— А вот зачем! В случае, если немец пойдет в контратаку, так чтоб они чувствовали ответственность за это село. То есть, чтоб ни шагу назад.

— А ведь верно! — согласился майор. — Пойдем к ним в штаб.

Через час они уже сидели у генерала.

— Да зачем все это? — возразил командир пехотной дивизии.

— Так, товарищ генерал, сам Конев приказал, — пояснил Петрян. — Сдайте, говорит, это село по акту с тем, чтобы в случае потери его я бы смог спросить, почему они его отдали немцам.

— Когда ж он вам так говорил? — подозрительно спросил генерал.

— По радио передал… У нас даже шифровка есть, только она сейчас у нашего начальства находится.

— Ну ладно уж! Быть по-вашему, — согласился генерал. — Подпиши, полковник, этот акт, — приказал он начальнику штаба.

Акт был подписан. Он обязал пехотинцев умереть, но не уступать немцам этот важный в стратегическом отношении населенный пункт. И пехотинцы устояли. Они отбили двенадцать ожесточенных, поддержанных танками и авиацией атак немцев, но ни на шаг не отступили из освобожденного десантниками села.

А в Свидовках уже шли последние приготовления к отходу бригады на отдых. Солдаты вымылись, побрились, подшили чистые подворотнички, привели в порядок оружие.

— Где ваш комбат? — спросил Будрина посыльный комбрига.

— Вот в этом доме, — показал пулеметчик.

Посыльный вбежал на крыльцо, скрылся за дверью, а через несколько минут из дома вышли все командиры рот Черноусова.

— А ну-ка, Будрин, идите сюда! — подозвал пулеметчика лейтенант Куско.

Будрин подошел.

— Ступайте в роту и передайте старшине, чтобы строил людей. Будем уходить отсюда.

— На отдых? — поинтересовался пулеметчик.

— На отдых, товарищ Будрин, на отдых!

Вышел на крыльцо и комбат. Он обнял лейтенанта Куско и хотел ему что-то сказать, но, увидев одиноко сидевшего на завалинке деда Игната, подошел к нему.

— А ты что же это, дед, домой не идешь? — спросил он его.

Дед, прищурив глаза, посмотрел на майора, торопливо выплюнул замусоленный окурок, встал, вытянул руки по швам, браво ответил:

— Да как же можно, товарищ начальник, чтоб коняка без присмотра осталась!

— Ну что ж, спасибо, дед, спасибо! — улыбаясь, поблагодарил его майор. — Только лошадь теперь мне не нужна. Возьми ее себе. В колхозе пригодится ведь?

— Вы шуткуете? — недоверчиво спросил Игнат.

— Зачем же? Правду говорю. Возьми на память о нас.

— Эх, спасибо-то вам! Спасибо! Вовек не забуду.

Дед опрометью бросился к сараю, открыл ворота, вывел серую красавицу лошадь. Ласково поглаживая по ее холке, дед стал нежно приговаривать:

— Э-эх, красавица! Машенька!

— Садись, дед, быстрей да уезжай, а то майор еще передумает! — подмигнув солдатам, крикнул лейтенант Куско.

Дед покосился на майора.

— Шуткуешь! — с тревогой в голосе протянул Игнат. — Он не такой начальник, чтобы от своих слов отказываться. — Но все же поспешил залезть верхом на лошадь.

Откуда-то появившийся Кухтин незаметно подошел сзади к лошади, ударил ее по жирному крупу хворостиной и крикнул:

— Машка, грабят!

Лошадь — это была та самая кобыла, на которой десантники вывезли в лес Луцюка, — захрапела, рванулась и стремительно взяла на галоп. Дед чуть было не упал.

— Прощайте, хлопцы! — только и успел он крикнуть.

Солдаты проводили обрадованного подарком деда улыбками.

— Рад-то как, — проговорил кто-то из солдат.

— Еще бы, — отозвался Куско. — Такая лошадь в хозяйстве, что тебе трактор.

— Строй-ся! — раздалась команда.

На берегу седого Днепра Захарчук остановил батальоны и обратился к солдатам с короткой речью.

— Дорогие товарищи! — громко произнес он. — Задачу, которую нам поставило командование, мы, десантники, выполнили. Захваченный нами плацдарм на правом берегу Днепра позволил нашим частям беспрепятственно форсировать Днепр и послужил началом широкого наступления нашей армии по просторам Правобережной Украины. Фашист побежал! И недалек тот день, когда мы его окончательно доконаем.

— Ур-а-а! — загремели солдаты.

— Дорогие товарищи! Наш народ, наша Родина-мать ваших высоких заслуг никогда не забудет. Не забудет она и тех, кто пал в этих боях смертью храбрых. Разрешите мне, вашему командиру и товарищу, поблагодарить вас за честную службу и от души поздравить вас с успешным завершением этой боевой операции.

— Ур-а-а! — снова загремели солдаты.

— Ну, а теперь — на левый берег, на Большую землю, на отдых, товарищи!

И рота за ротой пошли по понтонному мосту через бушующий на ветру Днепр.

Мимо стоявшего на берегу полковника проходили его лучшие солдаты и офицеры, те, с кем он провел эти трудные три месяца в тылу у гитлеровцев. Многие из них были ранены, в повязках, но все держались бодро.

Вот уже прошел замыкающий офицер, а комбриг все стоял и стоял, задумчиво смотря в широкую даль. Потом он глубоко вздохнул, снял фуражку, в последний раз посмотрел в сторону недавних боев, низко поклонился Днепру и, не надевая фуражки, вступил на доски понтонного моста.

— Ну, пора! — тихо сказал Кухтин Насте, ласково смотря в ее грустные глаза.

— Постой! Побудь еще немного, — сквозь слезы прошептала она.

— Ну зачем же так? Зачем же плакать? Не надо. Утри слезы-то, утри, — уговаривал он ее.

— Жалко мне тебя, Митя, жалко!

— Экая ты! Ну чего тебе меня жалко-то?

— Сразу же после войны ко мне приезжай. С твоей головой только председателем колхоза быть. Хорошо у нас. И заживем мы с тобой. Колхоз-то наш передовым всегда был… Приезжай… Ладно? — деловито зашептала Настя.

— Приеду, Настенька! Обязательно приеду. Только ты зря-то не убивайся. Ну!.. Прощай… Прощай, дорогая!..

Кухтин обнял Настю, прижал ее к своей груди. Потом повернулся лицом к Днепру, побежал к переправе догонять свою роту.

— Жду-у! — крикнула она ему вслед.

— Приеду-у! — отозвался с места Кухтин и еще раз помахал рукою одиноко стоявшей на берегу Насте.