чтобы уйти от вас, она собиралась бросить вас обоих. Ей нужна была уверенность, хотя, на самом деле, она уже бросила вас.

Карине нравилось отстаивать эту мысль о ее сестре, и мне тоже нравилась эта идея:

независимая девушка, которая любит все довести до самого конца, а потом идет дальше. Я представляю Клару именно такой; она ставит нас перед выбором, ожидая от нас ответа, хотя сама уже знает его. Я представляю, как Клара соглашается с нами, думая про себя “Я собираюсь бросить вас, это не жизнь”. Я уверен, что мы с Кариной оба представляем девушку, которая собирается жить в заброшенных развалюхах, которая освобождается от опостылевшей унылой обыденности и ищет, которая вприпрыжку бежит по жизни и рискует, которая, упав, сразу поднимается и не смиряется с поражением. Мы представляем Клару такой, и нам это нравится, хотя ни один из нас ничего для нее не сделал. Вранье то, что я был бы человеком, который сопровождал бы Клару на протяжении ее падений и возрождений, поддерживал бы ее сумятицу и колебания, непостоянство и беспорядок. Да, мне нравится Клара, очень нравится, и мне хотелось бы, чтобы эта веснушчатая девушка была моей подругой. Мы сидели бы с ней на моей террасе, попивая пиво, и она рассказывала бы мне о своих приключениях, смеясь над своими прошлыми невзгодами. Я приглашал бы Клару на террасу и в тяжкие для нее времена, когда дни черны, как воронье крыло, и кажется, что нет ни выхода, ни будущего. В дни, когда сама мысль – всегда жить вот так, смирившейся, без мечтаний, хотя и без особых бед тоже, без огонька и риска – невыносима. Я выслушивал бы ее, не давая советов. Я ограничился бы тем, чтобы просто побыть с нею, пытаясь понять ее чувства. Мой дом был бы для Клары убежищем, в котором она могла бы укрыться и набраться сил, чтобы снова вприпрыжку бежать по жизни дальше. Я не возвел бы для нее кукольный домик, как Алехандро, в моем доме Клара не была бы игрушкой. Мой дом служил бы ей всего лишь пристанищем, местом, где она могла бы передохнуть и отдышаться перед продолжением забега.

Мы с Кариной не спеша идем по парку Ретиро. Каждый из нас погружен в свои

собственные мысли, хотя, я уверен, что мы оба думаем о Кларе. Дойдя до конца парка, мы, не сговариваясь, идем дальше по улице Аточа. Мы ни о чем не спрашиваем друг друга. Карина все так же цепко держит меня за руку. Шум проезжающих машин, визг тормозов, голоса людей, гудки, рев моторов. Толчея и спешка, грязные здания, жаркое марево на выходе из метро. Узенький тротуарчик на улице Магдалены и машины, припаркованные на нем, чтобы не создавать пробки. Наркоманы, выпрашивающие у нас несколько монет на еду, запах кальмаров, наполовину оторванные плакаты, объявляющие о всеобщей забастовке. Цветочные киоски на площади Тирсо де Молина, нищий, стоящий каждый день с протянутой рукой, сжимая в другой недокуренную сигарету. Китайцы, с отсутствующим или скучающим видом, парами или в одиночку, стоящие или сидящие на корточках, у дверей своих лавчонок.

Мы с Кариной молча идем по городу, как будто он всего лишь декорация наших с ней жизней. Нас с ней ничего не касается, хотя иногда и привлекает наше внимание. Я открываю дверь подъезда. Лифт находится внизу, и нам с Кариной не приходится даже ждать его. Он поднимается со своей всегдашней неторопливостью. Находясь в нем, мы даже не до конца уверены в том, что движемся, по крайней мере, я. Дверь лифта открывается, и я пропускаю Карину вперед. Достаю из кармана ключи и, повернув их пару раз в замке, толкаю дверь.

- Заходи, – говорю я. Таких темных глаз, как у Карины, я никогда не видел. Это глаза человека, со страхом заглядывающего в пещеру, но убежденного в своем следующем шаге. Карина переступает порог, и обратного хода нет. Перед тем, как войти в комнату, она сняла с себя серьги и кроссовки. Она оставляет кожаную куртку на спинке стула, бросает серьги на стол, как швыряют игральные кости и поворачивается ко мне, вопросительно подняв бровь.

- Дашь мне минутку?