Гера рыдала, молила о пощаде, звала на помощь, но боги молчали, принимая как должное то, что Кратос и Бия вяжут и вешают их сестру и мать. Разве будешь сражаться с молнией! Конечно, все они были бессмертны, их не мог убить и самый жаркий луч, но им было отнюдь не безразлично, в каком виде продолжать свое бессмертное существование — со здоровыми членами или с сожженными легкими и жареным сердцем. К болям же все они были чувствительны, а тут еще терпи боли вечно! Ну а если молния к тому же разорвет их в куски, что за радость быть бессмертным и влачить бесконечную жизнь, прыгая в виде двух половинок, одна — на левой, другая — на правой ноге?

Так что они и пальцем не шевельнули ради Геры, куда там — они не отваживались возмущаться даже про себя, хотя Зевс выкрикивал им их же собственные мятежные слова, которые ему передал Бия. Именно потому, что его шпион многое преувеличил, боги поверили, что Зевс видит все скрытое на самом дне их души. Ибо не было на свете такого зла и такой напасти, какой олимпийские боги в душе не желали бы Зевсу, и теперь, к своему великому ужасу, они слышали все это из его собственных уст. В испуге они опустили глаза долу и отчаянно пытались не думать вообще, но поскольку это им никак не удавалось, то они, словно сговорившись, думали одно и то же: Зевс властелин и наказание Геры не более чем справедливо! Даже Афина думала: она пыталась восстановить сына против отца, это тяжкое преступление, за него следует жестоко наказать. Однако, когда Афродита звонко расхохоталась, увидев, как тяжесть камня растянула тело ее злейшей врагини, Гестия молча повернулась и ушла в свои покои.

Зевс ей не препятствовал, но, когда вдохновленные ее примером Деметра и Артемида хотели броситься на помощь африканским степям и лесам, он их остановил.

— Стойте! — молвил он. — Стойте, я вам приказываю! Не смейте мешать огню! Мне нравится, как он горит, а значит, пусть горит. Мне люб его запах. Он приятно щекочет ноздри. Чудесный аромат, такой свежий и пряный!

Он потянул носом воздух. Запах горелого мяса — мяса животных, которые не успели спастись, — достигал Олимпа.

— Гори, гори, зеленый лес! — вскричал Зевс. — И ты, древняя Гея, восчувствуй мое могущество! Ибо впредь я буду повелевать всеми существами в воздухе, на суше, на море и в недрах земли, над богами, титанами, зверьми и растениями, как мне заблагорассудится. Я буду делать и дозволять все, что хочу, а вы не посмеете мне перечить и все, что я прикажу, будете исполнять беспрекословно. Я повелитель молнии! Поняли вы это или нет?

Склонились тут боги и богини перед Зевсом и во второй раз стали перед ним на колени, стал и Аид, и Посейдон со всем своим семейством. Зевс же, пока они так перед ним стояли, уселся на золотую площадку колесницы, взглянул сверху на их согбенные спины и молвил:

— Ты, любимый мой сын Гефест, изготовишь мне золотой престол, такой же красивый, как твоя колесница, только больше и выше, и сверкать он должен еще ярче. С него я буду обозревать мое царство, держа в руке молнию, а рядом со мною будут, словно каменные, стоять Кратос и Бия и ловить мои приказания.

«Ярче золота, — думал Гефест, — только Афродита!» Он украдкой смотрел на нее, она же смотрела на Зевса. «Он бесподобен, — размышляла она, — и я буду восседать рядом с ним, и это будет бесподобно. Гера будет висеть на выступе скалы, а я — сидеть рядом с Зевсом на золотом престоле, смотреть, как она болтается, и смеяться над ней. Сегодня исполнится мое самое сокровенное желание. Какая перемена!»

Одетая, как и другие боги, в звериные шкуры, сшитые стеблями плюща, — Афина теперь носила их тоже, — Афродита сладко потянулась. Это были шкуры крупных зайцев. Из-под серого ворсистого меха сверкали белизной ее плечи и бедра. Гефест не сводил с нее глаз, хоть и вынужден был иногда моргать. «Она прекрасна, прекрасна, прекрасна!» — думал он, вспоминая пещеру Геи и саму черную старуху. И ему пришла в голову та же мысль: «Какая перемена!»

— Ты слышал, дорогой мой сын? — спросил Зевс, так как Гефест не отвечал. Кузнец вздрогнул, очнувшись от своих грез.

— Я сооружу тебе трон из золота и драгоценных камней, отец, — пообещал он.

Зевс обрадованно кивнул.

— Это слово мне нравится, — сказал он. — Оно звучит торжественно. «Трон» — это совсем не то, что «престол». Откуда ты взял это слово?

— Его иногда употребляла Гея.

— Ах да, — сказал Зевс, — она знает старые слова, они известны ей со времен Урана. Уран восседал на троне, на троне из воздуха, пока его не сверг Кронос. А ныне я сверг Кроноса, и ныне я сам желаю восседать на троне! Это слово должно относиться только ко мне, и вы можете употреблять его только касательно меня. У вас, стало быть, будут престолы, а у меня трон. И вы будете сидеть, а я восседать. Какие ты еще знаешь старые слова, Гефест?

Гефест задумался.

— Про еду она говорила «кушанье», — вспомнил он.

— Это очень хорошо! — воскликнул Зевс. — Вы будете есть, а я кушать. Вы будете есть еду, а я кушать кушанье, и вы будете сидеть на престолах, а я восседать на троне!

Его пыл невозможно было унять.

— А какое слово говорила старуха вместо «пить»? — пожелал он узнать.

— Пить, и больше ничего, — отвечал Гефест.

— Этого не может быть, — возразил Зевс, — у нее наверняка было другое слово. Если она вместо «есть» употребляла свое, особое слово, то и вместо «пить», несомненно, знала свое. Ты просто забыл. Постарайся вспомнить!

Гефест пытался точно восстановить все в памяти, причем с самого начала. Он вспоминал, как следом за Геей ковылял через осотник, как вытаскивал из пламени костыль, однако, хоть он и вполне явственно представлял себе стены пещеры и пляшущее среди них пламя, никакого слова вместо «пить» он вспомнить не мог. Вспомнилось ему другое: «глава» вместо «голова» и «лик» вместо «лицо» («О, глава моя побелела, мой лик почернел», — пела иногда Гея, прикорнув в углу, чтобы вздремнуть). Зевс перенял у него и эти слова, но его злило, что Гефест ничего не может ему предложить вместо слова «пить».

Вдруг у него возникло опасение, что нектар теперь покажется ему не таким вкусным.

«Надо мне самому спросить Гею, — размышлял он. — Гефест оказался глуповат. Я навещу ее, и она сообщит мне все слова, которые знает с незапамятных времен. Можно ли себе представить, что и она когда-то была владычицей? И что она была молода, красива, что она мать титанов, животных и растений? Какие совершаются перемены, какие перемены!»

И только он подумал, что время перемен миновало, ибо его господство будет длиться вечно, как Аполлон почтительно спросил:

— А как желаешь ты зваться сам, дорогой отец?

— Глупый вопрос, — отвечал Зевс. — Разумеется, Зевсом.

— Такое имя есть у каждого из нас, — пояснил Аполлон. — Ты Зевс, Гера — Гера, Афина — Афина, Гефест — Гефест, в этих именах ничего особенного нет. Тебе же к твоему имени надо прибавить еще какое-нибудь особенное, ибо ты и сам особенный. Вот, знаю! Называй себя царем! Царь Зевс — это звучит превосходно! Нравится тебе?

— Сынок, золотой ты мой, — в восторге вскричал Зевс, — откуда ты взял это слово? Это же великолепно! А что оно значит?

— Только то и значит: царь. Я сам его придумал, отец.

— А разве Дозволено придумывать слова?

— Это тебе решать, царь.

Зевс сморщил лоб и задумался.

— Дозволено, — решил он наконец, — дозволено придумывать. Новые слова так же хороши, как и старые. Хотя старые, пожалуй, все-таки немного лучше. Но «царь» — хорошее слово. А теперь придумай мне что-нибудь вместо «пить».

Аполлон немного подумал. «Хлебать», — пришло ему в голову, а также «лакать» и «дуть», но все это ему не понравилось. Наконец он сказал:

— А как ты находишь: «испивать»?

— Очень хорошо, — одобрил Зевс, — вы, значит, будете пить нектар, а я испивать! На сегодня довольно. Слишком много новых слов быть не должно, не то я их опять позабуду. На сегодня у нас есть «царь», «трон», «глава», «лик», «кушать», «испивать» — этого довольно. Каждый день ты, Аполлон, будешь придумывать три новых слова. А ты, Гефест, дашь знать, если тебе вспомнятся старые. Старые, по-моему, все-таки лучше.