— Шумит фашист, шумит. Не хочет уходить из Свидовок.

— Чувствует, чем это для него пахнет, — ответил адъютант.

— Товарищ генерал! — перебил их разговор телефонист. — Из штаба фронта.

— Слушаю! — взяв трубку, сказал генерал. — Да, это я, тридцать седьмой… Как? Очень хорошо! Молодцы!.. Слушаюсь! Будет выполнено.

Чисто выбритое лицо генерала как-то по-особенному засияло, и он, не скрывая своей радости, сообщил находившимся здесь же штабным офицерам:

— Только что Захарчук радировал штабу фронта об овладении парашютистами северной частью села Свидовки. Это уж первый успех! А ну-ка, соедините меня с командиром саперного батальона.

Телефонист соединил.

— Ну, в добрый час, товарищ подполковник, — сказал он ему. — Теперь многое зависит от вас. Поторопитесь.

И, до сих пор казавшийся безлюдным, берег ожил: саперы подняли спрятанные в кустах понтоны, спустили их на воду, стали наводить переправу.

Засуетились, заспешили и пехотинцы. Они также спустили на воду заранее подготовленные лодки, сели в них и, взяв автоматы на изготовку, поплыли на правый берег Днепра.

…Вот они плывут, настороженно всматриваясь в затянутый молочным туманом берег, прислушиваются к каждому шороху, готовые в любую секунду обрушить на противника огонь автоматов. Но пока все тихо, и, кроме легкого всплеска воды от опускаемых в воду весел, ничего не слышно.

Тихо на Днепре. Но не спокойно на сердце сидящих в лодках людей. Через минуту-другую им предстоит вступить на берег, где за каждым кустом притаилась смерть. Об этом хотя и не хочется думать, но назойливые мысли почему-то без конца лезут и лезут в голову.

Страшновато и как-то нехорошо на сердце и у их командира — белокурого лейтенанта, на груди которого поблескивают три боевых ордена. Лицо у него бледное, глаза блестят, но он деланно улыбается, подбадривает людей.

— Только бы до берега добраться, а там мы с ними поговорим, — всматриваясь в противоположный берег, сказал лейтенант.

— Не допустит, — возразил ему смуглый, большеголовый чуваш Гордеев. — В кустах притаился. Вот поближе подплывем, и огонь откроет.

— Не должно, товарищ Гордеев. По данным разведки, в этих местах он далеко от берега.

— А вот увидите.

И как бы в подтверждение этих слов предутреннюю тишину нарушила торопливая трескотня автоматов и короткие отрывистые очереди крупнокалиберного пулемета. Вслед за этим, потрясая воздух, начала бить артиллерия.

— Ну теперь… — начал было лейтенант и, как-то странно мотнув головой, неожиданно для солдат упал в воду.

Солдаты растерянно оглядывались на простроченную пулями зеркальную поверхность Днепра, потом, до боли сжав зубы, повели огонь по берегу.

Лодки настойчиво приближались к огрызавшемуся огнем правобережью. И вдруг с пронзительным свистом, совсем низко над головами сидевших в лодках людей, стремительно пронесся целый поток хвостатых, извергавших огонь снарядов. Они пролетели так низко, что обдали своим горячим дыханием пригнувшихся в лодках людей.

— «Катюши»! — закричал большеголовый солдат, и в его раскосых глазах блеснул огонек радости.

— Ну и дают!

— А ну еще! Подкинь им на завтрак, подкинь!

— Гляди, кустарник загорелся!

— И стрелять перестали.

— Горит фашист, горит!

И действительно, все правобережье затянулось черным едким дымом.

— Ребята! Командование взводом беру на себя! — громко, чтобы все слышали, крикнул большеголовый солдат. — Никаких пререканий.

Лодка причалила к берегу. Гордеев первый спрыгнул на землю и, стреляя на ходу, повел солдат в направлении горящих кустов, за которыми темнел раздетый осенними холодами лес.

А по Днепру уже плыли новые подразделения автоматчиков, боевые расчеты полковых минометов, артиллеристы и связисты.

Внезапный налет парашютистов на гарнизон в Свидовках и смелые действия форсировавших Днепр автоматчиков внесли в ряды противника растерянность.

Этим воспользовались саперы. Они быстро построили понтонный мост, и по нему на правобережье устремился целый поток людей, повозок, автомашин и орудий… Они все движутся и движутся, и кажется, что им нет ни начала, ни конца. Идут пехотинцы, артиллеристы. За ними осторожно на самой маленькой скорости на понтонный мост въезжает колонна автомашин, груженных боеприпасами. Первая из них уже достигла середины реки, как вдруг с мотором шедшей за ней полуторки что-то случилось.

Колонна остановилась. Создалась пробка.

Наблюдавший за переправой командующий армией заторопился к месту происшествия.

Молоденький солдат-водитель открыл капот и начал возиться с мотором.

— Некогда! — сердито крикнул генерал. — В воду!

И автомашину моментально разгрузили и сбросили в Днепр.

Прошло еще несколько минут, и, гремя гусеницами, через понтонный мост стали переправляться тяжелые танки.

— Во-озду-ух! — вдруг покатилось над рекой.

Высоко в безоблачном небе, как косяки диких гусей, летели вражеские самолеты. Грозно завывая моторами, они приблизились к Днепру и, перейдя в пике, сбросили бомбы. Черные, хвостатые, они летели прямо на переправу, и казалось, что вот-вот они разбомбят ее и мост разлетится в щепы. Но это только казалось. Все они, не причинив вреда переправе, упали в воду, далеко от нее.

Взбудораженный бомбами Днепр стал выходить из берегов.

Появились советские истребители. Над рекой завязался воздушный бой. Истребители с ходу обстреляли вышедший на цель бомбардировщик, он неуклюже перевернулся в воздухе, завыл моторами и, потеряв управление, полетел вниз. Бомбардировщик упал в Днепр рядом со стоявшими на якорях понтонами, случайно задев своим длинным крылом переправу, и она, вместе с передвигавшимися по ней танками, скрылась под водой…

Через час мост был восстановлен, и по нему на правый берег Днепра стали переправляться пехотные подразделения, пушки, автомашины и обозы. А в полдень в Свидовки въехала первая колонна советских танков. В центре села головная, а за ней и остальные машины остановились. Солдаты-пехотинцы спрыгнули с машин и бросились к встречавшим их солдатам Черноусова. Они обнимали их, жали руки, угощали табачком, искали земляков.

— А москвичи-то среди вас есть? — улыбаясь во весь рот, спросил коренастый, со вздернутым носом танкист.

— А то как же? — отозвался Кухтин. — У нас почти все москвичи.

— Да ну! — еще больше засияв, переспросил танкист. — Сам-то откуда?

— С Чистых прудов.

— Ух ты! Совсем земляк. А я живу на Чкаловской. Недалеко от Курского. Знаешь Курский вокзал-то?

— Ну как же!

— Вот там и живу. Так, значит, землячок?

— Земляк.

— Ну что ж! Может, по этому случаю выпьем по маленькой, а?

— Кухтин! — окликнул его лейтенант Куско.

Увидев ротного, Кухтин побежал к нему.

Куско улыбался.

— Слушаю, товарищ лейтенант! — по всем правилам доложил Кухтин.

— Вот что! Комбат хочет видеть старшего этой танковой колонны. Давай-ка поспрошай, где он у них.

— Слушаюсь! — с готовностью ответил Кухтин и побежал в сторону головного танка.

— Постой! Не надо уже! — крикнул ему вслед Куско. — Они уже встретились, — лейтенант указал рукой на беседовавших в стороне майора Черноусова и капитана-танкиста.

Но Кухтин все-таки приблизился к ним.

— Так вот, капитан, — услышал он голос комбата, — берите на каждый танк в качестве проводников по одному партизану и преследуйте немцев, пока они еще не опомнились.

— Хорошо, товарищ майор, — ответил капитан. — Обязательно догоним их. Далеко они от нас не уйдут. — И тут же, приложив ко рту трубочкой сложенные ладони, крикнул во весь голос:

— По маши-и-на-ам!

Танкисты заняли свои места. На броню стали карабкаться автоматчики. Взобрался на броню головного танка и Федя Кабанов. Обняв рукой жерло пушки, он крикнул стоявшей у обочины дороги матери:

— Прощайте, мамо! Теперь идите домой. Будьте спокойны. Фашист больше не придет. Конец ему, мамо!