— Так ведь это же вредительство! — возмутился Платов.

— Об этом не раз говорили технику Жернаковой и прорабу Прозорову, — продолжал Захар. — Все об этом говорят, а дело не делается.

Поднялся шум.

— Правильно!

— Не обращают внимания!

— Я еще не закончил, товарищи, — продолжал Захар. — Если говорить по правде, то я считаю неверной и ту схему дорог, которая предложена проектировщиками. Мне кажется, что не нужна была ни кольцевая дорога, ни поперечные. Вместо них лучше провести две продольные дороги, которые бы соответствовали проезжим улицам и проходили бы вблизи всех домов.

— А ведь верно! — Платов уткнулся в карту. — Как вы думаете, Викентий Иванович?

— Да, идея верная, — подтвердил старый инженер, — абсолютно верная!

Совещание закончилось в сумерки, но люди не расходились, продолжая спорить. На фоне догорающего заката пластами висела пелена дыма над строительной площадкой.

Из тайги тянуло вечерним холодком. Покой и тишина спустились на стройку из-под темно-синего купола неба.

Захар, усталый, поджидал в стороне Настеньку. Ее, Прозорова и Липского распекал Саблин. Потом инженер подозвал к себе Захара.

— А скажите, мой старый приятель, — шутя обратился он, — товарищ Жернакова — ваша однофамилица, родственница или…

Он многозначительно умолк.

— Жена, — смущенно, баском, ответил Захар.

— Вот как! Ну что ж, хорошо! Кстати, вы по-прежнему бригадир? Учитесь? Жену догоняете? Обязательно догоните, иначе она вас будет под каблучком держать. — Саблин весело взглянул на Настеньку, лицо которой заливал румянец. И уже серьезно добавил, обращаясь к Прозорову: — Игорь Платонович, я знаю этого молодого человека с первых дней строительства, еще с шалашей. Это хороший строитель. Так вот, я назначаю его техником-десятником участка. Выделите ему целиком один дом, и пусть он будет на нем хозяином. Как вы смотрите на это, товарищ Жернаков?

— Трудно мне придется, Викентий Иванович, — сказал Захар, — но постараюсь справиться.

— Трудно было и с первого шалаша начинать, мой друг. Я ведь хорошо помню, как вас распекали на собрании. — Саблин хитруще улыбнулся. — Помните рогожное знамя?

По пути домой, держа Настеньку под руку, Захар говорил с горечью:

— Мало учусь, за лето все запустил.

— Ну, так это же каникулы, — возражала Настенька. — Начнется учебный год, и тогда наверстаешь. Мне ведь тоже надо учиться.

— А давай, знаешь, что сделаем? — Захар так и загорелся. — Давай составим расписание и будем заниматься хотя бы по часу, но каждый день, а?

— А кто нам будет обеды готовить да белье стирать, когда я буду учиться?

— Оба вместе! А что, разве я не делал все это, пока не было тебя?

Они уже подходили к бараку, как вдруг Настенька остановилась, ойкнула.

— Что с тобой, Настенька? — Захар встревоженно уставился на нее.

— Ворохнулся…

— Ворохнулся? — Захар ничего не понимал.

— Ребеночек…

— Больно тебе, Настенька? — Захар, потрясенный, осторожно обнял ее за плечи, сочувственно заглянул в глаза. Он решительно не знал, чем может помочь.

— Не беспокойся, дурачок… — Настенька прижала его голову к груди, поцеловала. — Вот тебе и «расписание»!..

— А скоро он появится?

— Скоро, Зоренька, теперь скоро.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В конце октября в семье Жернакова произошло сразу два больших события: Настенька родила дочку, и они получили комнату в новом рубленом доме.

— Мне тоже дают комнату, — сказал Каргополов. — Поскольку квартиры двухкомнатные, с общей кухней, давай на пару займем одну квартиру, а?

— Так это замечательно! — воскликнул Захар. — В каком доме?

— А вон, в двадцать шестом, который ты строил.

В тот же вечер они начали переселение. Большие окна, батареи парового отопления, крашеные полы, просторная кухня — квартира показалась им настоящим раем!

— Ну что, ребята, — говорила Леля, когда немудрящая мебель была расставлена, — начинаем жить по-людски. Новоселье справлять нужно?

— Дождемся Настеньку с Наташкой, — предложил Захар. — Заодно и рождение отметим.

— Ишь ты, какой жмот! — набросилась на него Леля. — Хочешь «одним махом всех побивахом»? Не выйдет! Новоселье само по себе, а рождение само собой.

Наконец Захар привез Настеньку и Наташку из родильного дома. Бережно неся крохотное существо, затерявшееся где-то внутри свертка из множества простыней, он не чаял минуты, когда можно будет развернуть и разглядеть эту диковинку. Нет, не отцовское чувство руководило им — этого чувства он попросту еще не испытывал. Было просто интересно. Правда, его волновала трепетная жалость к Настеньке и к этому невесомому существу, которое называлось совсем непривычным словом «дочка», и еще тревожило чувство ответственности. Именно это чувство заставило его провести три вечера в столярной мастерской, сколотить и покрасить детскую кроватку-качалку. Теперь она — сюрприз для Настеньки — стояла возле стены у изголовья кровати.

— Как тут хорошо, Зоря! — с тихим восторгом говорила Настенька, оглядывая квартиру. — И тепло, печку не надо топить. А это ты сам сделал? — удивилась она, остановившись возле кроватки.

Захар принялся было раскутывать Наташку, но Настенька прогнала его. Опьянев от свежего воздуха улицы, Наташка продолжала беспробудно спать. Захар вглядывался в ее круглое личико — еще красное, с пухлыми щечками, малюсеньким носиком и крепко смеженными безбровыми глазенками. Никогда еще не видел он человека в таком возрасте и теперь не мог оторвать глаз. Теплая волна прихлынула к сердцу, и оттого еще роднее, еще ближе ему стала Настенька — Настенька-мать…

— Нравится она тебе, Зоря? — спросила Настенька, когда Захар оторвал глаза от Наташки.

— Никак не пойму… Нравится? Нет, это не то слово. Вот тут что-то… — Он коснулся рукой груди.

Под вечер пришли друзья. И кто им сообщил? Первым ввалился Федя Брендин. Долго не хотел заходить в комнату, топтался в коридоре, повторяя:

— Холодный, холодный я, понимаешь? Да и грязный, с работы прямо, — оправдывался он. — Я насчет того, как тут у вас с бельем, кроваткой, или еще что нужно?

Отворилась дверь, и сразу затопало множество ног: вошли Харламов, Толкунов, секретарь бригадной ячейки комсомола Терещенко, Иванка-звеньевой…

Пока гости робко толпились у кроватки и, вытягивая шеи, старались разглядеть существо, лежащее там, в коридоре снова послышались шаги. Дверь открылась, и показалась спина Пригницына в ватной стеганке. Он шел задом, держа за дужку большой таз из черной жести, полный каких-то свертков. Другая дужка была в руке Каргополова.

— Принимай, друг Жернаков, подарочек!

— Поздравляю, станишники! — послышался из коридора голос Аниканова. — А ну, показывайте казачку! — Он долго тряс руку Настеньке, потом Захару.

Леля Касимова обняла Настеньку, поцеловала в щеку и упала головой ей на плечо.

Иван Каргополов извлекал из таза свертки, выкладывал на стол.

— А это самое главное! — объявил он, потрясая над головой литровой бутылкой спирта. — В рабкоопе выписал, по распоряжению самого Ивана Сергеевича!

Настенька не знала, что делать. Ей было боязно и за Наташку, над ней нет-нет да и склонялся кто-нибудь холодный, пыльный после работы, и хотелось выглядеть радушной хозяйкой.

Леля уже орудовала у стола. На клочках газет и в шести тарелках появились куски хлеба, крупно нарезанная соленая кета — самый дешевый и популярный продукт, немного кетовой икры, соленые огурцы и капуста, липкие конфеты-подушечки, разномастные кружки и стаканы, какие только нашлись в квартире. А Иван уже тащил две доски и клал их на табуретки. Наконец все кое-как уместились за столом. Стаканами, вилками и ложками решили пользоваться поочередно.

Едва разлили спирт, как в кроватке послышался писк Наташки.

— Захарка, это она спиртишко требоват! — под общий хохот заявил Иванка-звеньевой.

— Кормить пора, — извиняющимся голосом сказала Настенька.