- О которых ты сожалеешь в душе.

- Точно так же, как и ты.

Кладовщик откусывает еще один ужасающий кусок.

- Тогда мы остаемся, – вмешивается один из эквадорцев, стоящих рядом с радио.

-Можете быть спокойны.

- Спасибо, – отвечает эквадорец, и я не знаю, выражает ли он этим свое согласие или

просто жует.

Глава 27

Звонит Карина и приглашает меня выпить пива в одном из павильончиков парка Ретиро. “Конечно, если природа с ее деревьями, травами, сороками и прудом для тебя не слишком,” – добавляет она. Я даю ей обещание, что на этот раз меня не вырвет. Начало осени. Ярко светит солнце, но уже по-осеннему прохладно. И сейчас можно было бы начать открывать цвет платановых листьев и отражение солнца на зеленоватой водной глади пруда... но кому важны листья, солнце, воскресные семьи, продавцы вафель, и вообще весь мир снаружи этого туннеля, ведущего меня туда, где уже сидит Карина. Сегодня она в джинсах, черной потертой кожаной куртке и кроссовках. Она как будто демонстрирует своим спортивным видом, что уже освободилась от обязанности и дальше носить те костюмы, которые позволяют тебе думать лишь об офисной жизни, вагонах класса люкс, аэропортах и рабочих обедах.

Я не знаю, ищет ли Карина мои глаза или просто смотрит на свое отражение в моих солнцезащитных очках. Я заказываю вермут, тот, что пьет она. Я не уверен в том, что собираюсь сделать, более того, я не уверен даже в том, что сделал бы это, не положи Карина руку мне на колено и не спроси:

- Что с тобой? Ты все еще болен?

- Я должен рассказать тебе одну вещь.

Она убирает руку с колена и поигрывает стаканом. Какое-то время она разглядывает праздношатающихся людей, собаку, убегающую от хозяина и носящуюся между столиками, ребенка, с трудом забирающегося на самокат и падающего через каждые два-три шага из-за потери равновесия.

- Если бы мы были парой, я подумала бы, что ты собираешься мне сказать, что у тебя есть любовница. Подобные разговоры ведь так начинаются, верно?

- Не знаю. У меня была только одна любовница.

- А у меня ни одного. Ладно, давай пройдемся, и ты мне расскажешь.

Карина оставляет на столе деньги за вермут. Свой я едва пригубил. Мы встаем из-за стола, и она берет меня под руку. Идя под ручку, мы с Кариной доходим до края пруда. Она могла бы быть моей девушкой, могла бы и раньше по воскресеньям гулять со мной, взяв меня под руку, как сейчас, молчаливая и, вместе с тем, такая близкая. Но только сегодня, после долгого времени, мы решили стать ближе друг другу здесь, в парке Ретиро. У нас могла бы быть или не быть история наших прогулок по парку, излюбленные скамейки. Мы могли бы целоваться на том самом месте, куда идем, или спорить, расставаться и мириться там же. Могло бы быть так, что этот раз был бы не самым первым, когда мы облокачиваемся на парапет пруда и смотрим на лодки и компанию плывущих в них подростков. Юнцы гребут, перекрикиваются между собой, смеются, по-приятельски подкалывая друг друга, образуя группки друзей-соперников. Мы с Кариной и раньше могли бы вот так же, облокотившись на парапет, разговаривать о том, о чем говорят все новоиспеченные пары, о нас самих, и сегодняшний разговор мог бы быть чем-то большим, чем просто разговор.

Карина не отпускает мою руку. Кажется, она ищет соприкосновения с моим телом. Возможно, находиться рядом со мной – это некий способ утешения или успокоения.

- Начинай, что ты должен мне рассказать?

Клара со слов Самуэля.

- Поскольку ты никогда этого не говорила, подозреваю, что Клара не рассказала тебе об этом. На самом деле это меня не удивляет, поскольку Клара не хотела, чтобы ты узнала о некоторых вещах, и это одна из таких вещей. Это вещи, которые заставляли ее сравнивать себя с тобой, и стыдиться себя. Клара не дала мне строгого запрета не говорить тебе об этом, так что я не думаю, что предам ее. Кроме того, у мертвых нет прав. Человек сам должен решить, молчать ему или рассказать что-то, в соответствии с тем, какой эффект произведет его рассказ на живых. Не думай, я много раз спрашивал себя, должен ли я говорить тебе об этом. В итоге я пришел к выводу, что должен. Прежде всего, потому, что ты, как и я, продолжаешь спрашивать о Кларе, ты все еще не похоронила ее и не хочешь этого делать, пока не убедишься, что знаешь, какой была твоя сестра. Вероятно, поэтому ты со мной, что-то похожее я мог бы сказать и о себе. Предупреждаю сразу, что у меня много вопросов. Я хочу знать, как Клара отзывалась обо мне, хотя ты и говоришь, что она делала это нечасто. Какой ты видела ее, светящейся или испуганной, были ли у меня какие-то недостатки, тревожащие ее, особенно, если она и вправду думала, что когда-нибудь мы могли бы жить вместе.

Карина не прерывала моего длинного вступления. Она ничего не сказала, когда я замолчал. Внешне она невозмутима. Она удовлетворена. Мне очень хотелось бы, чтобы она начала доверять мне, почувствовала бы, что рядом со мной она может расслабиться и передохнуть, спокойно дыша.

- Уверен, то, что сказал нам Алехандро, привлекло твое внимание. То, что Клара просила

его, чтобы у них был ребенок. Ему показалось, что это предложение указывало на то, что Клара впала в отчаяние. Поэтому, хоть Алехандро и не сказал этого, но он пытался уцепиться за что-то прочное, подумав о предложении, которое остановило бы ее падение на дно.

Теперь Карина повернулась ко мне. Она открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но

она ждала продолжения. Думаю, что она интуитивно знала, что я скажу.

- Но, Алехандро не понимал Клару, как и многих вещей. Клара хотела сказать, что она

была беременна.

- От тебя?

- Она сказала мне только это. Я не могу этого знать.

Карина резко выбрасывает руку вперед, и я почти чувствую царапины на лице, но она

только сдергивает с меня солнцезащитные очки и швыряет их в пруд. Потом она подносит ту же самую руку ко рту, словно удивляясь тому, что только что сделала. Мы оба наблюдаем, как тонут в зеленоватой воде очки, гораздо быстрее, чем можно было бы ожидать.

- Они влетели мне в копеечку. Армани или Келвин Кляйн, что-то в этом роде.

Мы продолжаем сосредоточенно смотреть на то место, где исчезли очки, словно ожидая и

надеясь, что они вынырнут из глубин на поверхность. Думаю, Карина вот-вот рассмеется или разрыдается. Она стоит, прижав руку к губам. Скорее всего, оттого, что солнце бьет ей прямо в глаза, она стоит прищурившись. Поскольку она, вроде, не собирается ничего добавить к сказанному мной, я продолжаю рассказ:

- Клара сказала мне, что отцом был я, и теперь я должен объяснить тебе, что произошло

тогда, когда она попросила меня, чтобы мы стали жить вместе. На самом деле я не сказал ей, что не хотел бы жить с ней, как рассказал тебе, только мы ведь не могли просто взять и начать жить вместе, как делали это до нас, когда пары женились, потому что девушка ждала ребенка. Мы не могли принять это решение, которое перевернуло бы вверх тормашками наши жизни, просто потому, что так хотели. До этого Клара всегда давала мне понять, что она этого не хотела, что она была готова поддерживать наши с ней отношения по выходным, и не более того. Я всегда чувствовал себя больше полезным, нежели желанным, Неким инструментом, который она использовала, чтобы ненадолго вырваться из петель своей жизни, которую ей слишком сильно навязывали. Я никогда не возражал ей, шел у нее на поводу, потакал во всем, но я не был готов пойти с ней, чтобы стать отцом ее ребенка или что-то подобное.

- Она была беременна, когда произошел несчастный случай?

- Ты хочешь спросить, не сделала ли она аборт? Я не знаю. Она не звонила мне две недели,

и мы больше не говорили.

- Ты попросил ее сделать аборт.

- Я попросил ее подумать, хочет ли она иметь ребенка.

- Скорее всего, это была проверка. Одна из тех вещей, что приходили ей в голову, а она не