- Эй, ты, как там тебя зовут, ты не мог бы подать мне руку? Я здесь, как жирная куча, – откровенничает он. Нарисованный Самуэлем образ кажется абсурдным для этого измочаленного, скорее худощавого, нежели толстого, пьяницы, который сейчас безуспешно старается подняться. Его попытки тщетны до тех пор, пока я не хватаю его под мышки и не помогаю ему встать на ноги, присовокупив свои усилия к его. Он стоит, глядя в сторону улицы, напоминая марионетку, полностью зависящую от туго натянутых нитей в руках кукловода.

- Ты уходишь из дома или, наоборот, приходишь?

- Все меня бросают. Не знаю, какого хрена я делаю, но все меня бросают.

- Ну, так что, ты уходишь или возвращаешься домой? Если хочешь, я тебе помогу.

Самуэль с большим трудом поворачивается ко мне. У него отсутствующий вид и вялые, отвисшие губы, будто он потерял контроль над своими мышцами. Слишком большая нижняя губа придает его лицу выражение скорее слабоумного идиота, чем просто упившегося вдрызг человека. В уголках рта – пятна, следы подсохшей слюны или блевотины. Он медлит с ответом и только кивает головой. Видимо, в голове у него звучит какой-то ответ, но он не может его выговорить.

- Я говорю, что мы совсем не знаем друг друга, – бормочет он.

- Тебя зовут Самуэль.

- Верно.

- И ты живешь в квартире 4Д.

- Ладно, как скажешь. – Я помогаю ему повернуться к лестнице и подняться по ступенькам, а затем удерживаю его на ногах до прихода лифта. Пока мы поднимаемся в лифте, Самуэль прислоняется затылком к стенке и закрывает глаза. Он постоянно сглатывает слюну, почти с каждым вдохом, и я спрашиваю себя, не свалится ли он. Я думаю, что, если он упадет, я так и оставлю его лежать съежившимся на полу лифта. Я отправлю этого франта обратно вниз, чтобы на него наткнулся какой-нибудь другой сосед. Удивительно, но, когда лифт неожиданно останавливается на четвертом этаже, Самуэль, хоть и на полусогнутых ногах, но все еще держится. Он выходит, внимательно глядя перед собой, я выхожу следом. Я созерцаю, как Самуэль, слегка согнувшись, стоит перед своей дверью, роясь в карманах.

- Шлюха драная, – злится он.

- Никак не найдешь ключи?

- Жена, твою мать, так и врезал бы ей пару горячих.

- Будет лучше, если ты позвонишь.

- Да пошел ты на хрен.

- Или дашь мне ключи.

- Вот так вот, теперь я один. У меня никого нет, ни одной, ни другой.

Только тогда до меня дошло, что он хочет сказать. Я подошел к нему, вытащил его руки из

карманов и сунул туда свои, чтобы поискать ключи.

- Педрила, – бормочет он, пьяно хохоча.

Я открываю дверь, вхожу первым, включаю свет и жестом даю понять, чтобы он шел за

мной. Он понуро плетется следом с низко опущенной головой.

- Закрой дверь, – приказываю я. Не обращая на меня внимания, он, пьяно пошатываясь,

продолжает идти вперед, правда теперь более уверенно. Самуэль добирается до дивана и садится на него с такой осторожностью, будто перед ним ветхий стул, и он не знает, не развалится ли этот стул под его тяжестью. Я сам закрываю дверь и иду на кухню. Нахожу там початую бутылку вина и возвращаюсь в комнату вместе с бутылкой и двумя бокалами.

- А твоя жена?

- Сука конченая.

Я иду вглубь коридора, по пути заглядывая в две комнаты. В квартире две спальни, так же,

как в моей. В одной из них – идеальный порядок. Двуспальная кровать аккуратно застелена, уголок простыни отвернут назад, как это принято в некоторых гостиницах. На верхней части рамы висят четыре фотографии, сделанные на каком-то североафриканском рынке: глиняные миски со специями непонятного красновато-желтого цвета. Кальян на комоде заставляет меня подумать, что он наряду с фотографиями является напоминанием о поездке в Турцию или какую-нибудь другую восточную страну. Но нет фотографий ни его самого, ни жены.

Другая спальня в таком беспорядке, что можно было бы подумать, что некий вор

перевернул все вверх дном, ища драгоценности или деньги. Бумаги, одежда, CD, DVD, смятые сигаретные пачки, рваная обувь, календарь с фотографиями животных, провода, шариковые ручки, книги, десятки вещей разбросаны по полу и неубранной кровати. Простыни скомканы и свалены в углу бесформенной кучей. Пахнет затхлостью или падалью и пóтом.

Открывая дверь ванной, я понимаю, что столкнусь с точной копией моей собственной

ванной. Здешний беспорядок ограничивается несколькими полотенцами, сваленными кучей в раковине и парой серых трусов на полу.

Развернувшись, я замечаю стоящего за моей спиной Самуэля. Он так же, как и я

оглядывает свои опустошенные владения. Так король после битвы окидывает взглядом трупы своих убитых на поле брани вассалов.

- Даже та баба, что убиралась, ушла. Я не знаю, что у меня есть.

- Мог бы принять душ, это помогает.

Он удовлетворенно улыбается, процеживая воздух сквозь стиснутые зубы, и кладет руку

мне на плечо.

- Давай, я приглашаю тебя на стаканчик. Чувствуй себя, как дома.

Оказывается, мне очень трудно представить, что Клара была влюблена в эту дряхлую

развалину, в это потрепанное, измочаленное чучело, которое сейчас напивается вдрызг и скоро заснет. Он недостоин ее. Он не заслуживает ее, я не могу с этим согласиться. Он никогда не заслуживал ее. Для Клары было бы недостаточно сдержанной любви, ее изменившееся тело слишком быстро выросшего подростка достойно большего, а он далеко не подросток. На отсутствие их телесной гармонии накладываются признаки его старения: залысины, которые можно прикрыть только длинными волосами, слоящиеся ногти, обрюзгшее тело слишком много пьющего человека. Я поднимаюсь и хватаю его за отвороты нелепой рубашки защитного цвета.

- Ты был недостоин ее, ты не заслуживал ее, подонок.

Потревоженный мной, он выходит из своей спячки. Вероятней всего, он даже не помнит, с

кем он находился, и принимает меня за вора. Мало-помалу в его испуганные глаза возвращается спокойствие. Он даже осмеливается прикрыть веки на несколько секунд.

- Тоже мне открытие, видите ли, я был недостоин ее. Да Клару никто не заслуживал, и

никто не был достоин ее. У тебя есть сигарета?

Самуэль сразу понял, что я говорю ему о Кларе, а не о его беглой жене и уборщице.

- Ты заставлял Клару сильно страдать.

- Не переживай, она меня тоже. Вначале… слушай, у тебя в самом деле нет сигаретки? Я

пошел бы за ней на край света. Я сказал ей об этом, но ей было жалко мужа. Этот кретин был похож на фарфоровую куклу. Короче, она дала мне от ворот поворот, а когда захотела, чтобы мы ушли и были…

- Это она просила тебя об этом?

- Конечно, она меня попросила. Она собиралась уйти из дома из-за меня, приятель,

представляешь, собиралась уйти из дома из-за меня, – он повторил эти слова с вызовом, ударяя себя в грудь кулаком, – а я вел себя, как дурак, как последний идиот…

- Почему?

- Почему? Жена догадалась обо всем, я чувствовал себя ужасно, то есть я не отказал

Кларе, а сказал, чтобы она подождала, потому что я не знал, что делать и должен был разобраться в себе.

- Верно, дурак, да еще какой.

- И откуда мне было знать, что Клара меня бросит? Я об этом даже не думал. Вот уже две

недели она не подает признаков жизни. О, смотри-ка, – удивляется он, ощупав карман рубашки, – неужели сигареты. Хочешь одну?

Взглядом я ищу пепельницу, но раз ему все равно, мне тем более. Некоторое время мы

курим. Самуэль стряхивает пепел на стол, я – на ковер.

- Она перестала звонить тебе.

- Это все козни ее недоделанной сестрицы.

- Ты ее знаешь?

- Нет, но Клара сказала, что ее сестра посоветовала ей бросить меня, потому что мужик, не

способный принять решение, не заслуживает сострадания. Блин, как будто решение было легким.

- А теперь и твоя жена тоже ушла, ты законченный мудак.

- Заметь, если бы я предугадал это и сказал бы Кларе “да”, теперь она была бы здесь, со мной, вместо... или мы с ней были бы в каком-нибудь другом месте... Или не были бы, потому что, так или иначе, когда я отказался уйти с ней, она подумала, что я невелика ценность, хотя мы еще и встретились как-то... Слышь, как тебя зовут? И что ты здесь делаешь? Думается, я тебя не приглашал.